Элис Хоффман - Помеченная звездами

Мэри Фокс бросилась в «Плазу» за матерью. Она бежала так быстро, что у нее начался приступ астмы. Задыхаясь, она остановилась у дверей бального зала. Ее трясло, слезы бежали по щекам. Все были в шоке. Это же рассудительная Мэри, которая читает медицинские журналы ради развлечения! Она преобразилась до неузнаваемости. Всклокоченные волосы, мертвенно-бледное лицо.

— Скорее! — крикнула она тонким детским голоском. — Вопрос жизни и смерти!

Элиза, подхватив Мэри и держа наготове ингалятор, отвела домой деда девочек, едва оправившегося после болезни. Дядя Нат увлек в гостиницу мадам Коэн, боясь, что у нее сложится ложное впечатление об американцах и их драмах. И все же мадам Коэн тревожилась о сестрах Стори, особенно о старшей, слишком красивой, с нездешним взглядом. Мадам Коэн видела, что случается с такими девочками: прожорливые птицы срывают их с веток, точно яблоки. Никто не любит плохие новости, но нужно предупредить Наталию. Сказать, чтобы внимательнее присматривала за старшей внучкой. Сказать, чтобы заглянула ей в душу.

Люди собирались кучками у входа в «Плазу», подзывали такси, пытались понять, в какой именно момент все пошло наперекосяк. Анни и Наталия бросились к экипажам. Когда они объяснили полицейскому, что случилось, он сразу вызвал патрульную машину. Все происходило с разной скоростью. Время утекало сквозь пальцы. По крайней мере, старшие девочки были в безопасности. У входа в парк они подбежали к матери и бабушке. Мег побледнела, но щеки Эльв горели румянцем.

Подъехал полицейский фургон, и Мег в сопровождении бабушки забралась в него. Она была испугана и понимала, что поступила безответственно. Надо было приглядывать за Клэр. Случилась беда, а она даже попытки не сделала помочь сестре.

Эльв встала рядом с патрульной машиной. Ее волосы были присыпаны зеленой пыльцой. Разгоряченная кожа пылала. Все, чего она касалась, пахло гарью, точно пастила, которую передержали над костром.

— Надеюсь, кучера посадят в тюрьму на тысячу лет, — произнесла она.

Ее голос звучал властно, как будто она произносила проклятие.

У Анни по спине пробежал холодок. Эльв всегда была в гуще событий, собирая вокруг себя сестер.

— Кто это придумал? Ты?

Эльв сузила зеленые глаза.

— Он жестоко обращался с животным.

— Садись в машину, — велела Анни. — У нас нет времени на разговоры.

Эльв забралась на заднее сиденье полицейской машины и устроилась посередине, рядом с сестрой. Было так тесно, что она практически сидела у Мег на коленях. Машина с включенной сиреной рванула через парк. Все окна были опущены. Ветер врывался в них с такой силой, что обжигал кожу. Эльв хотела бы ехать еще быстрее. Ей нравилось, как сердце колотится в груди. Мег скрестила пальцы и опустила голову. Она молча молилась. Она не вынесет, если с Клэр случится что-нибудь дурное. Клэр всегда заботилась о других, даже о незнакомой старой кляче.

Посередине парка они увидели лошадь. Она неслась галопом и вовсе не выглядела тощей и старой. Казалось, ее ничто не остановит. Патрульная машина пристроилась рядом. Полицейский, меткий стрелок, прицелился через окно. Выстрел — и лошадь споткнулась. Другой — и она повалилась на землю.

Экипаж подскочил и чуть не перелетел через лошадь, но остановился, подрагивая. Клэр чувствовала себя как на американских горках, когда сердце словно поднимается к горлу. Вот только оно так и не вернулось на место. Девочка боялась открыть рот — вдруг сердце выпадет на траву? Она еще держала поводья. Обе руки у нее были сломаны, но она пока не знала об этом. Она была в шоке. Где же лошадь? Может, помчалась дальше? Наверное, уже добралась до пруда и пьет прохладную зеленую воду. Девочка заставила себя встать и увидела темную груду на земле. Клэр надеялась, что лошадь еще дышит, еще жива, но ошибалась.

Подбежали полицейские из трех машин. Клэр по-прежнему не выпускала поводья. Подъехала «скорая помощь», к девочке подошел фельдшер.

— Можно, я размотаю? — спросил он.

Он пообещал, что будет осторожен и не причинит боли. Но Клэр покачала головой. Она знала, что будет больно. Она все еще слышала в тишине стук колес несущегося экипажа. Он долго будет звучать в ее ушах. Кружевной свет струился на землю сквозь кроны деревьев. Пахло чем-то густым и горячим. Клэр знала, что это запах крови, хотя никогда раньше не ощущала его.

