Cлава Сергеев - Подайте что-нибудь бродячим музыкантам

К чему я? Что теперь это все наше. В смысле это пространство-время. Вот эта улица, эта кафешка, здания, афиши, газета на столе, “контекст” всякий, разные исторические персонажи и мы.

А, кстати.

Да? А я не люблю. Ну, дайте водки, только немного. Говорят про эмигрантов, как достоинство большое: его, мол, тут во все дыры имели, причем помногу, а он все равно: она (Россия) не виновата, люблю ее - и все тут. И верю! (Это главное.) Ладно, эмигранты, у них “дым отечества”, Клюев из лагеря писал: “Святая Русь, тебе и каторжной молюсь!”

Если бы такое с женщиной, сказали бы: он мазохист, наверное. Но Клюев и женщины… - хм-хм, в общем, вопрос сложный.

Просто тут живешь, привык давно, воспоминания, связи, вот этот двор, вот эта улица, школа и дальше полем-пустырем, а там дом, где с девчонкой одной из класса встречался, а еще три остановки по этой же ветке - детский садик, куда сын маленький ходил, а там школа, где сам учился… И поехали. Уже глядь, а он и плачет. Ну, махнешь рукой, обнимешь, ладно, что там, перестань, я просто так, я же тоже… выросли, приросли, наше, надо терпеть…

Почему?.. Почему терпеть?! Ваш звонок поставлен на очередь. Ждите ответа.

И так из века в век. Долго ждать придется… Расскажу дурацкую историю.

В студенческие годы у нас в нефтяном институте был такой комсомольский вождь нового типа, Миллер, по-моему, его звали, кто-то мне сказал, что он из поволжских немцев, да еще вроде родители репрессированы. Его однофамилец сейчас большой начальник по газу… Помню, как-то меня вызвали: куда-то я не пришел, на какое-то их “мероприятие”. А я как раз тогда купил ботинки итальянские у одного друга (в магазине-то тогда один сушеный хрен можно было купить, да и тот изготовленный на фабрике “Парижская коммуна”) - оранжевые такие, веселые, стильные “мокасины” - и весь день на них любовался, все под стол на лекциях смотрел, а они там такие симпатичные мне говорят: ку-ку.

И вот этот Миллер меня вызывает в числе троих других несознательных, смотрит на меня через очочки в оправке модной и говорит: что такое, мол, как же так, вы что же, хотите … (типа чтоб мы вас отымели)? И я вижу, что он видит, как у Набокова, в “Приглашении на казнь”, что я - чужой, и понимаю, что надо бы покаяться для виду, никто же больше ничего не хочет, но одновременно посматриваю под столом на свои итальянские ботинки, и вы будете смеяться, но мне как-то неохота. Неохота каяться. Наверное, неохота впечатление от ботинок портить. И я молчу. А он, увидев, куда я смотрю, вдруг, как мне показалось, понял (хотя это звучит бредом) мое молчание и его мотивы, - так как уже без прежнего металла в голосе сказал какую-то фигню типа, что, мол, с такими комсомольцами, как я, они никогда БАМ не построят, что-то в этом роде. И после произнесения еще пары магических заклинаний в том же духе вдруг отпустил меня. Сказав, правда, что в следующий раз они мне обязательно объявят выговор - в следующий раз уже точно.

А может, я все ерунду говорю, про “понял”, и он просто решил, глядя на мои ботинки, что я чья-нибудь “детка”, путешествующая инкогнито (тогда некоторые партбоссы старой закалки любили такие шутки), и просто не стал со мной связываться.

Изюминка здесь в том, что недавно я случайно встречаю кого-то из наших и узнаю: а наш Миллер-то, он давно уже в Штатах. И не просто, а весь, как сейчас говорят, “в шоколаде”. Уехал по делам какой-то российской нефтяной компании и там остался, типа у них там “филиал”. И кто-то из наших его там даже видел. Очень буржуазный господин. И мы все это обсудили и еще повспоминали, кто где из наших, а потом девочка, которая мне это все рассказывала, нырнула в метро, а я в свой “москвич” 1994 года издания и потом еще заводил его минут десять. Потому что, как всегда у этого российского брэнда, зажигание сразу не сработало. Но я его люблю, не думайте, это ж мой кормилец, считай, причем тут.

Вот так надо родину-то, Россию любить. Ее степей холодное молчанье.

И самое веселое, что так было всегда, из века в век. С Анны Ионовны. То есть Иоанновны, что я… Так что нечего и переживать.

