Мария Галина - Медведки

В другом сюжете людоедом выступает непосредственно Ахилл.

Напомню его: живущий на блаженном острове со своей супругой (здесь в этом качестве упоминается Елена) и принимающий на закате жертвоприношения мореходов, Ахилл является одному купцу-мореходу и заказывает ему привезти из Трои девушку-рабыню, последнюю из рода Приама. Купец выполняет обещание, причем Ахилл богато награждает его и вместе с Еленой пирует с ним, однако «...не успели они (мореходы) и стадия отплыть от острова, как до них донесся вопль девушки, которую Ахилл терзал и разрывал на части»[33].

Это согласуется с общемифологическим мотивом враждебности умерших миру живых (мотив, добравшийся до современной масс-культуры — вспомним «Кладбище домашних животных» Стивена Кинга или многочисленные фильмы про зомби).

В эпизодах убийства/жертвоприношения Ифигении, Елены и Поликсены роль Ахилла пассивна, если не считать замогильного требования о выдаче Поликсены. Здесь же мы видим териоморфного бога, лично терзающего жертву.

Характерно, что все жертвы, приносимые Ахиллу, — женщины.

У Лукана Геката именуется «змееногой», что наводит на соответствующие ассоциации, хотя отождествление Гекаты со змееногой богиней признается не всеми исследователями.

Культ змееногой богини Апи в Скифии прочно связан по крайней мере с Гераклом, который то ли одолел ее в схватке, то ли вступил с ней в сексуальную связь, что в мифологии, да и не только в мифологии, часто равнозначно.

Миф о Геракле в Скифии подробно изложен в «Истории» Геродота, записавшего его, по собственному признанию, со слов «понтийских эллинов», т. е. греческих колонистов из Северного Причерноморья [Скржинская, 2001]. У Филострата это пересказывается следующим образом:

«Геродот рассказывает, что Геракл, угоняя из Эритии коров Гериона, прибыл в Скифию и, утомившись от путешествия, лег немного отдохнуть в пустынном месте. Во время его сна исчез конь... Проснувшись, Геракл произвел в пустыне тщательные поиски... Коня он не отыскал, но встретил в пустыне некую полудевицу и спросил ее, не видала ли она где-нибудь коня. Дева говорит, что знает, но не покажет прежде, чем Геракл не вступит с ней в любовную связь. По словам Геродота, верхняя часть ее тела до пахов была девичья, а вся нижняя часть тела от пахов — страшная на вид ехидна. Из желания найти коня Геракл повинуется чудовищу: он познал ее, сделал беременной и после познания предсказал, что она имеет от него во чреве сразу трех сыновей, которые будут знамениты. Он приказал, чтобы по рождении их мать дала им имена Агафирса, Гелона и Скифа. Получив в награду за это от зверообразной девы своего коня, Геракл удалился вместе с коровами. Геродот рассказывает после этого длинную басню, но она нам теперь не нужна...»[34]

Белоусов, ссылаясь на В.В. Лапина [Белоусов, 2008], указывает, что Геракл в данном случае — позднейшее замещение, а первоначально именно Ахилл, а не Геракл был героем легенд о происхождении скифов.

Не случайно кобылицы-людоеды, в поисках которых Геракл, собственно, и забрел в Скифию и встретился там с амазонками, фигурируют в вышеприведенном эпизоде об амазонках и Ахилле.

Вернемся к Гекате. Ночная богиня с пылающим факелом в руке и змеями в волосах при ближайшем рассмотрении оказывается протеическим существом, обладающим сродством к водной стихии и могущим как принимать человеческий (женский) облик полностью или частично, так и пребывать в зооморфном облике — крупного морского животного, вероятно тюленя или большой змеи. Геката является женской паредрой Ахилла и устроительницей его посмертного обиталища.

Амбивалентность мифического сознания делегирует черты и функции Гекаты самым разным персонажам греческого пантеона (Персефона, Артемида, Фетида), или смертным женщинам (Ифигения, Елена, Медея). Последние являются в то же время жертвами, предназначенными для умилостивления Ахилла. (Рудиментом такого жертвоприношения можно считать описанные Павсанием[35] траурные обряды элейских женщин с самобичеванием в честь Ахилла, совершаемые в начале праздника при заходе солнца — чтобы кровь окропляла его алтарь [Захарова, 2004].)

