Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленные тайны

— Граф Суворов был замечательный человек, — опять сказала старушка, когда мы прощались, и придержала собаку, гремевшую цепью около дома.

Из тоннеля, где краской был нарисован черт с вилами, на мост выехал грузовик с двумя философски спокойными мулами в кузове. Когда-то здешней дорогой только на этих невозмутимых животных и можно было проехать. Теперь — машины, машины, одна за другой.

— Спешите, — сказала старушка, подняв руку, — что-то погода мне начинает не нравиться…

* * *

В горы, на перевалы тут едут не иначе, как узнав сводку погоды на два дня вперед. Мы так и сделали. Но погода повсюду не ведет себя в соответствии с предсказаниями. На Сен-Готардтском перевале мы попали в холодный плотный туман. Дорога тут километров двенадцать идет тоннелем и, когда из тоннеля мы наконец выбрались, то не сразу это заметили.

Ехали в толще тяжелой тучи, осевшей тут, на макушке у Альп. Дорога сделалась скользкой и к тому же она петляла по краю пропасти и вела нас не вниз, а кверху, еще к одному перевалу…

Веселые разговоры в машине смолкли. Мы глядели через стекло в три пары глаз и каждый думал: а вдруг перевал закрыт?

Так оно и случилось. Минут через тридцать наши зеленые «Жигули» уперлись в шлагбаум, на котором висела табличка: «Перевал Нюфененпасс закрыт».

В отличие от Суворова у нас был путь к отступлению — вернуться прежней дорогой. Но не закрыт ли теперь перевал Сен-Готардт, который мы только что миновали? Сквозь пелену густо пошедшего снега справа светился маленький огонек. Оказалось, у печки в хижине греются трое дорожных рабочих и «смотритель» здешнего перевала. Он подтвердил: «Да, только что передали: Сен-Готардт тоже закрыт».

Вот она, альпийская мышеловка. Снег превращает нашу машину в белую пухлую куклу. Еле виднеется на шлагбауме красный фонарь. Вся жизнь неведомо где внизу. А мы — на вершине, запертые с двух сторон. У одного из сидящих в машине к тому же в кармане билет на самолет, улетающий утром в Москву.

Смотритель, вполне понимающий положение, приоткрыл дверцу:

— Я бы на вашем месте рискнул. Шлагбаум не подымаю. И прошу помнить: я ничего не советовал. Шлагбаум можно объехать вот тут…

Это все, что мог для нас сделать пунктуальный, но сердобольный швейцарец.

Держим совет. За рулем сидящий «фельдмаршал», выслушав всех, принимает решение:

— Ну, зеленые «Жигули», теперь вся надежда на вас…

Мы не ехали, мы двигались. Ощупью. Со скоростью пешехода. Рустэм сидел, вцепившись в баранку, а мы — в верхушки сидений. Даже степной дорогой при такой непогоде ехать было бы безрассудством. А тут слева — пропасть, от которой нас отделяют то низкие столбики, то барьерчик из камня, а справа — скалы, к которым мы жмемся, как дети к матери в минуту крайней опасности.

Ни звука, ни огонька. Видимость — пять шагов. В одном месте с такой же скоростью, как и наша, призрачным катафалком навстречу проплыл «Мерседес». И это чуть ободрило: все-таки не одни…

Целую вечность мы плыли как бы с повязками на глазах. Оказалось: всего лишь час. Снег с туманом стали редеть, и дорога обрела уклон вниз.

И вот она радость — вдруг сразу все кончилось!

Нет ни тумана, ни пелены снега. Луна огромная и какая-то свежая, как после купанья, висит над Швейцарией. Темнеют слева черные гребни скал и рваные тучи. Под ногами снег, прихваченный легким морозом. Рустэм оглядел, ощупал наш зеленый корабль и засвистел марш в честь завода на Волге. И все мы вдруг жадно набросились на пакет с пирожками и бутербродами.

Внизу приветливо мигали теплые огоньки деревушек, где, как известно, делают славный сыр, и городков, где производят часы столь же славные. До ночлега было километров под триста. Значит, приедем не ранее двух часов ночи. Но какая беда! Дорога сухая, чистая и под гору, под гору, к Женевскому озеру…

 Фото из архива В. Пескова. Ж. Ризванова, В. Песков. Женева — Москва. 

 26 апреля 1980 г.

Швейцарский городок Андерматт стоит в Альпах на перекрестке путей, ведущих в Италию, Австрию, Францию, причем на ключевом перекрестке — у Сен-Готардского перевала.

За горстку домов, прилепившихся к скалам, было в истории много жестоких боев и стычек.

