Вернуться домой - Чистов Олег

— Ладно, мужики, мне тут одна сестричка на дорожку плеснула, так что давайте по глоточку на сон грядущий.

Достал фляжку, отхлебнул глоток и пустил ее по кругу. Досталось и старшине. Занюхал рукавом шинели, докурил самокрутку:

— Спасибо за компанию, за спиртик и табачок, пойду я к себе. Я ж при детях, не дело их одних надолго оставлять.

Постоял возле лавки, на которой разметались раскрасневшиеся во сне малыши. Улыбнувшись, поправил съехавший на пол купе угол шали. Посмотрел на спящую девушку, она чему-то или кому-то улыбалась во сне. Тихо забрался на вторую полку, поворочался немного и тоже заснул. Снились ему дом, семья, к которой он ехал под стук колес поезда.

До уральского города добирались долго, почти двое суток. Днем на станциях Катя с ребятами в сопровождении старшины выходила из вагона. Пока девушка с детьми прогуливалась вдоль вагона, дышали свежим морозным воздухом, старшина бегал на вокзал за кипятком. Каждый раз, как он, сгибаясь пополам, нырял под соседний состав, пробираясь в сторону станции, ему кричали:

— Дядя Коля, только не отстаньте, пожалуйста, мы вас ждем.

Присев на корточки, дети наблюдали за ним в просветы между колесными парами вагонов, комментируя:

— Ага, вон, вон, добежал до вокзала.

Чуть позже:

— Вон он, уже возвращается, ух ты, чуть не упал, запнулся о рельсину.

Выныривая к ним из-под вагонов, старшина кричал:

— Вот он я, а вы боялись, мне нельзя отстать, я же подполковнику обещал вас доставить к месту. Размялись, не замерзли на морозце? Хватит, пошли в вагон.

Кивал в сторону паровоза:

— А то чего доброго как дернет сейчас, будем на ходу прыгать. Пошли чай пить.

Уговаривать малышей не приходилось. Пить чай, пусть и с малюсеньким кусочком сахара, они были готовы всегда, смакуя и растягивая это удовольствие. Потом Катя начинала уже в какой раз читать им книжку, которую в последний момент успела сунуть в узел фельдшерица. Старшина после чая обычно уходил в тамбур к мужикам курить. Когда возвращался, дети пытались его разговорить, просили рассказать о войне. Удавалось им это редко. Только когда мальчишка спросил его о нашивках на вылинявшей гимнастерке, что они означают, дядя Коля немного оживился, рассказал:

— Это за ранения. Первый-то раз меня легонько зацепило — так, чепуха. Даже в госпиталь не отправляли. В нашем лазарете три дня провалялся и вернулся к своим ребятам. Вторая, вот эта, уже серьезно меня немец попортил. Пока я винтовочку-то передернул, он, зараза, из меня почти решето сделал «шмайсером» своим. В траншее все дело-то было, почти в упор. Хорошо, что дружок мой Васька успел вовремя подскочить. «Успокоил» фрица штыком, а так бы кранты мне.

Оборвал рассказ и отвернулся от детей. Девочка тихо спросила его: «Дядя Коля, а долго еще война будет, мы победим?»

Обняв ее за худенькие плечики, слегка прижал к себе, тихо ответил:

— Не знаю, доченька, когда, видно, еще придется повоевать. Силища у него, поганого, большая, а техники сколько! Танки, самолеты, автоматы, все у фрицев есть.

— А у нас? — спросил мальчишка.

— Есть и у нас, но пока маловато. Да и немец оказался не таким, как нам рисовали его перед войной. Серьезный немец, умеет воевать.

Шутливо притиснул девочку к себе, закончил более громко и уверенно:

— Победим, конечно, дочура, куда ж нам деваться, обязательно победим.

Потянулся к шинели, накинул ее на плечи и ушел в тамбур.

В нужный им всем большой уральский город эшелон прибыл поздним вечером. Хорошо, что пожилая проводница предупредила их о прибытии заранее, добавив, что мороз на улице собачий.

— Ты, девка, на ребят-то напяливай все, что только есть, морозяка на улице крепкий, уральский морозец.

Катя сама тщательно одела ребят, проверяя, чтобы нигде никому не поддувало, рты и детские носы закрыла шарфами. Распрощавшись с проводницей, вывалились на заснеженный, скрипучий от мороза перрон. Старшина вначале повел их на вокзал — ему надо было отметиться у военного коменданта станции. Посадил их на лавку в зале:

— Посидите здесь, я быстренько, лишь бы он на месте был.

