Фэнни Флэгг - Я все еще мечтаю о тебе...

Когда Мэгги увидела все это написанным черным по белому… Да что бы там ни было в будущем, сейчас она не могла придумать ни одного минуса. Она выключила свет и отправилась в постель, понимая, что впервые за много лет ложится спать, с нетерпением ожидая завтрашнего дня.

На следующее утро Мэгги вскочила и, заварив чаю, отправилась на двор поприветствовать еще одно прекрасное весеннее утро. Как чудесно было поднять глаза и увидеть «Гребешок». Она пробежалась по вчерашнему списку. Потом сидела и никак не могла выкинуть из головы пункт 4 – «Не нужно быть любезной».

Вернувшись в дом, взяла трубку и сделала то, что хотела сделать много лет. Когда на том конце провода ответили, Мэгги сказала:

– Гектор? Это твоя кузина Мэгги из Бирмингема. – И прежде, чем он успел нахамить ей в качестве приветствия, продолжила: – Думаю, ты должен знать, что высмеивать чужой дом и акцент – очень грубо.

– Что?

– До свидания, Гектор. – Она повесила трубку, весьма довольная собой.

Много лет она говорила это исключительно про себя и теперь ни капли не жалеет, что высказалась, мало того, ей все равно, какого он о ней мнения. Свобода – вот что за чувство она испытала. И вот что она еще придумала, откусывая от вафли. Надо позвонить ведущему той ночной передачи и сказать, что ей не нравятся его высказывания в адрес королев красоты.

Но потом решила – не стоит. Ведь у нее вся оставшаяся жизнь впереди, чтобы говорить то, что думает. Ей хватит времени на все. Прямо дух захватывает!

Спустя несколько дней случилось нечто еще более удивительное. Мэгги заскочила в химчистку отдать несколько вещей и уже возвращалась к машине, когда ее окликнули по имени. Это оказалась Дженнифер Рудольф, с которой они не виделись с пятого класса. Обнялись, обменялись парой фраз, и Дженнифер сказала:

– Ох, Мэгги, я тобой всегда так гордилась. Ты самый знаменитый человек из всех моих знакомых. Хвастаюсь тобой перед детьми, мол, я училась с Мисс Америкой.

Мэгги почувствовала прежнюю неловкость.

– Ты знаешь, дорогая, я ведь не стала Мисс Америкой.

Дженнифер удивилась:

– Не стала?

– Да, к сожалению, я была только второй.

– Правда? Да ладно, какая разница, для меня ты всегда была Мисс Америка. – Она засмеялась: – Это ведь как «Оскар», по прошествии лет уже никто не помнит, кто победил, зато помнят номинантов.

Вечером Мэгги думала об этом. Дженнифер явно было все равно, победила она или нет. Гоcподи, так ли важно, в самом деле, что она не победила? Как было бы здорово не бояться встретить старых друзей. А не позвонить ли кому–нибудь, просто поздороваться? Несколько лет назад устроители конкурса «Мисс Алабама» звали ее в жюри и она отказалась. Но может, если бы ее сейчас позвали, она бы передумала. Может, она даже пойдет на следующую встречу бывших Мисс Алабама. Странная штука. Всего два дня назад она чувствовала себя так, точно танцует последний фокстрот на «Титанике». А сегодня жизнь летит вперед на полном ходу.

Дни мелькали, весна расцветала все краше. С того пасхального утра для Мэгги что–то изменилось. Не сильно, но для нее весьма ощутимо. Это происходило постепенно и поначалу даже незаметно, но однажды вдруг обнаружилось разом. Ее давний серый страх, который она всегда чувствовала, просыпаясь, растаял без следа, и она, как это ни странно, почти перестала волноваться. Что за облегчение. Конечно, пока еще изъяны в этом спокойствии случались, но за последние несколько недель она их внимательно изучила и приняла решение. Хорошо, значит, она застряла в пятидесятых. Ей нравится пересматривать «Я люблю Люси». Она до сих пор плачет, когда играют Национальный гимн. Может, она слишком старомодна, и Четвертое июля празднует, и радуется параду в честь Дня благодарения, и каждый год смотрит одни и те же рождественские фильмы. Ну и что с того? У нее ушло много сил, чтобы убедиться: жизнь слишком коротка для тоски и цинизма. Хейзел была права. «Мне некогда грустить, слишком много времени уходит на то, чтобы радоваться жизни». И Мэгги согласилась. Она не горела желанием возобновлять тренировки в спортзале дважды в неделю, но с удовольствием записалась на курсы готовки. Снова начала брать уроки игры на арфе и разучила песню «Голубые небеса», в честь Хейзел. Столько появилось новых дел, что Мэгги почти забыла о загадке шотландских близнецов. Даже мисс Питкок наконец вычерпала все доступное в британских архивах.

