Ада Самарка - Дьявольский рай. Почти невинна

А потом он сидел, откинув голову на спинку скамейки, и его лицо было пугающе близко – в сантиметре подо мной. Он даже не снял шорты, и со стороны это, возможно, выглядело как невинные шалости. Мои распущенные волосы падали ему на щеки и, наверное, закрывали нас, когда мы целовались.

Он крепко держал меня за бедра, настраивая на ритм, и потом его вторая рука пробралась куда-то, и он шептал:

– О Боже… как хорошо… как же хорошо ты это делаешь… ах… как же тебе хорошо…

А я прижалась к нему еще ближе, вздрагивая от лебединого скольжения пальцев по моей спине, и припала губами к его гладкой шее, жадно, как вылупившийся из эбенового яйца вампиренок, пыталась выпить его всего. А за этим нахлынуло какое-то потерянное парящее состояние, зрелая романистка назвала бы его «исступленная нега» – помню только, что лбом и переносицей прижалась к его дьявольскому плечу.

– Как быстро ты возбуждаешься… – Его пальцы заползли в мои волосы, я снова содрогнулась от той сладкой вкрадчивой настойчивости, с какой он немного откинулся, чтоб смотреть мне в глаза.

– А ведь ты sexy… такое милое выражение… у тебя веснушки, будто из меда…

– Так съешь их…

– Ах, если бы! – Он щекотал, покусывая, мочку моего уха, поигрывая массивной серебряной с кораллами серьгой. – Если бы я мог, я бы всю тебя съел.

– Ах… не надо… я ненавижу это трафаретное… ты бы всех нас пережрал…

Альхен странно хихикнул и потом резко встал (так, что я, задержавшись ногами у него на талии, потом мягко стала на землю), посмотрел в глаза (и мне стало страшно) и, когда я уже начала поправлять сарафан, дернул меня за руку так, что коленом я прочертила небольшую дугу в сантиметре над землей. Еще одним рывком он зашвырнул меня, спиной к нему, в объятия. Мы замерли так: он крепко обнимал меня, а я, в сладко-испуганном ожидании, касалась его мускулов на руках.

Он тяжело дышал мне в ухо. Это было как в тех снах. Моя спина больше не зябла. Я могла положить голову ему на плечо и дышать своей мечтой. Счастье просачивалось в меня вместе с воздухом и теплом его тела.

И тут вдруг случилось что-то стремительное, совершенно неправильное. И перед тем, как я успела это проанализировать или испугаться, совершенно новые мокрые липкие чувства притупили сознание. Я жалобно промычала и попыталась вырваться, но он, перехватив и сжав мои запястья, сделался каким-то свинцово-грубым, требовательно толкнул меня в спину, и я неуклюже согнулась.

На отцовский вопрос о вдохновении (он уже встал и возился с чаем на кухне, когда я, споткнувшись о половичок, мрачной сомнамбулой проследовала в ванную) я ответила, что писалось хорошо и у меня почти готов план гениального романа. – Мы еще в прошлом году с Ликой и Зинкой сюда гулять ходили… – и надвинула на лоб козырек бейсболки, закрыла глаза темными очками, нацепила наушники и механически, даже не поднимая век, переворачивала страницы.

Холодая вода действовала отрезвляюще.

Nach Mittag

По случаю нашего фантастического примирения были продолжены занятия английским. Все, что от меня требовалось, – это на протяжении часа, пока мы сидим в парке на скамеечке, читать какой-нибудь piece of English literature и потом выписывать все незнакомые слова и фразы и учить их наизусть. В этот раз мне совершенно случайно попалось лесбийское фэнтези The Northen Girl, где желтоволосая северянка оказывается в смуглом кругу воинствующих азиаток, и из-за некоторых расхождений во взглядах у них завязываются и развязываются мелкие бытовые конфликты.

Ритуал предпляжных послеобеденных занятий происходил, как правило, в «Днепре», на тенистой скамейке напротив «Античной беседки». Но именно сегодня она была занята. И даже запасной вариант – круглая ротонда, на месте, где был когда-то старый лифт, – тоже оккупирована неторопливым тучным семейством. И тогда папаша растерянно спросил: «Ну, и куда нам идти?».

Через пять минут мы уже сидели в запретном дворике на светло-зеленой лавочке. Я снова была тут. И нюхала мечту. А папаша все недоумевал, как я умудрилась обнаружить это место.

Утром я не проснулась.

То есть такого, в принципе, еще никогда не было. Прошлым вечером я вырубалась еще на пляже и завалилась спать сразу после ужина. Было смешно, но мне казалось, что во мне откупорили какую-то новую чакру (хи-хи), и организм перестраивается.

