Ничего, кроме страха - Ромер Кнуд

Я всегда надеялся, что когда-нибудь так и будет, что однажды на горизонте появится пятидесятипушечный корабль, разнесет вдребезги весь Нюкёпинг, заберет нас и увезет далеко-далеко. Отправляясь гулять в порт, я, случалось, подолгу замирал на берегу, высматривая судно и представляя себе, как оно на всех парусах проходит по фьорду и бросает якорь. Потом на мачте поднимается пиратский флаг — и начинается бомбардировка. Еще до наступления сумерек город превращается в руины, и настает час возмездия. На Рыночной площади идет суд, и вот тут-то они и узнают, кто такая моя мама. Соседи, булочник, мясник, зеленщик, священник, дети и все остальные встают на колени и обнажают шеи. Мы с мамой улыбаемся друг другу, говорим «оп-ля»^[25], и головы одна за другой катятся в бездну.

Мою бабушку, мать отца, звали Карен, лицо у нее было широкоскулое и серьезное. Мать ее умерла, когда ей было двенадцать лет. Отцу трудно было одновременно управляться с хозяйством, с девочкой и двумя мальчишками-подростками. Он отправил Карен к тетушке Бондо в Сторе Хеддинге, и она выросла в ее мануфактурном магазине — филиале фирмы, находившейся во Фленсборге. Тетушка Бондо была немолода и нередко забывала о существовании Карен. Большую часть времени Карен была предоставлена самой себе, скучала по отцу и братьям и вспоминала мать. В Сторе Хеддинге у нее не было ни одного близкого человека. По вечерам она сидела в магазине в окружении нижнего белья, платьев и рулонов тканей и ждала того единственного, кто придет, чтобы похитить ее. Она мечтала о романтических отношениях, зарываясь в груду тюля, о страсти — между полотнищами шифона, о вечной любви — посреди кружев, и в тот момент, когда на пороге появился Карл, она потеряла голову. Высокий и красивый, он рассказывал о Канаде, обещал взять ее с собой в путешествие и так подробно расписывал будущее, что она выбралась из гор тюля, шифона и кружев, сказала ему «да» и подарила первый поцелуй.

Весной 1902 года бабушка и дедушка обручились и вскоре сбежали в Копенгаген. Тетушка Бондо не обратила на это никакого внимания, а может, ей просто было все равно. Они обвенчались в Гарнизонной церкви, Карла призвали в армию, а после его увольнения в запас, когда Карен забеременела, они, вернувшись на Фальстер, взяли в аренду гостиницу «Орэховэд». Гостиница находилась у самого пролива Сторстрёммен, и дедушке оттуда было видно остров Маснедё и даже Зеландию. Наблюдая за проходящим мимо них железнодорожным паромом, дедушка поверил в бурное развитие транспорта — об этом много тогда писали в газетах. За торговлей и туризмом будущее, и будущее это поможет им уехать отсюда и перебраться на другую сторону Атлантики!

С самого начала с постояльцами было плохо, но что ж тут странного? Ведь нужно какое-то время, чтобы о новой гостинице узнали. Дедушка устанавливал указатели на шоссе, делал все, что мог, а Карен тем временем занималась ребенком, мыла полы, готовила еду и поддерживала порядок в пустой гостинице. Она меняла постельное белье, на котором никто не спал, неизвестно для кого расставляла по комнатам вазы со свежими цветами, а дедушка размещал в газетах объявление за объявлением, присудив своей гостинице пять звезд. Он расхваливал современные удобства и комфорт, превозносил красоты природы, хотя вокруг были сплошные поля, над которыми стоял туман, и придумывал достопримечательности там, где и смотреть-то было не на что, а Карен каждый вечер вставала за стойку, готовясь принять путешественников, которые что-то не появлялись. Паром швартовался у берега, но все машины проезжали мимо — в гостинице «Орэховэд» никто останавливаться не хотел.

После нескольких сезонов в пустой гостинице их энтузиазм поутих, и они решили обратить внимание на местное сообщество и открыть небольшой ресторанчик — устраивать обеды и праздники — может, даже с музыкой и танцами, чтобы собирать жителей окрестных хуторов — это как раз то, чего в этих местах не хватает! Люди будут приезжать пообедать, будет меню дня и меню недели, и вино месяца, и сезонный гарнир. Дедушка договорился с музыкантами, которые должны были играть по субботам, и развесил объявления. Прошла неделя — столы и стулья стояли без дела, Карен вылила обед, блюдо дня, меню недели и сезонный гарнир в компостную кучу, а дедушка зря проторчал в дверях с пачкой билетов и вином месяца. Оркестр играл, лампочки мигали до поздней ночи, но не было ни одного посетителя — прямо хоть закрывай всю эту лавочку!

