Евгений Даниленко - Ангелочек

Далее Валерий Степаныч со странным наслаждением говорил о том, как постоянно переступал через себя, терпел, сдерживался и однажды вдруг понял, что ему уже… Ну, неважно, сколько лет. Однако большая часть жизни давно позади! К чему он стремился? Что познал? Что видел в жизни?! И т.п.

Как многих пожилых мужчин, основное время уделявших работе и мало знавшихся с женщинами, В.С. подхватила и несла надушенная шелковистая шальная сила.

Наконец приехали на место. Это оказалось не что иное, как задворки областного Дома пионеров. Там, среди гигантских заснеженных сосен, по аллейке прохаживалась женщина в каракулевом пальто и шапочке.

“Волга” встала как вкопанная. Валерий Степаныч поспешно выбрался из машины. Помог выйти малышке. Затем, держа девушку за плечо, как классный руководитель провинившегося школьника, подвел ее к незнакомке.

— Ой, — растянула та губы улыбкой, — светик, красавица!

И, обняв малышку за талию, потащила ее по тропинке, пробитой среди похожих на застывшие взбитые сливки сугробов.

Вдруг оказались на крохотной, украшенной несколькими окурками поляне. Тут Лена, а это, как малышка уже догадалась, была именно она, остановилась. Указывая рукой в кожаной серой перчатке куда-то в мучительное переплетение отягченных снегом ветвей, прошептала:

— А вон там белка живет…

И расхохоталась, совсем невесело, взирая на малышку внимательными, лихорадочно блестящими глазами.

После этого любовница Валерия Степаныча выхватила из-за пазухи бутылку красного игристого и хлопнула пробкой.

Подоспел теткин муж с тремя прозрачными фужерами в нежно-розовых от мороза руках. Вино из бутылки хлынуло в фужеры.

— За наше знакомство! — воскликнула Лена, поднимая над головой фужер.

Валерий Степаныч чокнулся с нею, затем с малышкой. Затем еще раз с Леной.

— Это — молдавское шампанское, — пояснила она. — Его мне мама с оказией прислала из Кишинева!

— Ну, выпили! — с судорожным хохотком призвал В.С.

Малышка чувствовала неприятную тревогу. Она не понимала, что происходит. Зачем она стоит в каком-то (как казалось ей) дремучем лесу и пьет ледяное шампанское?

Даже белка, нечаянно появившаяся на ближней сосне и при виде людей замершая вниз головой посередине ствола, не отвлекла малышку от предчувствия грозы, приближающейся неотвратимо.

И предчувствие ее не обмануло. В тот самый момент, когда Лена и Валерий Степаныч пытались подманить белку печеньем, тетя Клава в желтом реглане с чернобурой лисой, темном вдовьем платке, в лице ни кровинки, с воплем вывалилась из-за сугробов.

Будучи тяжелее килограммов на двадцать и, по-видимому, опытней, тетка сразу сбила с головы Лены “пирожок” и, ухватившись за льняные красиво завитые кудельки, принялась таскать разлучницу по поляне.

Вокруг женщин, хлопая руками по бедрам, с кудахтаньем бегал Валерий Степаныч.

Не прекращая таску, тетя Клава обернулась и ловко съездила его по физиономии…

Не в силах далее смотреть на эти ужасы, малышка, из-за слез плохо различая тропинку, поспешила прочь.

Белка, перескакивая с ветки на ветку, сердитым цоканьем провожала ее из своих оглашенных кликами битвы владений.

* * *

После совещания в соснах В.С., проявив бескорыстие, оставил квартиру бывшей и, сочетавшись с Леной, перешел жить в ее однокомнатное уютное гнездышко.

* * *

По случайному совпадению Лена пользовалась примерно такими же духами с горьковатым запахом, что и малышка… Неудивительно, что запах этот, преследуя тетю Клаву в собственных стенах, будил в ней воспоминания о гибкой блондиночке, с которой она валялась по хрустящим сугробам.

Атмосфера становилась все более накаленной. Уже бывало не раз, плеснув себе на донышко чайной чашки, обездоленная брала свой домашний детектор лжи и подступала к племяннице.

Вначале малышку довольно вкрадчиво увещевали признаться в том, что она бывала посредницей между влюбленными. Затем начали угрожать прибить негодную, если та не “расколется” сию минуту!

В ответ малышка дерзко отвечала, что и сама может прибить кого угодно. Впрочем, внутренне трепеща, готовилась стремительно отступить, в случае если тетушка, как недавно в снегах, пойдет на таран.

Немножко развеявшись, брошеная стыдилась своих необоснованных подозрений. Но проходило два-три дня, и все повторялось.

