Ирина Комиссарова - Школа. Остаться в живых (сборник)

— Да выкиньте ее на фиг, — посоветовала я.

— Ты меня осуждаешь?

Блин, да он пьяный! И как я раньше не заметила…

— Оказывается, я ничего не понимаю в мирной жизни. Вот она смотрит на меня, а я не пойму, о чем она думает. А с ним мне как теперь жить? Урод, а не сын.

— Это вы урод. Килька нормальный. Вы бы поговорили с ним, а?

Он меня совсем не слушал. Он говорил и говорил. Про то, каким Килька был маленьким, как они вместе куда-то ходили, и что он ему дарил. Типа — у него все было, а он вырос дефектным говном. И что он для них все делал, а они его не понимают и не ценят.

— Да ни фига вы для них не делали! — Я заорала так, что по лестнице понеслось гулкое эхо. — Вы в войнушку играли. Вам там классно было. Вы и сейчас по войне тоскуете. Что, не так?

И знаете, что это гад сделал? Он меня нах послал. Я ребенок еще, между прочим, а он меня матом.

— Да сам ты пошел…

На следующее утро.

Я была злая, как сто злых собак. И первое, что я сделала, — достала с лоджии стремянку и полезла отрывать ковер. Оказалось, что это непростое занятие. Папа его как-то хитро прицепил. Но постепенно дело пошло на лад. И мы вместе с ковром дружно рухнули на пол. А на стене оказалось форменное безобразие. Папа из каких-то хитроумных соображений не поклеил под ковром обои. Теперь моя красивая комната смотрелась как бомжатник.

— А его нет дома. Он в школе. А ты что — прогуливаешь?

Оказывается, я Килькиного папу побаиваюсь. Тем более после ночного разговора. Но что делать? Ковер придется вешать обратно, а одной мне никак.

— Ладно. Зайду.

Пока он шел, я переоделась в спортивные штаны, а то встречать гостя в трусиках как-то неудобно.

— Весело живете, — голос у Килькиного папы был хриплый.

— Голова не болит? Вы бы хоть извинились за вчерашнее…

— Вот наглая. Я ей помогать пришел, а она наезды устраивает. Слушай, может, вам денег на ремонт дать? Потом вернете, когда сможете…

Мы ругались и ворчали друг на друга, как две старухи. Я — от неловкости, он — почти с удовольствием.

— Хорошо у вас, — на прощание сообщил он, довольный выполненной работой.

В понедельник.

В школе мне предложили хорошенько подумать о своей дальнейшей судьбе, напрямую связанной с хромой успеваемостью. Получив очередное честное-пречестное слово исправиться, классная сразу успокоилась и переключилась на какие-то записи в журнале.

— Ты почему прогуляла? — спросил меня Килька при встрече.

— Ковер сначала оторвала, а потом снова вешала. С папашей твоим. Он вроде как оттаивать начал. То матом ругается, то ворчит. Прикольный такой.

— Ага. Прикольный. Лучше бы его на войне убило.

Мне так страшно стало. Даже холодно.

— Ты чего несешь? Идиот ты проклятый. Разве можно так думать?

— Он то же самое обо мне думает. Типа лучше бы мне передоз устроили.

— Вы похожи. В этом вся проблема. Ты его не хочешь понять, а он тебя понять не может.

— И что делать?

— Время. И много разговоров. Про всякую ерунду Про школу. Про тренировки. Про друзей.

— Про тебя, что ли?

Вчера началось лето. Килькин папа никуда не ушел. Мой папа заглянул под ковер и передумал его снимать. Я с ним согласилась. Килька выпросил у матери подарок на день рождения — собаку. Овчарку. Черную. У нее нос такой смешной и ухи стоят. Прикольная зверюга. Теперь они с отцом водят пса на учебу. Вместе. Пес считает хозяином отца, а Килька ревнует и злится. Но это все ерунда. Главное — они снова разговаривают.

Витюша сидит с гитарой на подоконнике. За окном темнеет, и Витюшино лицо в полумраке выглядит значительным.

Зачем в собственной квартире сидеть с гитарой на подоконнике? Это олдскул. Русский рок. Нам не понять.

Сумка с учебниками валяется на полу. Дома — никого, только телевизор бормочет в родительской комнате. Раскрытый ноутбук светится на столе. Это дешевый «acer», дрянной, медленный. На экране…

Витюша прислоняет гитару к батарее (гитара вздыхает вопросительно). Подходит к столу. Поправляет веб-камеру (круглую, на клипсе, с темным глазком). Возвращается.

Так. Теперь на экране — его силуэт и черный квадрат окна. Цепочки огней в доме напротив похожи на елочные гирлянды.

Витюша шмыгает носом. Тянется, включает икеевскую лампу на гибком кронштейне. Все в порядке, теперь его видно.

Глаза у Витюши — голубые, почти васильковые.

Волосы соломенного цвета.

