Кингсли Эмис - Старые черти

— Ну, как дела? — осведомился Чарли. Дурацкий вопрос по зрелом размышлении.

— А ты как думаешь? Но из дома я все-таки выбрался. Кто еще здесь?

— Только Гарт и Малькольм.

Питер со вздохом кивнул. Услышав громкий смех и веселые выкрики, доносящиеся из бара, он резко повернул массивную голову. Голоса были явно молодые. Нахмурившись, Питер проковылял к раздаточному окну и заглянул внутрь.

— Малькольм утверждает… — начал было Чарли, но замолчал, так как приятель повернулся к нему со словами:

— Вроде бы у нас депрессия, нет? А бар на три четверти полон, в этот-то час! — Он негодовал, словно впервые. — И все юнцы лет по двадцать, если не моложе! Не иначе как безработные выпускники школ. Что бы они делали, будь у них хоть один шанс? Если бы экономика была на подъеме? Наверняка валялись бы пьяными с утра до вечера. Как в восемнадцатом веке. Помнишь Хогарта?[4]

Чарли едва не усмехнулся, когда Дорис поставила диетический тоник на поднос рядом с бокалом джина. Что там говорят о капле в море? «Как будто слон, которому, чтобы наесться, не хватило одного-единственного банана», — подумал он. Еще ему показалось, что Питер выглядит определенно толще, чем в их последнюю встречу. Хотя вряд ли — прошло всего дня два, не больше. И вид у него нездоровый. Вошел запыхавшийся, весь в поту, хотя на улице совсем не жарко. Наверное, высокое кровяное давление. Плохо.

Питер шагал по коридору перед Чарли, не переставая возмущаться:

— Ты бы посмотрел на всех этих старых кошелок, выходящих из супермаркетов с полными тележками, словно сейчас Рождество! — Он довольно сильно ударился боком о столик у стены, потревожив листья разросшегося там горшечного растения без цветков. — И даже не в центре города, а в занюханных дырах вроде Гринхилла или Эманьюэла! — Он открыл дверь в комнату. — А самое интересное, что никому не скажешь. Никто и слышать ничего не хочет.

Потом Питеру Томасу пришлось придержать дверь — из-за халтурной работы мастерового в далеком прошлом она захлопывалась в считанные секунды, а Чарли сосредоточил внимание на подносе, который едва не опрокинул из-за неловких попыток удержаться на ногах. Наконец все благополучно устроились за столом, и Гарт поприветствовал Питера.

Судя по виду последнего, ничего интересного от него ждать не приходилось, по крайней мере в ближайшее время. Чарли заметил, отчасти желая спровоцировать приятеля:

— Кто-нибудь недавно был у Святого Павла? Они там вовсю развлекаются!

— Мы говорим о лондонском соборе Святого Павла? — осведомился Малькольм.

— Нет-нет, я о здешней церкви за Стрэндом. Церковь старого… как бишь его? Старого Джо Крэддока.

— Того, что носил пасторский воротничок и зеленую твидовую кепку?

— Его самого. Видел бы он свою церковь! Вам тоже бы не мешало взглянуть. Там теперь порнокинотеатр. Вы бы такого ни в жизнь не придумали, верно? Не осмелились бы. И никто бы не посмел.

— Да ладно тебе, Чарли. — Гарт взвился, словно по сигналу. — Что, прям так просто сидишь там и…

— Вот именно, дружище. Фильмы для взрослых в первом и втором залах. В нефе и алтаре соответственно, как я полагаю. «Ну-ка поиграй со мной» и прочее в том же духе.

— Смею заметить, секуляризация здания зашла слишком далеко, — сказал Питер.

«Ах ты, старый жирный валлийский лицемер!» — подумал Чарли.

— Джо бы понравилось, — произнес он вслух и специально для Гарта добавил: — Трахал все, что движется, старина Джо. Тот еще был затейник. Собрал огромную паству. И поддать мог как следует. Конечно, с тех пор лет двадцать прошло.

— Надо же, а я и не знал, — произнес Малькольм деланно спокойным голосом. — Я имею в виду: о его шалостях.

— Ну вообще-то…

Чарли снова не стал выкладывать все, о чем думал. По-прежнему ухмыляясь, он на какую-то долю секунды поймал взгляд Питера и понял, что тот вспомнил прошлое и теперь пытается сдержать восхищенный, немного испуганный смех. Двадцать лет назад он не стал бы сдерживаться, это уж точно.

— И на скачках старине Джо здорово везло. За год по пять-шесть сотен выигрывал, он сам говорил. Кругленькая сумма в те времена! Все считали это страшно несправедливым.

