Денис Драгунский - Господин с кошкой

Жажда. Жалость. Желтизна.

Мысли жужжали, как шмели. Потом улетали, и в голове оставалась волшебная пустота старого винного кувшина, древней амфоры.

Дорофеев запрокидывал голову и глядел в небеса. Синие и глянцевые, как на рекламном плакате в офисе турфирмы.

— Ну что, берем? — спросила его жена. — Давай решайся, хорошие ведь путевки. И недорого вроде.

— А? — очнулся Дорофеев. — Нет, нет. Лучше в Египет.

— Чем они нас кормят? — сказала Ильина. — Разве это обед? А вчера Остапчук всю ночь звала медсестру, и никто не подошел. Возмутительно.

— Государство о нас бесплатно заботится, — сказал Стецкий. — Благодарить надо, а не возмущаться.

Разговор шел в столовой дома-интерната для престарелых.

— Государство? — чуть не задохнулась Ильина. — Бесплатно? Мы своим трудом создали и оплатили это государство! Надо протестовать! И мы будем протестовать!

— Ну-ну, — хмыкнул Стецкий. — Не надоело?

Татьяна Павловна Ильина была ветераном правозащитного движения, а Казимир Янович Стецкий — ветераном ОМОНа. Хотя на площадях они не встречались, отношения между ними были понятно какие.

Поэтому, когда Ильина договорилась со старухами, что они соберутся в холле, обсудят ситуацию и составят коллективное письмо, Стецкий устроил в этом самом холле чемпионат по шашкам. И так все время. Стоило Ильиной затеять собрание — тут же Стецкий выскакивал с викториной или концертом.

Через месяц директор встретил в коридоре Стецкого на коляске и сказал, что Ильина в пятницу устраивает большую акцию протеста. С плакатами.

— Знаю-знаю! — сказал Стецкий. — Разведка работает! А у нас как раз будет репетиция хора ветеранов! А?

— Бэ! — сказал директор. — Не вздумайте мешать! Ясно?

Стецкий удивился. Но всё стало ясно в субботу, когда к интернату подъехали красивые машины и директор стал водить областное начальство по ободранным коридорам и жаловаться на нехватку средств. Он показал начальству старух с плакатиками «требуем губернатора!» «погибаем без лекарств!» «голодаем, как в войну!».

Еще через полгода Стецкий перегородил директору дорогу своей коляской и спросил:

— Ну чего? Пробила губернатора Татьяна Павловна? Добавили финансов?

— Обещают, обещают, — вздохнул директор.

— А откуда у тебя новый джип? И новая заместительша? Она твоей жены сестра, я все знаю, разведка работает.

— В лежачее отделение хочешь? — спросил директор, оттолкнул коляску и пошел по своим делам.

Лежачее отделение — это был смертный приговор. Три недели, и умрешь от пролежней.

Ильина вроде что-то опять затеяла. Стецкий решил не мешать, а просто посмотреть.

Приехал в холл. Две старухи сидели на диване.

— Татьяна Павловна где? — спросил он.

— Уехала, — сказала старуха.

— Куда?

— Ночью увезли, — сказала другая, пряча глаза. — На «скорой помощи».

— Таня! — вдруг забился Казимир Янович в своей коляске. — Дура! Зачем ты?!

Выскочил директор:

— Чего орешь? Укольчик ему!

— Я протестую! — закричал Казимир Янович и своим слабым шишковатым кулаком ударил директора.

Запрокинул голову и увидел площадь, дождь, толпу, рваные бумажные плакаты, а он тащит Татьяну Павловну к милицейскому автобусу. Он молодой, злой и сильный, она молодая, злая и красивая, он втаскивает ее в узкие двери, она раскидывает руки, и он случайно касается губами ее лица, и дождь шумит так, что больше ничего не слышно.

У Саши Мятликова все знакомые девочки сначала были Леночки и Танечки. Это понятно, потому что сначала он знакомился с девочками в детском саду.

Потом девочки стали по фамилиям: Соколова, Шапошникова, Лазурская, Гурко, Топорнина и Шмидт; это уже в школе.

На первом курсе института были Антонова и Ткачик, но дальше пошли Настя, Люба и Света. И Лена с Машей.

На работе они вдруг стали зваться полными именами. Наталья позвонила и сказала, что Лариса видела его в кафе с Катериной. Ну и что? Не хочешь — не надо. Поэтому он уехал отдыхать с Татьяной и чуть не женился на Галине.

Потом у женщин стали появляться отчества: Елизавета Николаевна, Ольга Петровна, Ирина Леонидовна.

Естественный процесс, увы.

