Валерий Попов - Нарисуем

– Я с ним! – вздохнув, указал я на Пеку. Мое изделие мне дороже всего!

– Ну что же, – сухо проговорила она.

Теперь и эта замечательная женщина – наш враг, и, надо полагать, не последний. В результате мы получили ключ от темной клетушки без единого окна под деревянной скрипучей лестницей.

– Ну прям кабинетик мой, восьмисот метров под землей! – умилился Пека. – Нишка такая, столик, стулья… Как тут.

Всю дорогу мы попадаем в его кабинетики! Развел их!

– А вылазишь потом – не разогнуться.

Теперь не разогнуться будет нам двоим.

Прежде всего он заботливо книжки свои распаковал. Расставил их на просушку. Да-а, книги серьезные. Афанасий Коптелов – «Точка опоры». Вилис Лацис – «К новому берегу», «В бурю». Владимир Дягилев – «Солдаты без оружия». Владимир Попов – «Сталь и шлак». Иван Шемякин – «Сердце на ладони». Михаил Бубеннов – «Белая береза». Конечно, в пионерском детстве я их читал – куда денешься? Но сейчас, как все мои друзья, боготворил Набокова. Или не боготворил? Впервые такая мысль в голову пришла.

«Ну? На сегодня, может, хватит? – думал я. – День трудовой, мне кажется, удался?.. Нет! – Я сам по своей лени ударил кулаком. – Работаем!» У меня тоже трудовой энтузиазм.

– Давай!

– Об чем?

– Ладно… как отдыхаете давай.

Все же дал некую слабину. Надеялся – про отдых полегче будет.

– Ну… кино. Театры приезжают…

Тема отдыха у него туго шла.

– Дальше.

– Ну а если проблемы пола надо решить… – неожиданно выдал научный оборот.

– А разве они решаемы? – вырвалось у меня.

– Так а чего такого? Идешь на Гнилой Конец…

На это не всякий решится.

– Почему на Гнилой? В смысле – почему называется?

– Так за водоемом сброса! Дома от испарений гниют… Но бабы отличные! Условно освобожденные.

Освобожденные от условностей.

– Ходил там к одной…

– Ну? – проговорил я. Хотя все уже было ясно: идем не туда.

Пека вдруг надолго умолк. Да, если с такой скоростью ходил – не дождешься.

– А скорее нельзя?

– Скорее только гонорея.

Достойный ответ.

– Правда, предупреждали меня: к этой не ходи. Но гонор!

Но гонорара нам не видать.

– Обратно иду. Дай, думаю, искупаюсь!

– А месяц какой?

– Декабрь… Ну так пaрит все!

Пейзаж, видимо, напоминает Стикс. Я бы не поплыл.

– Отплываю так всего метров шестьсот. Устал после той…

Условно раскрепощенной.

– Вылажу на берег – шмоток нет.

– Отлично!

– В сторонке какой-то хмырь сидит, курит на отвале породы. А я без трусов – ну, в пару все! Подхожу, папиросу прошу. «Ты чего-то потерял?» – интересуется. «Да, – говорю. – Все». «Ай-ай-ай! И с чего это такое с тобой? Не догадываешься?» «На хрен мне догадываться?» «Тогда идем». Отошли с ним к шоссейке. Стоит пикап. Рука такая своеобразная торчит из окошка: три «перстня» нарисовано. Шерстяной! «Кто будешь?» – спрашивает. Хмырь подсказывает: «Бугор с «Полярной». Знаю его». Шерстяной подивился: «Так у него еще и желание по бабам гулять?» Все знают – на «Полярке» у нас полный набор: и газы, и радиация, и горение руд. Только самые «строгие» там – ну и мы, специалисты. «Хорошо устроился, – Шерстяной говорит. – Так чего надо тебе?» «Трусы! – четко докладываю. – Партбилет!» «Все?» «А чего еще?» – удивляюсь. «Правильно отвечаешь! Но учти – еще у той биксы появишься, найдут тебя вот тут, в отвале, но никто не узнает тебя».

Хороший сценарий вырисовывается о рабочем классе!

– Ну и что?

– Что – бросил к ней ходить. Себе дороже!

Романтики никакой. Понимаю, кажется, почему его во ВГИК не хотели брать.

– Ничего не получится! – произнес я в сердцах. – Вуз этот вряд ли поможет тебе.

– Ты поможешь! А то чем Родине гордиться? – нагло Пека сказал.

– …Освободился батя, стал дома бывать…

– Бывать?

– Ну да, партизанские привычки. В основном пребывал неизвестно где.

Спецзадание.

– А выпив, кулаком бацал: «Мы не р-рабы!» Мать насмешливо спрашивает: «А кто ж ты?» «Царь горы!»

– Ну а сейчас ты это дело, вроде, подхватил? – осторожно спросил я. Не оборвать бы ниточку.

– Ну! А куда денешься? Пьяницу от любимого дела не отучишь. Работаем, – скромно Пека сказал.

– Тогда продолжаем! – я прохрипел.

Глубокой ночью мы оба, обессиленные, пластом лежали на полу нашей каморки. И вдруг со скрипом отъехала дверца, и прекрасная комендантша своими дивными белыми ногами запихнула к нам полосатый матрас.