Снова повисло молчание, частенько сопровождавшее встречи в «Библии». Питер сидел, сложив руки на массивных коленях, фыркая и тихо вздыхая, — наверное, искал слова, чтобы подытожить свое отношение к участи церкви Святого Павла, раз уж она столь незавидна. В конце концов раздался нетерпеливый и сипловатый голос Гарта:

— Малькольм нам тут рассказывал, что Алун и Рианнон Уивер возвращаются, насовсем. Они…

Питер резко, почти свирепо, повернулся к Чарли:

— Слышал? Ты мне ничего не сказал!

— А ты мне дал рот раскрыть?

— Значит, говорите, насовсем возвращаются?

— Видимо, да, — ответил Чарли, всем своим видом показывая Малькольму, что пора вступить в разговор.

Малькольм начал повествование о том, как Уиверы сняли домик в Педварсенте, чтобы осмотреться. Пока он рассказывал, Питер сверлил его взглядом сквозь толстые стекла очков, а Гарт внимал с таким видом, будто слышал подробности впервые.

Малькольм не стал распространяться о том, что, когда Питер в молодости преподавал в местном университете, а Рианнон училась там на втором курсе, между ними случился роман. Девушка забеременела, и Питеру пришлось дать деньги на аборт, который сделал врач из Гарристона, чуть позже исключенный за подобную операцию из медицинского реестра, а ныне давно покойный. В сорок седьмом — сорок восьмом годах в Южном Уэльсе произошло много примечательных событий, но самое примечательное, что Питера не выперли с работы, даже официального порицания не объявили. В конце концов, в Южном Уэльсе, да и не только там, мало о чем-то знать, главное — доказательства. Впрочем, Питер вскоре оставил многообещающую научную карьеру в области химических технологий и занялся практикой, подыскав работу неподалеку — всего лишь в нескольких милях к западу, в местечке Порт-Холдер. Рианнон спешно уехала в Лондон и спустя какое-то время устроилась секретарем на Би-би-си, где годом или двумя позже встретила Алуна Уивера.

Конечно, это далеко не полный перечень событий. Примерно тогда же, когда Рианнон забеременела, Питер завел себе другую девушку, не из университетских. Через несколько месяцев выяснилось, что он обручен — предположительно с нею же. Невесту звали Мюриэль Смортуэйт, и она была дочерью одного из директоров жестепрокатного завода, на который Питер к тому времени перебрался. Ему тогда здорово повезло, что хоть одна девушка с западной стороны вала Оффы[5] согласилась выйти за него замуж. Смортуэйты вообще-то были из Йоркшира, не местные, но даже они наверняка что-нибудь слышали от соседей. Тем не менее парочка поженилась, благоразумно провела в Порт-Холдере еще пару лет, а затем перебралась в Кумгуирт, отдаленную часть города.

Чарли учился на одном курсе с Рианнон (хотя из-за службы в армии был постарше) и общался с нею и ее друзьями. Обо всей этой истории он слышал лишь то, что и остальные, за исключением непосредственных участников, и с тех пор ничего нового не узнал, да, собственно, и не пытался. До сегодняшнего утра вообще ни о чем не вспоминал. Ему стало интересно, что же известно двум его приятелям: Малькольм, наверное, в курсе, судя по его выступлению, а Гарт, похоже, нет.

Краткий отчет Малькольма подошел к концу. Гарт выжидающе глянул на Питера, но тот явно не знал, что сказать, лишь взволнованно крутил блестящей лысой головой.

Чарли пришел на помощь.

— Ты вроде никогда не был поклонником Алуна? Ни как писателя, ни как человека.

Питер вновь повернулся к Чарли, на сей раз благодарно.

— Чертов валлиец! — произнес он с чувством, явно подразумевая Алуна.

— Да ладно тебе, Питер, — со смехом сказал Гарт, весьма убедительно делая вид, будто нисколько не возмущен. — Мы все здесь валлийцы. И, насколько я знаю, ты тоже.

— К сожалению, — ответил Питер и одним махом опрокинул стакан.

В ту же секунду дверь распахнулась с такой силой, что, случись это на полчаса раньше, Чарли наверняка бы убило, а сейчас ее край лишь слегка задел спинку его стула. Во внезапно повисшую тишину шагнули двое — мужчина и женщина, молодые, в высоких сапогах и одежде из синтетики, оба с мотоциклетными шлемами. Сразу стало понятно, что причиной буйного вторжения послужила беспечность, а вовсе не злой умысел. Не замечая ни молчания, ни четырех пар глаз, выражавших целую гамму чувств — от гнева (Питер) до снисходительного любопытства (Малькольм), — парочка прошествовала через комнату и начала рассматривать реликвии Динедорского сквош-клуба, украшавшие стену и полку над заколоченным камином. Судя по выговору, незваные гости были не местные — похоже, из Ливерпуля.