Однако трудно представить себе сейчас что-либо более мирное и спокойное. На узких мощеных улицах у домов стоят горшки с геранью, у кофейни синеет аквариум с резвыми рыбками, дрозды обедают на рябинах. Туристский сезон окончен, и городок погрузился в альпийский сон. Ищем, у кого бы спросить нужный нам дом № 253, но на улице — ни единого человека.

Наконец-то старушка с собакой.

— А, дом Суворова… Да вот он, напротив…

Заурядная, обшитая чешуйчатым тесом постройка с островерхой крышей и карманами висячих пристроек сразу же в наших глазах обретает значительность. Ради этого дома мы и ехали в Андерматт.

24 сентября 1799 года после штурма Сен-Готардского перевала войско Суворова заночевало в маленьком городке. Можно себе представить, что было тут на площади перед домом — дым полевых кухонь, говор солдат, вестовые на лошадях…

Фельдмаршал, по описаниям, занимал комнаты третьего этажа. Сейчас дом жилой.

Двойное окно с голубыми ставнями настежь открыто. В окне на вешалке, как видно, для упреждения порчи от моли, висят синего цвета штаны с красным кантом — комнату занимает семья железнодорожного машиниста.

Переговариваясь и делая снимки, мы обошли дом и приготовились уже распрощаться с этой помеченной медной доской постройкой, благополучно одолевшей двухсотлетнюю толщу лет, когда увидели перед домом еще одного человека. Реликвия суворовского похода его, как видно, не занимала. Задержали внимание трое людей-иностранцев. Когда мы вопросительно-вежливо ему кивнули, человек, улыбаясь, ответил по-русски: «Здравствуйте…»

Встречному было под семьдесят — непокрытая голова была сплошь белой. Однако слово старик к нему явно не подходило. Спортивная синяя куртка, гольфы, ботинки для хождения по горам, вокруг шеи повязан бордовый свитер.

Предупреждая вопросы, он сам спросил:

— Знаете, где я учился русскому языку?.. Тут, в Швейцарии, у русского пленного, бежавшего из Германии.

Понимая, что разбудил любопытство, человек указал на открытые двери кофейни.

— Зайдемте. Я очень взволнован и по-русски говорю плохо. Но это будет вам интересно…

За столом, опуская в кипяток на нитке пакетики с чаем, мы познакомились ближе.

Встречного звали Карл, Карл Келлер. Рано утром он приехал в эти места электричкой из городка Арау. Семь часов был в горах. В Андерматт спустился перекусить. Это обычное для него воскресенье. Он одинокий пенсионер. Хождение по горам — главная радость…

Мы тоже сказали, как и что привело нас в маленький городок.

— Меня охватило волнение, когда услышал ваш разговор. Я не мистик. И все-таки удивительно — именно сегодня там, в горах, я вспомнил Петра. Именно сегодня я много думал о нем…

В кофейне, кроме нас, никого не было. Девушка-официантка и повар в большом колпаке. Прислонившись к стойке, вместе с нами слушали человека, взволнованного воспоминанием.

«Дом Суворова».

* * *

В 1942 году Карл Келлер преподавал в Арау французский и итальянский язык. Брат его был шефом полиции. От брата он и узнал, что среди русских, бежавших из плена и живших в Швейцарии в лагере-интернате, есть парень, с которым ему интересно будет познакомиться.

«Мы познакомились и сразу почувствовали друг к другу симпатию…» Русского звали Петр.

Фамилия его была Билан. Он был до крайности изможден. Ускользнув от фашистской охраны, пленный добрался до Рейна и ночью его переплыл. На швейцарском берегу его подобрали едва живого.

«Встречались мы часто. О многом беседовали. И через какое-то время я посчитал долгом вызволить Петра из барака и поселить на ферме…» Тут русский за хлеб насущный работал на огороде и убирал кукурузу. Но тут он был свободен, мог ходить по окрестным горам. Со своим другом Карлом он смог приехать даже сюда вот, на Сен-Готардский перевал. «Мы стояли так же, как с вами, у дома Суворова. А в этой кофейне, вот тут же в углу, пообедали…»

«Петр был художником. Он рассказывал, что учился в Одессе. Но я видел: художником он рожден…» Швейцарец купил русскому другу краски, а лагерный парикмахер снабжал его рамами и холстом. Картины Петр парикмахеру и отдавал, за что старик бесплатно художника стриг и давал немного денег.

«На картинах Петра были горы, луга, домики с тропами по холмам — наша страна, вы видели, живописна. Но часто у Петра повторялся один и тот же мотив: желтоватого цвета равнина, пирамидальные тополя и голубая полоска моря.