Но сегодня, улегшись в постель, она снова про них вспомнила. Фотография Эдвины Крокер на презентации в Букингемском дворце убедила Мэгги, что Эдвина все же сестра Эдварду, а не любовница. Ее не могли наделить титулом «Леди Эдвина Крокер», если она не была Эдвиной Крокер. Англичане таких ошибок не допускают. И все же странно, что у такой важной особы не имелось свидетельства о рождении. Ну что ж, пусть это останется неразгаданной тайной. Мэгги погасила свет и попыталась уснуть.

Часа в два ночи она внезапно села на кровати и сказала: «О боже!» Как она раньше не замечала? Это же очевидно, как нос на ее лице. Неудивительно, что Эдвард и Эдвина никогда не фотографировались вместе, а мисс Питкок не нашла ее свидетельства о рождении. Никакой Эдвины Крокер не существовало. Эдвард и Эдвина были одним человеком! Ну конечно. Оба чемодана с одеждой принадлежали Эдварду.

Наконец все встало на свои места. Эдвард Крокер переодевался женщиной. В Лондоне он жил как женщина, а в Бирмингеме – как мужчина. Вот почему он так и не представил Эдвину друзьям. Он просто не мог физически. Вот бедняга. Как, наверное, Эдвард страдал все эти годы, стараясь сохранить секрет. Храни его Господь, больше ему не нужно беспокоиться, что тайна раскроется. Она в надежных руках. Мэгги нет надобности кому–то рассказывать. Но по крайней мере, теперь она знает, что не такая тупая, как думала. Она разгадала загадку шотландских близнецов. Вот она, правда.

Мэгги никак не могла этого знать, но она смертельно ошибалась. Никакая это была не правда. Только четыре человека во всем мире знали настоящую правду: Ангус – отец, врач, медицинская сестра Летти Росс и, конечно, сама Эдвина. Кроме этих четверых единственным живым созданием, знавшим правду, была муха на стене в тот день 1884 года, когда завязалась эта история.

В день, когда родился Эдвард Крокер, врач, принимавший роды, ликовал. Его пациентка родила двойню, мальчика и девочку. Сестра Летти Росс выскочила на лестницу и донесла до ожидавшего внизу Ангуса добрую весть: его жена дала жизнь и сыну, которого он так жаждал, и дочери.

Но спустя кошмарный час измученный доктор спустился и медленно прошел через холл к рабочему кабинету, страшась возложенной на него миссии. Доктор нуждался в финансах, и Ангус Крокер обещал, если все пройдет успешно, построить ему больницу. Но прошло не успешно. Из–за непредвиденных осложнений он потерял мать, а вскоре умер и более слабый из близнецов.

Поздно вечером, когда всех слуг отправили по домам, в кабинет вызвали молоденькую медсестру, и дверь за ней закрылась. Никто не знает, какие деньги пошли в ход и что было сказано, но среди ночи одного ребенка завернули в простыню и унесли, а поутру лежащий в колыбели младенец был окрещен Эдвардом, и в свидетельстве о рождении в графе «пол» записано: мужской. Врач получил больницу, а юная медсестра – пожизненное место службы. Жена умерла и не сможет родить ему другого ребенка, в жилах которого текла бы кровь и Крокеров, и Сперри. В эту ночь полубезумный от горя и ощущения всемогущества Ангус совершил сделку с дьяволом.

У Крокера будет сын. Не такой, на которого он надеялся, но этот ребенок продолжит его дело так, как сможет. Да, что–то придется принести в жертву. А он, его отец, разве не приносил жертв ради создания империи? Разве не умерла его мать, дав ему жизнь? Этого ребенка заставят понять, что выбора не было. Ребенок женского пола не благо для богатого человека, а, наоборот, помеха. Нагрянут охотники за приданым, законы супружества никто не отменял, и после его смерти они получат полный контроль над капиталом Крокеров – Сперри. Разве сам он поступил не так же? Ангус не собирался отдавать труд всей жизни невесть какому вору и негодяю. Такое не раз бывало. Ребенок в конце концов поймет, что все это было сделано ради его же блага. Ребенок однажды скажет ему спасибо.

После похорон жены Ангусу хотелось оказаться как можно дальше от места, связанного с болезненными воспоминаниями. Он продал все имущество компании в Шотландии, и, едва дитя окрепло для путешествия, отец, медсестра и ребенок отплыли в Америку и по прибытии в Нью–Йорк наняли частный поезд до Бирмингема. Следуя рекомендациям своего шотландского друга, Эндрю Карнеги из Питтсбурга, Ангус приобрел тысячи акров земли, которые намеревался превратить в самую большую угольную, железную и стальную компанию на Юге.