Дедушка придумывал одно мероприятие за другим, приглашал на доклады, дискуссии, дегустацию портвейна, на фортепьянные концерты и вечера пения, и, хотя ему приходилось дискутировать с самим собой и хлопать в такт музыке в присутствии одной лишь Карен, он твердо стоял на том, что успех — это дело времени, и проигрывает тот, кто сдается. Сама идея прекрасна, проблема только в воплощении ее в жизнь, и он размышлял, а не пригласить ли в гости известного политика или, например, знаменитого артиста кабаре? Он писал письма, ждал ответа, снова писал письма и успокаивал Карен, когда приходило время ложиться спать, повторяя, что скоро их ждет удача, и в один прекрасный день удача действительно им улыбнулась.

Дедушка вбежал в комнату, размахивая письмом от копенгагенского агента, который предлагал ему помощь в поисках выдающихся театральных и культурных деятелей. Неделю спустя дедушка, договорившись о встрече, сел на копенгагенский поезд. Они с Карен не расставались со времен его военной службы, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем открылась дверь и вошел Карл. Он весь сиял, восторженно размахивал шляпой и кричал: «Мы спасены!» Достав два бокала и бутылку вина месяца, он рассказал о своей поездке в Копенгаген, об агенте и о том, что с сегодняшнего дня все пойдет иначе. «Живые картины, — прошептал он, поднимая бокал. — Мы откроем кинотеатр». Они чокнулись и выпили, и бабушка готова была разрыдаться, потому что нисколько не сомневалась, что и на сей раз дело кончится плохо.

У Карла же не было и тени сомнения, он уверовал в будущее и переоборудовал ресторан в кинозал: расставил ряды стульев и повесил на стену экран. Потом связался с газетами, и во вторник 13 июля 1909 года «Ведомости Лолланда и Фальстера» сообщили, что местные власти по рекомендации приходского совета выдали разрешение на организацию кинотеатра, и в ближайшую субботу в 20:00 ресторан «Орэховэд» приглашает всех на показ фильма. После фильма предполагались музыка, танцы, бесплатные напитки: дедушка решил выложиться по полной программе — и люди откликнулись. Один за другим они потянулись из Вординборга и Нёрре Аслева, фермеры шли по полям, прижимая к груди свертки со своими выходными туфлями. Даже помещик Вильйельм в запряженной парой рысаков коляске приехал из Оренэса и занял место в первом ряду рядом с членами городского совета и приходским священником. Дедушка поприветствовал всех, выключил свет и включил киноаппарат.

Экран засветился, в конусе света заплясали пылинки, перед зрителями замелькали тени, и вот, наконец-то! Все увидели, как на пристани рыбак прощается со своим семейством и вместе с двумя товарищами отправляется в плавание. Начинается шторм, они терпят кораблекрушение и тонут, и волны выбрасывают на берег тело рыбака, его хоронят, жена и дети скорбят у могилы, — и тут пленка закончилась. В зале повисла гробовая тишина, дедушка даже не решался зажечь свет, все присутствующие оцепенели. Никто не смотрел друг на друга, и вот в пятом ряду послышался тихий плач, потом заплакал еще один человек, не выдержала и разрыдалась еще одна женщина, приходской священник подошел к ней, чтобы утешить ее и взял за руку. Люди вставали, шли вереницей к выходу и выражали свои соболезнования, помещик с амтманом^[26] поспешили уехать, а дедушка даже не успел остановить их и объяснить недоразумение. Это стало концом гостиницы «Орэховэд».

На следующий день в городе были приспущены флаги. Люди облачились в черное, говорили, понизив голос, и не снимали траура до конца недели; в воскресенье следовало прощаться с покойными и опускать гробы в могилы. Дедушка к этому времени уже оставил все попытки объяснить, что это всего лишь кино, они с Карен вернулись с кладбища домой, сели за стол, и она сообщила, что ждет второго ребенка, а он налил себе стаканчик и сказал ей, что в ближайшее время им придется переехать.