Грегуар Делакур - То, что бросается в глаза

Что-то не так? – спросила она, облизываясь. Ты не голоден? Да нет. Да нет, все так, пробормотал Артур Дрейфусс. Мне только кажется, что я немного не в себе, как будто не в своем теле; в другой жизни, я хочу сказать. Тебе это не нравится? Нет, нравится. Так тебя это пугает? Да, есть немного. Это как-то нереально. Самое странное, что на улице нет истерической толпы, ни журналистов, ни фанатов, ни психов, которые хотят увидеть тебя, потрогать, дерутся за право сняться с тобой. Потому что здесь дыра, сказала она чуть кокетливо. Он улыбнулся. Ты знаешь, что такое «дыра»? Да. В ней как раз лучше всего исчезнуть. Кому придет в голову искать меня здесь, Артур? Довод убедил. Артур присел на подлокотник «Эктропа». Я просто приехала сюда, чтобы забыть это все. Забыть весь этот прессинг, Райана (Рейнолдса, ее мужа), забыть моего импрессарио, забыть Мелани, my mom[20]; ее глаза наполнились слезами; мне хотелось хоть несколько дней пожить нормальной жизнью. Хоть несколько дней. Побыть раз в жизни обычной девушкой, как все. Банальной, почти boring[21]. Вроде тех, что делают рекламу в секции chicken[22] в «Уолмарте». Чтобы обо мне на несколько дней забыли. Miss Nobody[23]. Никакая больше не Скарлетт Йоханссон. Ты можешь это понять. Я хочу выходить из дому, не накрасившись, в той же футболке, что и вчера, не боясь появиться на cover[24] глянца с подписью типа «Скарлетт Йоханссон в депрессии».

Она утерла светлые слезы, стекавшие на подбородок.

Я просто хочу побыть несколько дней в покое, Артур. Just that[25]. Побыть собой, не выпендриваясь. Не пуская пыль в глаза. Я же не луну с неба прошу, правда?

Just that.

И тогда Артур Дрейфусс, мало что смысливший в нежности, встал, сделал шаг и обнял ее. Обняв, обнаружил, что она маленькая, зато грудь у нее большая, потому что даже на благоразумном, почтительном расстоянии она касалась его груди. Актриса рыдала довольно долго. У нее вырывались слова на английском, из которых Артур Дрейфусс понял только fed up, кажется, слышанное и виденное в титрах, переведенное как «достало» в «24 часах» и «задолбало» в «Прослушке», и ему подумалось, что его-то никто не достал (и не задолбал), ибо, когда эротическое чудо является в вашу жизнь, невольно ждешь, чтобы оно вас полюбило и поцеловало, соблазнило, убило, а не рыдало в печали на плече автомеханика.

Всегда ждешь света и благодати.

Он подумал о цепочках слов и улыбнулся. Когда-нибудь он осмелится. Опираясь на девичью руку, / под бременем ее красоты / загнанный в укрытие корсета[26].

Они съели макароны, и Скарлетт Йоханссон повеселела, ее высокие скулы заблестели.

Она говорила о Вуди Аллене, «самом сексуальном мужчине планеты», в жизни я ни с кем так не смеялась; о Пенелопе Крус, это моя сестра, my soul mate[27], я ее обожаю; о своей шестой роли в тринадцать лет (!): Грейс Мак-Лин в «Заклинателе лошадей», я была влюблена в Роберта (Редфорда), а Сэм (Нил) – в меня; о своих «дочурках» (так она звала свои груди), которым завидовала Натали Портман. Она засмеялась, и Артур Дрейфусс нашел, что смех ее красит, хоть и подумал, еще не в состоянии составить полный список, что со Скарлетт Йоханссон можно заняться по меньшей мере тысячей более интересных вещей, чем есть макароны с сыром: почитать ей стихи, погладить мочки ее ушей, превентивно истребить все племя доберманов и прочих ротвеллеров, а то еще придумывать детские имена, щекотать ее золотистый пончик, или дать ей примерить белье, выбрать необитаемый остров, чтобы жить там вдвоем, причесывать ее под песню Нила Янга, лакомиться печеньем макарони, фиалковым или лакричным, и т. д.

Она говорила о своем деде-датчанине Айнере, сценаристе и режиссере (En maler og hans[28]), о Карстене, своем отце, архитекторе, и Артур Дрейфусс невольно вспомнил своего отца, который так и не вернулся.