Найденная на о. Левка бронзовая печать с изображением змея, извивающегося в середине храма, впервые описана Пятышевой [Пятышева, 1966], которая интерпретирует его как изображение местного догреческого божества. Однако, как показывает Захарова [Захарова, 2004], существует целый ряд убедительных аргументов в пользу того, что божество, обитающее на острове, является Ахиллом.

Это изображение означает, что Ахилл принимал облик змея, и современное название острова — Змеиный (при том, что остров вовсе не изобилует змеями), — быть может, является отголоском древних верований.

Перед нами протеический персонаж древнего мифа, то принимающий человеческий облик, то предстающий огромным морским чудовищем — змеем или, возможно, спрутом (вспомним имена-описания «безгубый и «холодный», относящиеся скорее к рептилиям или гигантским головоногим, чем к теплокровным).

Это существо приводит в ужас одним своим видом («убивающий» и «чудовищный»), оно воплощает в себе древние страшные силы и издревле противостоит небесно-солнечному началу. Оно способно уничтожать корабли, а то и прибрежные города, и ему необходимо приносить в жертву молодых женщин. Это протеическое существо всегда принимает ту форму, которую от него ждут или которой больше всего боятся.

Вполне вероятно, что Ахиллу-чудовищу приносили жертвы по всему Понто-Медитерранскому бассейну. Морское чудовище, вышедшее из моря, чтобы пожрать Андромеду, несомненно было Ахиллом. Персей, как известно, обратил чудовище в камень, показав ему голову Медузы Горгоны. Змееносная голова Медузы здесь замещает змееволосую Гекату, восставшую из своего сумрачного предела, чтобы укротить сына/супруга и вернуть его в нижний мир. В паре Ахилл-Геката Ахилл — начало разрушающее, бесформенное, Геката же — сдерживающее, в критической ситуации изымающее его из реальности срединного мира и возвращающее обратно, в Аид, вход в который, как мы установили, располагается на о. Левка/Змеиный.

Сакральные точки — места поклонений и жертвоприношений надолго остаются в памяти племен и народов. Новые святилища, как правило, возникают на месте древних, и остров Левка вряд ли является исключением. Отсутствие археологических свидетельств об отправлении каких-либо культов на острове Левка ранее периода греческой колонизации Черноморских побережий может означать лишь глубокую мистическую запретность этого места. Исторической науке до сих пор неизвестны пути, по которым предки ионийцев, а впоследствии дорийцев прошли на Балканы и далее на Пелопонес. Не исключено, что представители энеолитической усатовской культуры, один из центров которой располагался в нижнем Подунавье, были, по крайней мере, в какой-то своей части предками древнегреческих племен [Mallory, 1997, Гимбутас, 2006]. В до-историческое, да и в историческое время волны переселений регулярно меняли племенной состав насельников этой местности, и тем не менее небольшие группы прибрежных автохтонов могли сохранять свои наречия и верования в течение веков и тысячелетий. Скорее всего, греческие колонисты и тем более первопроходцы встретили здесь родственное наречие и, самое главное, культ, о котором у них сохранились лишь смутные и размытые последующими мифологическими наслоениями воспоминания [Финке, 1989]. Протоэллины без остатка растворились среди родственных пришельцев, но древний культ получил новую жизнь. Тем более что, в отличие от других богов, Ахилл является его почитателям во плоти, а морских змеев в местных водах наблюдали достаточно часто даже в ХХ веке и еще чаще — в ХIХ.

В конце времен Ахилл поднимется, подобно Теннисоновскому Кракену, подобно всем чудовищам, спящим на дне океана. Надеюсь, что до этого еще далеко, хотя время от времени наблюдатели регистрируют его краткосрочные появления.

Это меня и тревожит.

Самое надежное было бы обратиться за помощью к Гекате. Ведь смогла же она укротить его в эпизоде с Андромедой!

Надо подумать и о жертвоприношениях, которые сейчас, хотя и не практикуются открыто, тем не менее признаются в самых разных слоях общества, поскольку чужая жизнь рассматривается как не самая высокая цена за собственное благополучие, как бы мы ни стыдились в этом себе признаться. Цивилизация здесь ничего не изменила, да и так ли уж мы цивилизованны по сравнению с теми, чьи свидетельства дошли до нас из мрака веков, чтобы предупредить нас об опасности? Тот, кто на это решится, должен утешить себя тем, что не имеет никакого личного интереса...