Дженнифер Иган - Цитадель

Моя комната — возможно, та самая, в которой спал Дэнни. Высокий потолок, кровать под бархатным балдахином, огонь в камине, узкие стрельчатые окна. За окном над кронами деревьев видна квадратная башня.

Я падаю на кровать, матрас пружинит подо мной. Распечатав вторую бумажную шкатулку, врученную мне внизу, нахожу в ней еще три кремовые ванильные карточки.

Забудьте о нарядах. Мы приготовили для вас свободную, удобную одежду, которую можно носить днем и ночью, в жару и в слякоть. Она одинаково хороша для всех, так что можете спокойно думать о другом.

Вы вольны ходить, куда пожелаете, в любое время суток, а если вам понадобится свет (например, вы хотите спуститься в подземелье), просто скажите об этом служащим отеля. У нас многочисленный и, мы надеемся, ненавязчивый персонал.

Не забывайте, что в одном пространстве с вами могут находиться и другие гости. Но вы здесь для того, чтобы говорить с собой, а не с ними. Здороваться и даже смотреть друг на друга не обязательно. На это у вас будет вся остальная жизнь.

Я засыпаю. Когда я снова открываю глаза, огонь в камине уже не горит, в комнате холодно. Хочется снять с себя все грязное и потное.

Я долго стою под горячим душем, потом долго расчесываюсь и оставляю волосы распущенными. Надеваю приготовленный для меня костюм. Он бежевого цвета, похож на тренировочный, только потрясающе мягкий, потому что сделан из кашемира. К костюму прилагаются легкие дутые ботинки на резиновой подошве. Прислушиваюсь к себе: в груди снова что-то оживает и движется. Мыльные пузырьки. Я представляю, как они зарождаются в глубине моего сердца, потом им становится там тесно, и они вырываются наружу.

Наверно, есть слово, обозначающее странное ощущение, когда то, что рисовалось в воображении, и то, что видишь наяву, в точности совпадает, — но я не знаю этого слова. Я иду по коридору, освещенному электрическими свечами, спускаюсь вниз по винтовой лестнице и через стеклянную дверь выхожу в сад. В густой зелени мерцают дорожки, посыпанные белой ракушкой. Я замечаю маленькие стрелки-указатели с надписями, но они мне не нужны. Цитадель прямо передо мной, я ее вижу.

Заросли у основания квадратной башни расчищены, на ярко-зеленой траве женщина сидит по-турецки, рядом стоит мужчина, прикрывая ее глаза от солнца. Они не смотрят в мою сторону, будто я невидимка, — в первую секунду мне даже становится не по себе, но это быстро проходит. Мужчина и женщина одеты так же, как и я.

Поднимаясь по наружной лестнице, я снова пытаюсь отыскать это неведомое мне слово. Да, все так, как я и представляла. Идти легко: резиновые подошвы, как присоски, держатся за каменные ступени. Вот я уже над верхушками деревьев. Лестница упирается в тяжелую резную дверь, я открываю ее, сердце колотится. Напротив, как я и ожидала, другая дверь. За ней комната, в которой Дэнни пил вино с баронессой: сверкание золота, тяжелые драпировки по обе стороны от узких стрельчатых окон, из западного окна льется розовато-оранжевый солнечный свет. То, что я никак не могу подобрать нужное мне слово (вижу именно то, что ожидала), начинает сильно меня донимать — и я нахожу слово. Я выбираю абс, слово Дэнни. Только даю ему другое определение: абс — это когда видишь ровно то, что ждешь увидеть.

Огонь в камине, обитые бархатом кресла, овальный столик с инкрустацией. Абс, абс, абс. Я стою у окна, спиной к двери. Мои пальцы, лежащие на подоконнике, дрожат. Я понимаю, чего жду, хотя не признаюсь себе в этом.

Стою, жду. Напряжение так сильно, что я, кажется, сейчас не выдержу, сломаюсь. Ну?

Ну же!

Неясный звук за спиной, я оборачиваюсь. Комната пуста, но в воздухе легкое колыхание. Словно вошел призрак.

— Рей, — шепчу я.

Молчание, только шевельнулось полено в камине.

— Рей.

Я быстро пересекаю комнату, распахиваю первую дверь, вторую. Мой взгляд скользит по узким каменным ступенькам, потом по верхушкам деревьев к горизонту.

— Рей, — зову я, но поднявшийся ветер относит мой голос.

— Рей! Рей! Рей! — кричу я, уже не сдерживаясь, потому что он наверняка здесь, должен быть здесь — иначе зачем я потратила столько денег, зачем улетела от девочек на другой конец света?

Я кричу его имя, сколько хватает сил. Когда мой голос слабеет, я возвращаюсь в комнату и бросаюсь на парчовую кушетку. Меня переполняет печаль, самая чистая в моей жизни. С Кори было совсем иначе, там печаль перемешивалась с муками вины, а тут — чистая печаль утраты. Я понимаю: Рея больше не будет, я никогда его не увижу.

