Анатолий Тосс - Фантазии мужчины средних лет

И вдруг меня осенило. Кажется, простая мысль, но как раз к месту пришлась.

– Я над ним как раз работал, над продолжением, – признался я. – Что, ты думаешь, я на островах столько времени делал?

– Так я и знал, – заискрился Рейн, потирая руки. – Отлично, давай, рассказывай сюжет.

И я начал рассказывать. Собственно сюжет, как известно, оказался на редкость прост: главный герой пытается переделать двуполье на многополье. А дальше – известно, что получилось. Сам он с трудом спасается, оставляя позади себя мир в огне и дыме.

Когда я закончил, Саня молчал минуту-другую, отглатывая из стакана остатки скотча. Затем подозвал официанта, заказал новую порцию.

– То есть решил в социальную плоскость тему двинуть. Философией обволочь… Ну что же, есть над чем подумать, материал богатый. Молоток, не зря на острове своем отшельничал.

– Вот только одна нестыковка, Сань… никак объяснения придумать не могу… Почему у них в результате такой бардак получился? В этом двупольном мире, который главный герой в многопольный пытается переделать? Почему все шиворот-навыворот? И такое ощущение, будто иного результата и быть не могло. Что они заведомо обречены. У нас-то нормально, а у них не по-людски? Почему? А объяснение нам дать необходимо, чтобы зритель поверил.

– Как почему? – удивился Рейн. – Они же от своих фаллических и вагинальных приспособлений не отделались еще. Вот у них неразрешимые противоречия и возникли. Двойная идентификация. А внутренние противоречия только в агрессии и в ненависти выход могут найти. Сам представь, скажем, паучок, и с фаликом? Ты чувствуешь, какая гремучая смесь? Коктейль Молотова по сравнению с ней ничто. Жуткие химические реакции могут возникать, никому мало не покажется. Вот их и повело на всякие патологии. Или плеврита, и с влагаликом. Тоже боевое сочетание. Или химики, кто с фалами, а кто с влагами. Просто монстры, Франкенштейны сплошные. – Он захохотал, искренне, задорно. Я тоже не удержался, засмеялся вслед за ним. – Представляешь, чего они понаделают, каких дров наломают? Вот они у тебя и наломали. А твой главный герой сразу не въехал, в чем проблема, и оставлял их с рудиментами. В результате напоролся на то, за что боролся.

Официант поднес новый стакан со скотчем, Саня отпил, слегка поморщился от крепости, но с удовольствием поморщился.

– Но это даже хорошо, что у тебя проблематика возникла. Дополнительный конфликт только добавляет напряжения. А тут не просто конфликт, а конфликтище. До полного трагикомизма. Ты представь, как на экране будет выглядеть: скажем, псих и с членом? Любой обхохочется. Как говорится, над вымыслом слезами обольюсь. А какие льются слезы: от сопереживания или от смеха, не так важно. К тому же открытый финал оставляем, – продолжал размышлять вслух Рейн. – Ведь герою нерешенную проблему с рудиментами рано или поздно надо будет решать. Вот он в третьей серии и займется ею. Ликвидировать начнет рудименты для тех полов, где они не нужны.

– Как ликвидировать? – зачем-то спросил я.

– Это уж тебе решать, как ликвидировать. Но ты же наверняка придумаешь что-нибудь оригинальное, какой-нибудь нестандартный ход. Хотя можно, конечно, хирургическими методами: резать, зашивать и прочее…

– Но это же нереально. Пойди, соперируй 14/16 всего населения, – перебил я Рейна. – Скальпелей и ниток не хватит.

– Ты прав, – согласился Саня. – Я и говорю, придумать тебе надо будет что-нибудь нестандартное. Впрочем, времени до следующего сиквала полно, так что не спеши. А сейчас материала хоть отбавляй.

Мы помолчали, каждый задумавшись о своем: Рейн, наверное, о том, как будет снимать фильм. А я думал совсем о другом:

«Как же я сам не догадался?! Почему?! Ведь сколько людей обрек на горе и страдания?! Как я мог оставить их всех с *censored*ами и влагалищами? Теперь понятно, что они сначала должны атрофироваться, чтобы человеческая натура поменялась. А у всех этих пчелок и паучков, лунатиков и психов, троглодитов и буравчиков оставались либо члены, либо влагалища. Что создало психическое противоречие, психический конфликт, который не позволил привести к полной идентификации. А раз проблема идентификации решена половинчато, то и психика этих людей и их сознание оказались разделенными. А разделенные психика и сознание приводят к мизантропии и патологической агрессии – любой психиатр скажет».