Футболка с «Арией».

«Вот сочинить бы клевую песню», — думает он. Закачать на «трубу» [2], а потом проснуться знаменитым. Поклонницы в подъезде, стены исписаны граффити, тысяча друзей в Контакте.

И больше не надо будет дрочить на чье-то видео. Это станет уже неактуально. Один раз едва не уронил ноутбук в ванну. А если бы уронил? Тут бы ему и ппц пришел. Дрянь, конечно, дешевка, а все же подарок на ДР. И какие мысли возникли бы у родителей? Легко представить, какие.

Хотя всегда можно отмазаться — ну, скажем, готовил там реферат.

В ванной, ага.

«Вот зря я об этом вспомнил», — думает Витюша.

— Так они и будут сидеть тут и дрочить, — говорит Светка с уверенностью. — От школы до пенсии. Кому они там нужны? Они и здесь-то никому не нужны. Тебе вот нужны?

Маша смотрит на нее, улыбаясь.

— Мне — нет, — говорит она.

У Маши точеный носик и серебряная заколка в волосах. На холодильнике в ее кухне — магнитик: «Ялта».

Светка белыми зубками кусает пирожное.

— Нет, я даже не про секс, — начинает она снова. — Им же самим ничего от жизни не нужно. Им нужно пиво бухать каждый день. И чтобы жена сидела на кухне и обед готовила. Не, ну она еще и работать должна как лошадь, чтобы обед мужу было из чего готовить. Это понятно. Они уже сейчас такие, я что, не вижу?

Маша грустно кивает.

— И Витюша твой — он такой же. Надо же, песни он пишет. Русский рок! Да потому и русский, что он по-английски не понимает ни хрена. И учиться не хочет. Так что я тебе реально говорю — уезжай и оставайся. — Она гремит чашкой и смотрит на Машу из-под стриженой челки. — Нечего тут ловить. Английский у тебя как родной. Такой случай дается только один раз.

— Да не хочу я там оставаться.

— Ну и зря. А я бы на твоем месте точно осталась.

Маша смотрит на магнитик. На магнитике — пальма и фальшиво-лазурное море.

— Тебе хорошо, Светка, — говорит она задумчиво. — У вас с Даником — любовь. А у меня… даже не знаю.

— Лозинский не такой. Он с отцом в Англии был уже два раза. Если что, у него вообще проблем не будет там учиться. Или работать. Без гранта без всякого.

Тут Светка останавливается. Берет тирамису с тарелки. На ее лице гордость. Конечно, ведь у нее есть Дан (он просит, чтоб его Даном называли, а не Данилом и уж точно не Даней).

Маша улыбается. Губы у нее — как нарисованные, алые без всякой косметики.

— Ты меня тоже будешь этим грантом попрекать? — спрашивает она.

— И не подумаю.

— Какой смысл от этого гранта? У нас с матерью денег ни копейки. А кредит ей не дадут, я уже спрашивала.

— Не дадут?

— Мать, мне кажется, вообще против. Она так-то вслух не говорит, но…

Маша отводит взгляд. За окном кухни — мерцающие огнями высотки. Светка туда не смотрит, она осторожно берет чашку за ручку, пьет остывший чай.

— А что говорит? — интересуется она.

— Нет, будь она постарше… ну хотя бы года на два… а так — что это: пятнадцать? Вы же все не хуже меня понимаете, Лариса Васильевна.

Женщина лет сорока держит трубку возле уха двумя руками, будто та свинцовая. В кафе на четвертом этаже — приглушенный свет. Больше никто не придет, из офисов все разбежались.

— Неправда, неправда, — возражает она в трубку. — Там как раз все было честно. Маша отослала свои работы. Сочинение на английском. Вы же знаете, с этим у нее… Да. Нет. А зачем школу извещать? Это негосударственная программа… И потом, а если бы мы ничего не выиграли? Пошли бы только лишние разговоры…

Женщина умолкает. На том конце провода ей внушают что-то — громко и настойчиво, по-учительски.

— Да я с вами полностью согласна, Ларисочка Васильевна, — говорит женщина, перемещая трубку к другому уху. — Я как мать полностью себе отдаю отчет… Но мне кажется, не надо ставить вопрос так однозначно… безапелляционно… Вот вы бы свою дочку… Что?

Несколько минут она слушает. Ее лицо меняется.

— Ну да, конечно, — говорит она другим голосом. — Тут вы правы. Я тоже эту передачу смотрела… по НТВ, да… А вот в Турции мы как раз и не были. Мы этим летом отдыхали в Ялте…

Урчание в трубке сбавляет обороты.

— И не говорите, Ларисочка Васильевна. Кипарисы, акации… как в детстве… И Машеньке так понравилось. Она даже познакомилась с одним мальчиком… Ну, такой черномазенький, из армян, наверно… Нет, ничего серьезного. Что вы. Она у меня еще…