Поэтому Саша Мятликов особо не горевал.

Правда, он заметил странную вещь. Их имена-отчества часто напоминали ему кого-то.

Лидия Сергеевна — так звали учительницу в пятом классе.

Надежда Андреевна — это была тетя, смешная и добрая старушка.

Вера Марковна — папина двоюродная сестра, то есть тоже тетя.

Саша даже забеспокоился. Но потом посмеялся и забыл.

Тем более что он познакомился с очаровательной дамой, немолодой, но прекрасной. Ее звали Елена Федоровна: казалось, он чуть ли не первый раз в жизни серьезно увлекся. В своем далеко не юном возрасте, да.

Он пригласил ее в ресторан.

Заказали ужин. Саша Мятликов был человек не бедный, и ресторан был недешевый, так что всё было очень изысканно: громадные тарелки неправильной формы, бокалы на тонких ножках, салфетки с вензелями. Официант, держа левую руку за спиной, налил им вина.

Пригубили.

Саша Мятликов подумал, что у них начнутся серьезные отношения. Что сегодня он довезет ее до дому, выйдет с нею из такси, доведет до подъезда, попросит позволения позвонить еще, поцелует руку.

Он посмотрел на ее руку, как она держит бокал. У нее были красивые длинные пальцы и старое кольцо с мутно-лиловым камнем.

— Елена Федоровна, — сказал он, вздохнув отчего-то. — Мне кажется, мы с вами уже виделись. И вообще, что мы с вами уже давно знакомы. Или это мне только кажется?

Он поставил бокал и улыбнулся ей.

— Саша, — сказала она, — мальчик мой любимый.

Она тоже поставила бокал и положила свою руку на его ладонь.

Саша нагнулся и поцеловал ее руку, сухие пальцы и это старое кольцо.

— Как хорошо, что мы встретились, — сказала Елена Федоровна, — и как прекрасно, что ты меня узнал.

Саша заплакал, потому что на самом деле узнал.

— Мама, — спросил он и огляделся, — мы где?

Было пусто. Официанты в белых куртках двигались легко и бесшумно.

— Не бойся, — сказала Елена Федоровна. — Сейчас папа придет. Поужинаем и пойдем.

Моя знакомая, Кира ее звали, рассказала мне такой сон. Это было довольно давно, Кира тогда была молодая мама. Ребенку около года.

Она рассказала, что на даче днем уложила ребенка в коляску, закачала его, он заснул, она выкатила коляску на участок, поставила под окно, вернулась в дом, прилегла и тоже уснула.

И вот ей снится сон.

Что она в тревоге вскакивает с кровати, бежит к окну — а коляски нет! Нет под окном коляски с ребенком! Она мертвеет от ужаса, выбегает наружу, обегает дом — нет. Нигде нет! На крыльце нет, на дорожке нет, в кустах малины — тоже нет. Она отчаянно кричит, и вдруг из другого окна высовывается ее мама:

— Доченька, что случилось? Что с тобой?

А у нее просто спазм в горле, она рукой показывает, слезы льются.

Мама строго говорит:

— Кира! Приди в себя!

Кира сквозь рыдания:

— Коляску… украли! Он там спал!..

Мама говорит:

— Какая коляска? Кто там спал?

Кира как заорет:

— Ребенок мой!

— Успокойся, — говорит мама. — Какой еще ребенок? Это все тебе приснилось. Не кричи, Володю разбудишь, он только приехал с работы и прилег вздремнуть.

— Володя! — кричит Кира. — Нашего ребенка украли!

Выбегает из дома Володя, муж. Обнимает ее, целует:

— Кируся, малыш мой сладкий, успокойся, это сон. Нет у нас никакого ребенка, что ты, что ты, что ты…

«И вот тут, — рассказывает мне Кира, — на меня накатывает неслыханное счастье, облегчение, восторг: ребенка-то на самом деле нет! И никогда не было! Господи, хорошо-то как! Муж, работа, дача, мама, пятница вечер — и никакого ребенка!..

Но тут же плач из-за окна, я вскакиваю, он проснулся, орет, по лицу вижу — обделался…»

Я недавно рассказал эту историю одной немолодой женщине. Идеал добродетельной матроны. Прекрасная семья, трое взрослых детей с образованием и карьерой, успешный муж, и сама она отнюдь не домохозяйка, а профессор.

— Вот напишете об этом, — сказала она в ответ, — и все женщины будут говорить: «Ах, какой ужас! Нам такого и в голову прийти не могло!» То есть будут врать.

Токсикоз первой половины. Тошнит.

Потом второй половины — ноги отекают. Роды.