Алина Знаменская - Пленница дождя

Но телефон вел себя странно. Он сначала сбивчиво пиликал, а затем замолкал и не издавал ни звука. Саша экспериментировала три дня с этим телефоном и в конце концов решила, что он сломался. И хотела как можно беззаботнее спросить о телефоне хозяев. Ведь они могли и не знать, постоянно пользуясь мобильниками. Но каково было ее изумление, когда она наткнулась на болтающую по телефону горничную! Саша едва дождалась, когда та уйдет, и кинулась к аппарату. Он повел себя так же, как и накануне: он игнорировал ее! Саша, все еще не в состоянии вместить в себя этот чудовищный факт, тупо взирала на телефон как на коварное живое существо.

За ее спиной предупредительно кашлянули. Саша обернулась и увидела Эллу. Та стояла в дверях и со странной улыбкой смотрела на свою гостью. Нет, на пленницу. То, что она пленница, до Саши дошло именно в тот момент.

— Не получается? — улыбнулась Каштанова. — Ничего удивительного. Телефон реагирует лишь на нескольких людей. Такая у него программа.

— Программа? — попугаем повторила Саша. Ребенок толкнул ее больно и требовательно. Он всегда толкал в самые острые моменты, когда снаружи сама жизнь бьет по башке. — Но я только хотела позвонить подруге…

Каштанова прошла и утонула в мягком кресле.

— Теперь я твоя подруга. Ты можешь говорить со мной о чем угодно. Хоть будешь уверена, что я не стану сплетничать за твоей спиной.

— Настя не сплетничала!

— Дитя… Ты полна иллюзий, — проговорила Элла, своим спокойствием выводя Сашу из себя. — Кажется, мы все это обсудили? Вроде бы мы договорились с тобой, что на время ты ограничишь круг общения. Разве это так трудно?

— Но ограничить — это не значит лишиться его совсем!

— Разве ты лишена общения? Ты можешь болтать со мной, с Игорем. Говори с Ларисой хоть целыми днями!

— Ваша горничная не вызывает у меня желания разговаривать!

Каштанова усмехнулась:

— Да, у нас вышколенный персонал. Все они получают неплохие деньги и не хотят потерять работу.

Саша смотрела на Каштанову во все глаза и не верила сама себе. Эллу словно подменили! Где та мягкая, снисходительная женщина, которая так расположила к себе Сашу когда-то? Где ее понимание, доброта, готовность помочь? Неужели люди способны так притворяться?!

— Хочу напомнить тебе, дорогая, о твоих правах, — спокойно вещала Каштанова, глядя на Сашу из-под полуприкрытых ресниц. — Ты можешь пользоваться всем в этом доме, кроме телефона. Телевизор, музыкальный центр, книги. Чего тебе не хватает? По-моему, ты никогда раньше не жила в таких условиях. Тебе не нужно мыть полы или посуду. Нет необходимости даже стирать свои вещи. И ты еще капризничаешь!

— Я не капризничаю, — растерялась Саша. Она не ожидала, что, живя у Каштановых, будет вынуждена защищаться от них же.

— Кроме прав, как ты понимаешь, у тебя теперь имеются и обязанности, предусмотренные нашим договором, — спокойно напомнила Элла, щурясь на Сашу из глубины мягкого кресла.

Острая льдинка кольнула Сашу в самое сердце. Договор! Она подписала бумаги! Но в тот день она была так расстроена разговором с Настиными родителями, что плохо вникала в то, что говорили ей Каштановы о документах. Она только повторяла, что ей срочно нужно вернуть долг. Элла сказала, что деньги отвезет сама. Но ведь Саша понимает — сумма большая. Нужно все оформить документально. Сашу тогда не смутило, что бумаги появились перед ними как по мановению волшебной палочки, словно ждали своего часа в соседней комнате. Она подписала и успокоилась только тогда, когда Каштанова вернулась из больницы и сказала, что дело улажено. Больше Саша никому не должна. Тогда она уснула и про бумаги уже не думала. А потом Элла сама напомнила ей. Когда Саша стала выходить из-под контроля. А когда она начала выходить из-под контроля? Когда поняла, что она здесь пленница. Вот! Осознание это пришло к ней в один из осенних дней, когда она стояла у окна в своей комнате, а дождь барабанил в стекло. Лес впереди казался мрачной стеной, черная земля усиливала это ощущение. Ее второй день не пускали на прогулку. Как она ни уверяла, что любит гулять в дождь, что оденется теплее и возьмет зонт, Элла Юрьевна оставалась непреклонной. Сырая погода может повредить ребенку. У их покойного сына в дождь всегда повышалась температура. При чем тут их сын? Саша недоумевала. Где логика? Лично она, Саша, всегда любила дождь, и здоровье у нее крепкое.

Саша подозревала, что Каштанова просто не хочет выходить в сырую погоду, а ведь на прогулках она сама сопровождает Сашу.

— Если вы не хотите мокнуть, я прогуляюсь одна!