А утром папаша не смог разбудить меня на пляж.

И растолкал только к обеду! Я проспала девятнадцать часов, и, будучи согнанной с кровати, отмокнув минут двадцать под холодным душем, я все еще чувствовала странную сонливость.

В сиесту мне спать не разрешили, но куда-либо идти было лень, и я провела шикарные два часа, пописывая роман (этот самый) и слушая две первые песни на Зинкиной музыкальной видеокассете – они, эти песни, в какой-то мере ознаменовали все мое солено-страстное лето – Madonna «Erotica» и Mylene Farmer «Beyond My Control».

На пляже, пока я бегала переодеваться, Альхен обеспокоенно спросил, почему не видел меня утром (не, ну бывает же такое!).

– А я уже стал волноваться, что у тебя начались твои красные дела.

Пока павианья лапа нежно похлопывала меня ниже спины, мой взгляд натолкнулся на жадное мерцание двух черных зрачков. Полина, только что пришедшая, заслоняла собой от бабулиных глаз это опасное зрелище и смотрела жадно, жарко, с непониманием, любопытством, ужасом и восхищением.

Муза лживых начал выручила меня и в этой ситуации – я сказала, что он просто убирал прилипшие водоросли.

У меня в наушниках жизнерадостным страстным ритмом пели «Джипси Кингз» дико популярную в этом сезоне песню «Бамболео», и Альхенова ладонь, скользнувшая по моей талии, когда я выходила из кабинки (я только купалась без плеера), была словно частью этого безумного жаркого карнавала.

– Значит, так, – деловито заявил Гепард, дожидаясь, пока я выну из уха наушник. – В 13:30 ты приходишь прямо туда, о,кей?

– Запросто. – И скривила такую мину, что папаша, возникший в поле видимости, ограничился лишь коротким вопросом, чего этому мерзавцу от меня было надобно. Я ответила какой-то удобный бред, и на этом мы и разошлись.

Папаша шел на разведку в билетные кассы в Мисхор, откуда отправляются рейсовые автобусы на вокзал в Симферополь. А я, протяжно и гнусно заныв, получила разрешение отправиться домой. И вот, стоя в прохладном лифте, улыбаясь смуглой Адоре в испанских серьгах, я, уже не в силах терпеть, нажала кнопку «стоп». И через пару мгновений бледно-желтые створки разъезжались в полутемный туннель, и я шла навстречу свету. А потом, изнемогая, зажатая между бетонной стеной, Альхеном и любопытной Танькой, срывающимся голосом объясняла ей значение кнопок на своем плеере, пока его рука успешно пробиралась через эластичный купальник. И потом, после ряда хитрых опытных движений я в его руках ощутила снова ту блаженную беспомощность. А вокруг были люди, и, заслонившись Танькиной спиной, Альхен меня быстро, простите за каламбур, «на пальцах» ввел в курс нашего дальнейшего общения.

Когда наше обоюдное невмешательство уже казалось невозможным (а впереди еще мрачно давила масса грядущего обеда, мытья посуды и дороги с Маяка к первому корпусу), союз был разрушен, и я мечтательно поправила купальник.

Гепард лишь коротко обернулся и, обжигая взглядом, спросил:

– Что, с трудом?

– Что «с трудом»?

– Терпеть можешь с трудом. Жаль, что пляж у нас такой пуританский.

Потом он скромно отошел, позволяя мне лицезреть внушительные изменения рельефа его плавок. Я криво улыбнулась и, искупавшись, пошла домой.

Там у меня одновременно села батарейка в часах и закончилась паста в ручке.

Siesta …И потом еще – несильно, но звонко, хлестко. И я, будто на резиновом канате, качнулась и подскочила в этой своей космической бездне.

Он был звонким альтом в живописной запущенности нашего дворика. Из потрескавшегося, вспузырившегося асфальта рвалась высокая трава, растопыренные молодые кусты, какие-то лохматые малиновые и белые цветы и, прямо перед нашей скамеечкой, разлапистое худенькое деревце. Из стены трогательно произрастал крошечный фонтанчик (каменный умывальничек), украшенный наивной плиткой с цветочком.

– Привет.

Он резко обернулся. Сказочный гепард на фоне высокого готического окна.

– Привет. – Он подошел ко мне, взял за руки, мы сели на скамейку.

– Я от Зинки три круга пробежала, пока оторвалась… Устала…

– Посиди, отдохни… – Руки двинулись в привычный путь.

Губы теплым влажным шепотом перебирались от мочки уха вниз по скуле, к подбородку, заглушая мой тихий голос:

– Ты часы взял?

Рука, обнимающая меня, сжалась еще теснее и поднялась к моему лицу:

– Смотри.