Запах духов счастливой соперницы забивал теткины ноздри. Осадок поражения едко горчил в душе.

Любовь тети Клавы к Валерию Степанычу умирала в муках. И требовалось время, чтоб прекратились судороги, вырвался наконец последний вздох и тело покойной честь по чести выкинули из окна…

* * *

Далее жить в квартире с упивающейся своим горем теткой малышка не могла. Тут вновь на сцену выступает благородный Валерий Степаныч и помогает недавней родственнице устроиться на работу в ДК текстильной фабрики. Автоматически малышка обретает право на прописку в общежитии.

Собрав чемоданы и на ходу простившись с тетей Клавой, которая, беспечно насвистывая, разглядывала на кухне ножи, малышка отправилась на новое место жительства.

* * *

Красотка в пластмассовом платье, расстегнутом пальтеце — был апрель, довольно теплый и пыльный — появляется в оклеенной выцветшими обоями комнате. Стол, несколько стульев, узенькие застеленные солдатскими одеялами койки. Две старожилки — тощая и пухленькая — обращают на вошедшую взоры.

Что-то чрезвычайно обаятельное в области переносицы и бровей, грация в движениях, даже особенная изящная сутуловатость малышки делали ее облик запоминающимся, ярким!

Инженер-конструктор…

Залитая солнечным светом, она шествовала ему навстречу по сверкающему мрамором вестибюлю. Изумление инженера… Его оторопь…

Вечером они отправились в кино. Давали “Великолепного” с Жан-Полем Бельмондо. Выходя после киносеанса на улицу, малышка заметила, что у Володи, так звали нового знакомого, такой же красиво подстриженный затылок, как у Жан-Поля.

Провожая ее, Володя рассказывал о своей учебе в институте. О недавней поездке на практику в Красноярск, где в центре города расположен громадный парк, в котором встречаются забредающие из тайги медведи.

В подъезде общежития поцеловались. И, неся образ жан-полистого Володи в душе, малышка прошла мимо вяжущей вечный носок вахтерши, поднялась в комнату, где светился ночник, пахло жареной картошкой и слышалось посапыванье работниц конвейера.

На следующий день конструктор позвонил, пригласил малышку к себе послушать записи Розенбаума и Высоцкого. Малышка с радостью согласилась, воображая, как будет представлена Володиным родителям и какое впечатление на них произведет.

Но хитрый Володя выбрал время, когда родители слиняли на юбилей к давнему общему другу. Не прошло получаса с момента, как гостья переступила порог, а она уже почти лежала, откинувшись на спинку дивана… Из магнитофона неслись хриплые вопли. И, более растревоженная, чем испытывающая подлинную страсть, малышка отвечала на затяжные поцелуи Володи.

В течение нескольких последующих дней от конструктора не было ни слуху, ни духу. На час обаяв красавицу, он чувствовал: еще раз выглядеть таким же неотразимым вряд ли удастся.

А малышка? Она, бедняжка, страшно переживала — сперва по поводу своей податливости на диване. Затем по поводу Володиного молчания.

“В. где ты? — однажды вывела она на листке бумаги, лежавшем на ее рабочем столе. — Позвони мне, позвони, — добавила малышка, как раз перед встречей с В. посмотревшая фильм “Карнавал”, произведший на нее, саму однажды испытавшую притяженье ВГИКа, глубокое впечатление. — Если я в твоей судьбе, — торжественно начертала малышка слова из песни, исполняемой героиней фильма, — ничего уже не значу, я забуду о тебе! Я смогу, я не заплачу!”

Все же в заключение данное произведение украсилось горючими каплями, сорвавшимися с кончика носа.

Через пятнадцать лет Володя, уже далеко не прежний пустомеля, засыпая после длинного рабочего дня, не принесшего как всегда, ничего кроме чувства глубокого удовлетворения, вдруг с ослепительной ясностью припомнил подернутую июльскими сумерками гостиную, диван, шею малышки, отмеченную родинкой. Сердце Володино сжалось… И больше ничего.

* * *

Тощая и пухленькая считали малышку до предела наглой. Зачастую возвращаясь в двенадцатом часу, она, не обращая внимания на спящих, включала свет и, стуча каблуками, расхаживала по комнате.

Скандалы по поводу невымытой посуды, взятого без спросу журнала…

Малышкины оппонентки, рассчитывая найти то ли партию, то ли смысл жизни, то ли еще какого рожна переместившиеся на асфальт с заливных лугов Прииртышья, не уступая сопернице в голосистости, проигрывали — в катании с злобными подвываниями по полу.

Поистине, этот коронный прием, изобретенный малышкой во время многократных разборок со старшей сестрицей, производил на менее темпераментных уроженок северных селений самое драматическое впечатление!