– А цыпа эта доиграется, – прохрипел Пека. – Пол-Федора я ей засажу.

– Ты щедр.

Проснулся я от каких-то ритмичных скрипов. Лежал, смежив веки. Неужто это он уже исполняет страшную свою месть в отношении комендантши? Вот он, рабочий напор! И какое-то полыхание. Северное сияние, что ли, сюда провел? Смело открыл глаза… Господи – это он челку свою расчесывает металлической гребенкой – другая, видимо, не берет!

– В один дом приличный хочу тебя отвести. Жениться думаю.

Если я не лежал бы – упал! Клиент мой неожиданно открылся светлой стороной.

– А сейчас, что ли, утро уже?

– Еще день.

Да, денек емкий получился!

– Ну одеты, вроде, адекватно, – оценил Пека. – Идем.

Мы шли через Кожевенную слободу, вдоль Яузы. Хорошо, тепло! Лужи пышно окаймлены пушистым тополиным пухом, темнеющим к середине от краев.

– Дед его кожемякой был…

– Чей?

Пека удивленно остановился.

– Чего – чей? Кузьмина!

– Так мы к нему, что ли, идем?

– Ну!

Лихие он выбирает маршруты.

– А по себе дерево рубишь? – поинтересовался я.

– Так меня, сына каторжного, на спецфакультет взял!

Это я слышал уже. А потом на эту же каторгу и направил. Любит Пека непосильные рубежи.

– Дед его кожемякой был. Мял портфели…

Выбор удачный.

– Намял дом.

И теперь, понимаю, мы туда идем?

Про деда как раз я готов был послушать: думал, отдохну, в сценарий это вряд ли войдет.

– Все шишки государства, с царской еще поры, в очереди стояли за портфелем его. И лыбились подобострастно: «Вот кто на самом деле портфели нам раздает!»

– А в кандалы? В Сибирь?

– А портфели?

– Тоже верно.

– И никто, заметь, не смел поторопить его. «Рано ишшо», – и весь разговор! И в советские времена – то же самое.

Добрались, слава богу, и до советских времен.

– Дом, во всяком случае, не отобрали…

Где ж тогда, действительно, мять? Да, идеальные отношения художника с государством. От художника, конечно, многое зависит. Но важно еще – что мять.

– На похоронах его все вожди были…

И покойные, видимо, тоже.

– Стояли все сами не свои. Один все рыдал, не мог остановиться!

Дзержинский, видимо.

– Хоронили его…

Видимо, в портфеле.

– Хотели у кремлевской стены. Но Кузьмин наш – внучок-то! – соображал уже. У кремлевской зароют – выкопают. Потребовал Ваганьковское.

– Смышленый.

– Ну так с раннего детства среди вождей.

Мне бы такое.

– На коленях прыгал, считай, у всех, пока те ждали в беседке свой портфель.

И допрыгался. Портфель себе тоже намял.

– Меня, сына каторжного, на спецфакульет взял!

Это мы слышали уже. Пека это как заклинание повторяет.

– Батя всю дорогу мне: «Петр-рович – друг! Поезжай – все тебе сделает». Точно! Дает с ходу, что ни попроси. Этот год – вентиляторы с пневмоприводом для взрывоопасных шахт, дробилки, шнеки, резцы – это лишь в этот год! – Он даже икнул от пресыщения. – Ну и вообще. Все эти годы поддерживал: «Только честь отца не урони!»

С честью отца его непростая ситуация.

– Так ты на Кузьмине, что ли, жениться собираешься? – съязвил я.

– А, тут дело такое – дочь у него.

Это он с неохотой сказал. Но без дочери никак! Без дочери бы с женитьбой проблемы возникли.

– Да, широко замахнулся.

– А чего же? Я наглый раб.

Ясно. Пека, как и батя его, тоже нацелился на дочь командира. Традиции блюдет.

– Ну давай, давай, – я оживился. Что за кино без лиризма? Даже в советских производственных фильмах лиризм бушевал!

– Кончал тут Горный. Инка росла.

Пауза. Энтузиазма не наблюдаю. Производственная тема бойчей у него шла.

– Ну и, надеюсь, выросла? – подстегнул я сюжет.

– Прихожу к ним с дипломом. С цветами… Она одна.

– Та-ак, – произнес я настороженно. От Пеки нужно ждать опасности на каждом шагу.

– Гляжу – она смутилась даже. Теперь-то ее не смутишь.

Сложные, видимо, отношения.

– Ну а тогда-то встречались мы.

Почему у него каждая формулировка угрожающе звучит?

– «Ты, наверное, в Москве хочешь остаться?» – спрашивает. Зарделась вся.

Везет некоторым.

– Это мне – горняку?! – Пека вдруг рявкнул. Я даже отшатнулся от него. Слава богу, я ничего такого ему не предлагал.

– Во! – Пека характерным жестом гулко хлопнул ладонью по сгибу руки.

– И она это видела?

– Нет, – Пека с сожалением произнес. – Так догадалась.

– Так чего мы идем?

– Так а ты на что? Разберись!