И я плачу. Трясусь от рыданий, уткнувшись лицом в парчовую подушку. Раз или два открывается дверь, кто-то заглядывает в комнату, но я даже не смотрю. Я знаю, что это не Рей. Просто какие-то люди в кашемировых костюмах. Увидев меня, они уходят.

Наконец слезы иссякают. Я лежу и смотрю, как в комнате постепенно темнеет. Остается лишь пляшущий свет от камина. И тогда до меня долетает звон колокольчика. Чистый, прекрасный звук, вибрируя, проникает сквозь оконное стекло. Колокольчик звонит пять раз — пять серебряных волн одна за другой набегают на темный берег.

Когда звук гаснет, кругом начинается движение. Цитадель словно пробудилась: слышен шелест, звук открываемых дверей, шорох шагов, стекающий с верхних этажей через мою площадку и дальше, на внешнюю лестницу по периметру башни. Время ужина.

Я лежу, выплакавшаяся до донышка, слушаю чьи-то шаги. И хотя мне не хочется ни ужина, ни живой средневековой музыки, я тоже встаю с кушетки и выхожу из комнаты. Вливаюсь в общий поток людей, одетых в бежевый кашемир, и вместе с ними спускаюсь по каменным ступенькам.

От цитадели длинная вереница тянется к замку, белая ракушка хрустит под ногами. Я сворачиваю в другую сторону. Холодок пощипывает лицо и руки, но внутри кашемира мягко и тепло. От заката осталась одна оранжевая слезинка на краю темно-серого неба.

Вдоль дорожек служащие отеля зажигают фонари — свечи внутри стеклянных шаров. Абс. Я иду по памяти: я знаю, куда идти.

Кипарисовая стена, узкий проход рядом с зажженным фонарем, за ним — круглый большой бассейн, подсвеченный изнутри. От его красоты у меня захватывает дух, как до этого от серебряного звона колокольчика. Белый мрамор излучает свет, из-за этого кажется, что кругом еще день. На краю бассейна сидят несколько человек в бежевых купальных халатах, еще двое или трое плавают в бледно-зеленой воде. Я не знаю, мужчины это или женщины, молодые или старые: я уже научилась не смотреть на лица. В стороне — брезентовая палатка.

Пальцы начинают коченеть, я натягиваю на них рукава свитера и зажимаю кулаки. Легкий пар скользит по поверхности воды, вьется тонкими белыми струйками. С каждой секундой небо темнеет, но шар света продолжает висеть над бассейном, как огромный мыльный пузырь, который, кажется, вот-вот лопнет, давно должен был лопнуть, но почему-то висит.

Последний раз я видела Рея в день посещений. Я уже не работала в тюрьме, приехала как обычная посетительница: поставила машину, в проходной назвала свою фамилию. Охранник меня узнал.

В утвержденном списке посетителей Рея моя фамилия не значилась, поэтому пришлось заранее договариваться через Калгари и выслушивать все, что он имел мне сказать: «Послушай, Холли, я ничего не знаю и не хочу знать, понимаешь меня?» Или: «Это, конечно, не мое дело, но люди есть люди, им, знаешь ли, рты не позатыкаешь».

— Он выжил чудом, — сказала я. — Я хочу взглянуть на него еще раз.

— Да мне что, гляди, каждый сам себе хозяин… Но ты ж меня понимаешь, а, сестричка?

И так далее.

В комнате свиданий было шумно, душно, капризничали разряженные измученные малыши, в спертом воздухе висел запах кукурузных чипсов из торгового автомата с микроволновкой. Я ждала, сидя на желтом пластиковом стуле. Рей появился через двадцать минут. У него отросли волосы, и он выглядел загорелым. Или просто казался загорелым после безжизненной бледности, так поразившей меня в прошлый раз. Слов не понадобилось, хватило и одного взгляда, чтобы понять: все по-прежнему. То, что нас связывало, никуда не делось.

Он опустился на стул напротив меня.

— Прекрасно выглядишь.

— Не могу поверить, что ты жив, — сказала я.

— Я тоже. — Он рассмеялся. — Видно, была не моя очередь.

— Я очень рада. Очень.

Потом мы долго молчали, но это ничему не мешало. Мне даже начало казаться, будто мы с ним находимся в настоящем мире или перед самым входом в него, — вот сейчас встанем с пластиковых стульев и уйдем отсюда вместе.

Рей пересел на стул рядом со мной.

— Не страшно было ехать в тюрьму? — спросил он.

— Ничего, я справилась.

Так мы и беседовали — перебрасывались незначащими фразами, подолгу молчали, и молчание было больше слов.

Я собиралась пробыть тут полчаса, но уже прошло сорок пять минут.