Каштанова только странно улыбнулась в ответ.

Саша не смогла открыть двери. Она поняла, что ее заперли. Она возмущалась, плакала, ругалась — все бесполезно. Дождь хлестал в окно, будто вызывал ее. Его равнодушное бренчание вносило беспокойство. Через час после инцидента Каштанова вошла как ни в чем не бывало и пригласила Сашу посмотреть «Клуб путешественников». Элла «проявляла заботу». Саша не уставала поражаться. Какое лицемерие! Так искусно разыгрывать из себя подругу! Столько времени потратить на то, чтобы приручить Сашу, дикую Сашу к себе! И вдруг — раз — захлопнуть капкан! Саша ничего не понимала.

Неужели прежнее поведение Каштановой — часть далеко идущего плана? Самыми трудными оказались первые дни, когда до Саши дошло: она пленница! Она одна и ничего не может против своих тюремщиков. Утешала лишь зыбкая надежда: это не навсегда. Это скоро кончится. Скоро? Что было полгода назад?

Саша вспомнила, как нашла в документах бабушки материны пожелтевшие открытки с обратным адресом. Это было всего полгода назад. А ведь кажется — в другой жизни. Полгода — это целая жизнь! Особенно когда не с кем поделиться, не с кем поговорить!

Тогда Саше и пришла идея записывать свои мысли. К кому она хотела обратиться в своем новом положении? Конечно, к Илье. Но он бросил ее, и она не станет писать ему. Единственный человек, который ее не предал, — это Настя. Так у Саши в доме Каштановых появилась тайна. Саша заявила, что будет готовиться в институт, и ей купили тетрадей и разрешили пользоваться библиотекой.

«…Ребенок все время толкается. Он ничего не знает. У него будет другая жизнь, лучше, чем у меня. Большой уютный дом, щедрые родители. Но я ему не завидую. Знаешь, Настя, я стала совсем другой. За эти месяцы я прожила целую жизнь. Теперь мне много лет, я старше тебя, подружка, наверное, вдвое. Если бы не этот ребенок, я была бы сейчас свободна. Иногда я его ненавижу. Ведь это именно он стал причиной моего плена. Ему дела нет до того, что происходит. Он растет и набирает свои граммы. А я волком вою на луну от тоски и одиночества. А иногда я чувствую, что это единственное существо, связанное со мной тесными узами. Оно зависит от меня, от моих настроений и прихотей. Если меня что-то расстраивает или волнует, он обязательно толкается. Напоминает, что я не одна. И тогда мне становится страшно, Настя…»

Дневник стал ее союзником, отдушиной. Как доза наркотика для наркомана. Она не перечитывала написанное, а просто изливала в него избыток горечи, пытаясь как-то уравновесить настроение. Она оставалась взвинченной всю осень, и только сегодня на нее снизошла благодать. Словно с приходом снега что-то сдвинулось в ее жизни, повернулся незримый винтик, творящий судьбу.

Медсестра сняла халат и осталась в спортивном костюме. Саша встала напротив нее. Каштанова вопреки Сашиным ожиданиям не отреагировала на звонок. Ведь на это есть прислуга.

Саша повторяла движения за медсестрой, всем существом желая, чтобы Каштанова покинула комнату. Сидит и пялится, демонстрируя, что Сашин живот — ее собственность.

Саша уже собиралась пустить шпильку в адрес Эллы Юрьевны, но увидела горничную. Та быстрыми шагами двигалась по коридору, и Саша сразу поняла, что Лариса чем-то взволнована. Горничная наклонилась к хозяйке и что-то зашептала той на ухо.

«Сейчас уйдет!» — с торжеством решила Саша. И в самом деле, еще не дослушав горничную, Элла Юрьевна вскочила и стремительно вышла из комнаты. Кажется, не только Саша, но и медсестра восприняла ее уход с облегчением. Занятия пошли веселее. Медсестра шутила, пытаясь развеселить Сашу. Спрашивала, как ведет себя ребенок при том или ином упражнении.

«Знает или нет?» — гадала Саша, почти не понимая, что ей говорит медсестра. Если знает, то как относится к этому? Вероятно, Саша в ее глазах выглядит монстром, преступницей. Нет, не знает. Скорее всего не знает. А если сказать? Саша почувствовала волну внезапного волнения. Сказать? Но что она может, эта медсестра, которая немногим старше Саши?

— Махи ногами! — скомандовала медсестра, и Саша заняла пространство у стеклянной стены. — И раз, и два! Веселее! Дети чувствуют настроение.

На фоне статичного леса, подчеркнутого линейкой забора, произошло едва уловимое движение. Саша сразу обратила внимание, ибо уже час созерцала эту бездвижную однообразную картину. А тут… Вроде ворона перелетела с ветки на ветку? Или кошка скользнула по забору? Когда ты заперт в четырех стенах и каждый день вынужден созерцать одну и ту же картину, даже такое незначительное движение способно живо заинтересовать.