Тут же возникла еще одна мысль, которая показалась даже важнее предыдущей:

«И на кого агрессия оказалась направленной? На мужиков! На тех, кто только и был полностью идентифицирован. На тех единственных, у которых не возникло противоречия! Кто находился в согласии и с собой, и с миром. Ну и на женщин, конечно, тоже. Хотя на женщин в меньшей степени, безусловно, они более нежные создания, умеют казаться беззащитными. И приспосабливаются лучше. А мы, мужики, – наивные, как дети, приспосабливаемся с трудом, вот на нас и наехали. Как я сам до этого не догадался? Не понимаю! Непростительная ошибка».

А потом меня пронзила еще одна мысль: «Получается, что те причины, о которых говорила суррогатная Аркадия… ну, что мужики захватили искусство, науку и прочее… это полная чушь? Лишь предлог. На самом деле дело во внутреннем балансе, в равновесии. А отсутствие равновесия приводит к жертвоприношениям. К крови и распри. Вот, оказывается, в чем дело!»

– Послушай, – спросил я у Сани, выводя его из задумчивости. – А кто у нас сейчас во главе страны? Не паучки, случаем?

Это был важный вопрос, ответ на него помог бы мне разобраться в сути вещей, в происходящих процессах.

– Ты, я смотрю, совсем от жизни оторвался на своих островах, – усмехнулся Рейн. – Почему паучки? Нет, совсем не паучки. Сейчас 4-дэшник во главе. Но его срок скоро проходит, а следующим, похоже, псих будет. Психи, они обычно хорошие лидеры, они о людях волнуются и заботятся. Энергетика у них такая, заботливая.

– Вот и хорошо, – кивнул я успокоенно.

Жизнь текла в симпатичной неспешности – я радовался Мику, радовался Аркадии, размеренному, привычному городу. Что еще требуется человеку после того, как он прошел через потери, потрясения, разочарования? Но однажды меня потянуло в свою старую квартиру на бульваре, я и не помнил, когда заглядывал туда в последний раз.

Если честно, я подходил к дому с трепетом. Последний раз, когда я посетил его, я переместился из многопольного мира в двупольный. А что, если свидание с домом и сейчас принесет что-то новое, какой-нибудь неожиданный сюрприз?

От этой мысли я немного разволновался. Но ничего странного или неожиданного не произошло. Лифт неспешно поднял меня на шестой этаж, ключ по привычке легко нырнул в замочную скважину, дверь поначалу чуть напряглась и сразу послушно отворилась.

Я прошел в комнату, в ней по-прежнему все было знакомо, привычно, будто время отлетело на несколько лет назад… Интересно, можно ли самому сбросить несколько лет, возвращаясь в любимые места прошлого? Я посидел в кресле возле письменного стола, пролистал свою старую записную книжку – всегда интересно вспомнить: о чем ты думал когда-то давно? Бывает, что и удивишься: надо же, какие забавные мысли приходили в голову? И непонятно, почему со временем их позабыл?

Потом я переместился на диван, старый, привычный, годами подстроенный под мое тело. Наверное, я задремал, мне снилось что-то хорошее, плавное, то, что обычно после пробуждения невозможно вспомнить, но что оставляет доброе настроение и беспричинную улыбку на губах.

Я поднялся, решил пойти на кухню, сварить кофе, натягивать ботинки было лень, я сбросил их перед тем, как улечься на диван. Так в носках и потопал на кухню.

На кухне тоже все было знакомо, привычно: чайник на плите, я вылил из него старую, застоявшуюся воду, всполоснул, налил свежей воды, поставил на плиту, повернул ручку конфорки. Красно-синее пламя взметнулось, затрепыхалось, и в тот же момент что-то оплело мои ступни, захлестнуло, дернуло сначала вбок, резко, сильно, подсекло ноги, я потерял равновесие, взмахнул руками, нелепо, растерянно…

А потом что-то случилось… слишком быстро, стремительно, я ничего не успел разобрать – все перевернулось, то ли у меня в голове, то ли в пространстве, под ногами уже не чувствовалось опоры, опоры не было нигде, абсолютно ненадежное, ничем не поддерживаемое пространство. Прошло несколько мгновений, и я понял: я повис в воздухе вверх ногами посередине кухни и, как маятник, головой вниз раскачиваюсь взад-вперед в воздухе. Когда колебания затихли, я ухитрился приподнять голову – мои ступни были крепко перехвачены толстой петлей, веревка поднималась куда-то к потолку, к люстре, в ней и терялась.

Конечно, я сначала подергал ногами, затем начал трястись всем телом, попытался дотянуться руками до веревки, попытался ослабить узел – но все бесполезно. Я бился, стараясь освободиться, казалось, целую вечность, но в конце концов силы оставили меня, и я затих. Висеть было крайне неприятно, кровь притекала к голове, я где-то читал, что человек может выдержать в таком положении час-два, не больше.