Вот сейчас это все допишу, а завтра поеду-ка за город, на лес полюбуюсь подмосковный. Там сейчас тихо, день же будний, березы стоят по пояс в снегу, ели с лапами снежными, только сучья от мороза иногда трещат, и пахнет снегом и елями, так пахнет…

Так пахнет…… Снова достал свой “Winston”, размял, понюхал. И снова про любовь. Немного о ее происхождении. Однажды, еще с предыдущей женой, поехали на Север, в Вологодскую область - надо же свою страну узнать. Ну, Вологда, Белозерск, все эти дела. А хозяйка, у которой мы сняли комнату, оказалась большой сукой и, несмотря на то что жила в таких замечательных местах, брала за двенадцатиметровую комнату в пятиэтажке по 15 долларов в сутки. (Единственная городская гостиница в то время была закрыта на вечный ремонт.) Зато монастырь, тогда брошенный, только в одной из башен, по-моему, был музей - эти потрясающие белые суровые башни и стены, обращенные на закат, все стояло открытое… Заходи и смотри. Подумал: скажи-ка, дядя, ведь недаром. Воины стояли, в шеломах, кольчугах, с суровыми лицами. Еще сотрудница музея одна сказала: тут такая тишина - последние годы. Вернутся монахи, все оживет, но зайти и посмотреть так просто не получится.

У моей прошлой жены, склонной ко всякой мистике, там даже видение было. Честное слово! Ранним утром она пошла пройтись по берегу и вдруг увидела, как из монастырских ворот на той стороне озера несколько монахов в черных рясах пошли с ведрами по воду. Повторяю, монастырь был тогда недействующий, монахов - ноль, да к тому же зачем бы монахам брать воду в озере? Есть ведь водопровод. Или они озерной водички захотели? Так она не очень чистая. Может, какая-то делегация приехала? Но мы потом спросили в музее - те говорят: нет, что вы, какая делегация? К нам тут редко кто заглядывает. В общем, странно. И вроде не пили накануне.

Так вот, пожили мы там, пожили, но поскольку, как я уже докладывал, хозяйка квартиры была большая стерва (в таких святых местах!), нам пришлось подумать о переезде. Я у нее как-то второе одеяло попросил - ночи стояли холодные, а она говорит: Нечего, хватит одного! И это за пятнадцать долларов в день! Да я мог бы за такие деньги хотя бы в Словении или на Золотом Берегу… Но я страну хочу посмотреть. Тут бывшая жена говорит: я на карте видела, и в городе на базаре говорили, в 30 км отсюда есть потрясающее место: село и монастырь стоят с фресками самого Дионисия. Поехали туда? - Хм. Поехали.

И мы поехали. А хозяйка еще ругалась, представляете, что вот, мол, из-за вас клиентов выгодных из Москвы упустила. Думала, вы еще поживете, а они предлагали двадцать.

А местный автобус приходит не в самое село, а километра за полтора от него, останавливается на шоссе, и дальше все идут пешком по грунтовке в лесу. (Нет, есть автобус и прямо до села, но он с утра, а вы же понимаете, что такое утро…) Короче, мы вылезли на шоссе и пошли потихоньку - сначала лесом, потом вышли в поле, все зеленое и желтое, поскольку был июнь и все цвело, и шли полем, любуясь на окружающие просторы и холмы, и из поля как-то вдруг показались луковицы монастыря (где фрески Дионисия-то).

Как-то вдруг показались из травы, странно так, знаете. А потом и стены белые, и все это как-то, повторюсь, из травы торчит, будто монастырь не на земле, а над землей висит, как летающая тарелка какая-то или остров Лапуту у Свифта. Того и гляди, улетит. Это сравнение, кстати, моя жена бывшая придумала, я же говорю, она вообще во всех этих делах продвинутая, немецких мистиков читала, Бонавентуру, Бёме и этого нашего, из Константинополя, не выговоришь, - Ареопагита (выговорил все-таки). Странно было, ну а потом подошли поближе, и показалась деревня, дома и озеро. Озеро там еще есть большое, я забыл сказать. В нем рыбы, кстати, много.

А еще пару лет назад я (уже с нынешней женой) ездил в Ростов Великий - это тоже по дороге на Север, к Архангельску, от Москвы километров 300. И там тоже, идешь по городу, а город, надо сказать, совершенно убитый: дома какие-то двухэтажные 1950-х годов, заборы, с соседней улицы крики дикие - в общем, летний вечер в деревне (который “упоителен”). Думаешь: Господи, чего приехал, чего дома не сиделось-то, а потом как-то вдруг, из-за угла показывается монастырь - и сразу обалдеваешь, так все это современное вдруг приседает, валится, разбегается в стороны, и только эти огромные, серые в деревянных перьях купола. У-у-ууу! Как орган у Баха. Прелюбия… - то есть, оговорочки - прелюдия! Я потом спрашивал у знающих людей, архитекторов, как называются эти деревянные, как чешуя или перья, - штуки на куполах, мне сказали, правильно, так и называются - перья, это специально русские зодчие делали, чтоб у верующих было ощущение, что все сейчас взлетит.