Вернулся минут через десять.

— Вот теперь нормально, можно ехать с вами до места.

Вышли на ступени вокзала со стороны площади. На трамвайной остановке, тускло светя окнами сквозь наледь, стоял одинокий трамвай. Бабка, нагруженная узлами, торопливо спускаясь по ступеням, толкнула старшину.

— Тихо ты, старая, зашибешь ненароком.

Пробегая мимо него, женщина крикнула:

— А ты, служивый, поторопись, если хочешь ехать, трамвай-то последний.

Коротко обернувшись, добавила на бегу:

— Время-то не мирное на дворе, будешь потом пешедралом топать, детей морозить.

Старшина охнул:

— Эх, мать твою!

Нагнулся, сгреб в охапку девчушку, крикнул Катерине:

— Катя, давайте бегом, я задержу его, если что!

Побежал к вагону трамвая. Катя, держа за руку мальчишку, припустилась за ним. В вагон вскочили раньше бабки, старшина помог и ей подняться по ступенькам. Не успели перевести дух, как трамвай тронулся.

Мрачный заснеженный город бежал и слева, и справа вагона. На редких остановках входили уставшие люди. Садились на сиденья и начинали дремать. Старшина подсел к кондукторше, о чем-то начал расспрашивать ее. Вернулся к ребятам расстроенным. Катя спросила:

— Дядя Коля, что случилось?

— Да ничего особенного, Катя, просто этот трамвай действительно последний. Вам ехать до конечной остановки. Там перейти через дорогу, и на той стороне будет старый барский дом в три этажа, куда и поместили ваш детский садик. А мне…

— Дядя Коля, да не волнуйтесь вы так за нас. Сами доедем, найдем.

Старшина поднял на нее глаза:

— Катюш, если я поеду с вами до конца, то потом часа три буду добираться до дома пешком, а я так соскучился, просто сил нет!

— Так я и говорю, дядя Коля, не надо нас провожать, все будет нормально, доедем, найдем. Не волнуйтесь.

— Тогда я, Катя, на следующей остановке выхожу, ты уж прости меня.

— О чем вы говорите, спасибо вам за все, счастливо, и берегите себя.

Старшина быстро расцеловал ребятишек. Обнял Катю и через пару минут вышел на остановке. Стоя по колено в снегу, долго смотрел вослед трамваю, махал рукой. К ним подошла кондукторша. Повторила все в точности, как говорил старшина, как им добраться до детского сада. Минут через двадцать трамвай приехал на конечную. Они вышли из вагона. Шел снег, мороз немного спал. Следом за ними из вагона вышла вагоновожатая. Сказала, показывая рукой в снежную муть:

— Вон, видите, тропинка. По ней до дороги, перейдете ее, увидите забор с воротами, вот вам туда.

И стала подгонять.

— Идите, идите быстрей, смотри, детей не поморозь, одежонка-то на вас хилая.

По уже почти занесенной снегом тропинке они шли в указанном направлении. Первым шел мальчишка, за ним, держась за хлястик его пальто, девочка, замыкала Катя, неся в руках узел. С трудом, оскальзываясь в неглубоком кювете, выбрались на проезжую часть дороги. Машин не было. Впереди, за дорогой, в снежной круговерти еле-еле просматривались силуэт забора и высокие столбы ворот. Контуры протоптанной ранее тропинки еле угадывались. Двигаясь прежним порядком, направились к воротам. Облепленные снегом, распаренные и уставшие, вошли на территорию. Снег под ногами стал более твердым, укатанным, когда-то здесь проходили машины, чувствовалась под ногами колея от саней. Вдали из снежной пелены проступали очертания большого, как им тогда показалось, здания. Двинулись в его сторону. С каждым шагом здание проявлялось более четко. Им, уставшим, издалека оно показалось большим. На самом деле это была совсем небольшая барская усадьба постройки прошлого века. Два этажа, а мансарду только с большой натяжкой можно было назвать третьим этажом. Большой, овальной формы балкон с балюстрадой и перилами на втором этаже поддерживался двумя колоннами. Несколько широких ступеней вели к центральному входу с высокой и массивной дверью. Перед зданием, площадка овальной формы, в центре которой еле просматривались очертания, скорей всего, небольшого фонтанчика, сейчас заваленного сугробами снега. Все большие окна на этажах совершенно темные, и только из-за плотных штор мансарды пробивался тусклый лучик света, скорее всего, от свечи, да в глубине первого этажа вздрагивали еле различимые светлые пятна на стенах. Где-то в глубине здания горела еще одна свеча.