Мать и бабушку подвели к опрокинутому экипажу. Мег и Эльв велели оставаться в фургоне. Они слишком малы, чтобы видеть смерть, переломанные кости, кровавый след. Но как только Анни и Наталия пересекли лужайку, Эльв выскочила наружу.

— Пойдем, — позвала она Мег.

— Мы должны сидеть на месте, — напомнила ей сестра.

— Но там Клэр. Ей больно.

— Нет, — отрезала Мег.

Она решила, что больше не будет слушать Эльв.

— Ладно. Хорошо, — с отвращением согласилась Эльв. Тот, кому не хватает отваги, обречен на жизнь смертного. — Оставайся.

Эльв побежала через лужайку. Шелк ее платья был похож на перья голубой сойки. Как обычно, ей досталось самое красивое. Мег со странным чувством наблюдала, как сестра подходит к лошади. Обида, будто проглоченная косточка, уже пустила ростки, оплетающие все внутри нее.

Под зеленым пологом парка Эльв опустилась на колени рядом с лошадью. К черной шкуре прилипли травинки. Из ран сочилась кровь. Синий подол платья стал красным, затем черным. Эльв было все равно. Она наклонилась к уху лошади и что-то прошептала. Она всегда верила, что мертвецы понимают, если говорить с ними на нужном языке. Арнелльский был достаточно близок к языку смерти. В конце концов, на нем говорили под землей те, кто познал жесткость человеческого мира. Конечно, лошадь сможет ее услышать. Другую девочку, быть может, отпугнул бы острый запах крови, навоза и соломы, но это не относилось к Эльв. Она пожелала лошади легкого пути на ту сторону. Люди в парке останавливались и глазели. Они никогда не видели такой красивой девочки. Кое-кто фотографировал. Другие вставали на колени прямо на траве, как будто узрели ангела. Мег выглянула в заднее окно патрульной машины и ничуть не удивилась. Разумеется, платье Эльв было в крови, и люди жалели ее, хотя с ней как раз ничего не случилось.

Клэр отказывалась говорить с матерью. Она даже не смотрела на свою любимую Аму. Она зажмурилась так крепко, что под веками горели солнечные пятнышки. Если она отпустит поводья, если потерпит неудачу, дух лошади станет бродить в тоске, ужасе и боли. И это будет ее вина. Это она во всем виновата. Она держала бы поводья вечно, но услышала голос Эльв.

— Nom brava gig.

«Моя отважная сестра».

Арнелльский успокоил Клэр. Напомнил о птичьем щебете и домашней спальне, обо всем безопасном, уютном и надежном. Эльв никогда и ничего не боялась. Она не шла на компромиссы, она была упряма и прекрасна. Клэр никем не восхищалась сильнее, чем сестрой.

Работники «скорой» уговаривали Клэр отпустить вожжи.

— Иди в машину, — велела Анни старшей дочери.

Сегодня весь мир вывернулся наизнанку.

— Har lest levee, — сказала Эльв сестре.

«Можешь отпустить».

Клэр открыла глаза. Какое облегчение — наконец выронить вожжи. Мать размотала их, и фельдшеры поспешно отнесли Клэр в «скорую». Девочка ощутила мучительную боль в руках. Ужасная боль все усиливалась. Руки горели, будто в кости засунули зажженные спички. Клэр хотела, чтобы в «скорой» с ней была не мать, а Эльв. Она звала сестру, но фельдшеры не хотели брать в машину никого младше восемнадцати. Клэр закричала, и птицы слетели с деревьев, а бабочки белой завесой вспорхнули с травы.

К туфлям Эльв, вымазанным кровью, прилипли травинки.

— Я нужна ей, — заявила она матери. — Говори что хочешь. Я все равно поеду.

Эльв забралась в «скорую», пока Анни умоляла фельдшеров сделать исключение для дочери. Она пристроилась на скамейке рядом с Клэр. Мег и бабушка подошли к машине попрощаться, но сквозь дверцу ничего не было видно. Эльв наклонилась.

— Se brina lorna, — прошептала она.

Клэр не понимала, что происходит. У нее кружилась голова, перед глазами все плыло. Мать тоже села в машину, повторяя, что все будет хорошо. Водитель включил сирену, так громко, что ничего больше не было слышно. Но Клэр разобрала слова сестры.

«Мы спасли ее».

Ведьма явилась в деревню в полдень. Она поселилась в доме на главной улице, разожгла очаг, поставила котел на огонь.

Наутро начался голод. Днем дороги заполонили лягушки. В обед сверкнула молния. Ранним вечером птицы попадали с деревьев.

Меня послали к ней, потому что я была никем, простой уборщицей.

Я шла и собирала лягушек в кувшин. Отломила несколько обуглившихся веточек с дерева, в которое ударила молния, и связала платком. Подняла птичьи косточки и положила в карман.