Говорила она много и много ела. Как будто отъедалась за «Голливудскую диету» Джуди Мэзл (так называемую Beverly Hills Diet, на основе фруктов и овощей), отыгрывалась за все осознанные усилия, приложенные, чтобы стать в двадцать семь лет одной из самых гламурных женщин в мире. Блондинкой, семьдесят с лишним миллионов раз упомянутой в гугле. Тем не менее, Артур Дрейфусс (не имевший привычки пить несколько «Кроненбургов» за один вечер) нашел, что у нее длинноватый нос, острый подбородок, полноватый рот, блестящая кожа и умопомрачительная грудь. Ты меня не слушаешь, Артур? Нет, нет, слушаю, забормотал он, отложив вилку; вообще-то даже с Элоизой с глазами цвета дождя у Деде-Фри слова находились с трудом; я, я, это обалденно, что ты здесь, Скарлетт, это. Это для меня обалденно, перебила она его; в первый раз за долгое, долгое время мне наконец спокойно, я могу есть столько макарон, сколько захочу, и никто мне не скажет be careful[29], ты быстро набираешь вес, Скарлетт, you know that[30], а сбрасывать будешь долго, очень долго. В первый раз, не помню, с каких пор, я могу облизывать пальцы, и мне не скажут так нельзя, Скарлетт, это вульгарно, пальцы в рот, фи; и все это с парнем super super cute, который не старается запрыгнуть на меня во что бы то ни стало и не пялится на мою грудь, как недоумок. Так говорят – недоумок?

Артур Дрейфусс покраснел и почувствовал себя слегка задетым, потому что как-никак прошлой ночью, двумя этажами ниже, ему чертовски хотелось на нее запрыгнуть, и это желание не оставляло его все утро в гараже; да, и пусть у нее длинный нос, острый подбородок, складочка-пончик на животе и – он вдруг увидел – маленький черный прыщик у правого уха, похожий на бутон цветка; крошечная темная орхидея, распустившаяся чуть раньше в этот вечер.

Когда он убрал со стола, она сказала ему спасибо, и его всего перевернуло. Одна из самых красивых женщин мира, в его кухне инкогнито, говорит ему спасибо; спасибо за макароны, спасибо за пиво, за этот не особо интересный разговор.

Он не решился развязать язык, боясь испортить такой прекрасный момент.

Он вымыл посуду, а она тем временем изучала аккуратно расставленные диски: я тоже люблю сериалы, сказала она, это как семья, когда ее нет, каждый вечер встречаешь своих; «Клан Сопрано», конечно же, I looooove it[31], сказала она, «24 часа», «Прослушка», «Щит», «Большой побег», «Матрица», «Сладкая жизнь» (не Феллини, нет, а некоего Марио Сальери, с Казуми и Ритой Фалтояно, продюсер неистощимый Марк Дорсель); ох! – вырвалось у него, и тарелка, выскользнув из рук, разбилась о раковину, это не мой, я, я, вернуть, я должен его вернуть одному приятелю, в гараже; руками в пене он попытался отнять предательский диск, она не давала; они вдруг стали детьми, игривыми, невинными, даже чуть глуповатыми; отдай! Нет! Нет! Отдай! Ну-ка, отними! Come, come, и они смеялись, и все вдруг стало так просто.

Артур Дрейфусс ничего не сказал.

Он хотел остаться с ней еще на час, на день, на год. Как в песне Пиаф.

– Скажи, ПП, что бы ты сделал, если бы к тебе вдруг явилась Анджелина Джоли?

Лицо ПП (он походил на актера Джина Хэкмена – молодого, времен «Французского связного» и «Пугала») высунулось из-под «Пежо 605», сияя улыбкой. А моя жена была бы дома? Артур Дрейфусс пожал плечами. Перестань, ПП, я серьезно. Где ты был вчера вечером, Артур, малыш, выпил, что ли? Снова пожатие плечами. Скажем, я бы постарался ее трахнуть. А ты нет? Да, да. Постой, Анджелина Джоли – это та, что играла расхитительницу гробниц? Угу. Хоть ложись в гроб, хоть падай ниц, ха-ха-ха! Завалил бы я ее, короче! Серьезно, ПП, ты бы не задумался, почему она пришла? Тут вслед за лицом и тело ПП грациозно выползло из-под машины. Он встал, и его испачканное маслом лицо посерьезнело. На все есть причины, мальчик. Явись ко мне твоя Анджелина Джоли, хоть это и нереально, что ж, это был бы подарок, потому что красота – всегда подарок, особенно с такими сиськами и таким ртом; мне бы даже захотелось поверить в ангелов и всю эту муть, потому что была бы только одна причина, по которой бы она пришла. Какая же? – с бьющимся сердцем спросил Артур Дрейфусс. Любовь, мой мальчик, любовь. Она может просто явиться к тебе, потому что забрела в нашу глушь, и у нее, скажем, полетела прокладка головки блока цилиндров, а ты, напомню, механик; я ей в два счета поменяю прокладку, попрошу автограф, может быть, приглашу выпить чашечку кофе у Деде, чтобы поверить хоть ненадолго, что я с ней, чтобы меня с ней увидели и сказали: надо же, какую девочку подцепил ПП, но… это ведь может быть и не Анджелина Джоли! Глянь-ка, Леон, ПП-то с актрисой, хороша, стерва, и люди бы ее узнали, и обезумели бы, и на секунду-другую я был бы богом, ага, богом, малыш, я был бы парнем Анджелины Джоли. Тем, кто смог обнять небеса.