Альфред Кох - Ящик водки. Том 1

Наиболее известным примером такой экспансии является «покорение Дикого Запада» американскими колонистами. Продвижение на Запад, через бескрайние прерии к тихоокеанскому побережью Северной Америки является впечатляющей эпопеей реализации энергии людей, и одновременно сам процесс этой колонизации выработал такие нормы общежития, которые процесс общественного прогресса сделали саморегулируемым.

Покорение Дикого Запада воспитало в людях такие базовые ценности, которые позволяют и сейчас, больше чем через сто лет после его окончания, поддерживать в американском обществе необходимый динамизм, способность хладнокровно встречать вызовы времени. «Великая американская мечта», одинокий ковбой, бесконечные голливудские истории индивидуального успеха — вот образцы, столь близкие сердцу простодушного простого американца.

Надейся только на себя. Во всех твоих несчастьях виноват только ты сам. Если ты много работаешь — тебе должно повезти. Никогда не унывай и не опускай рук. Обстоятельства никогда не бывают выше нас. Твое счастье — в твоих руках. Эти простые принципы настолько очевидны для американца, насколько они не очевидны для нас [4].

Безусловно, в отечественной истории также есть аналогичные примеры. Это прежде всего казачество. Принципы казачьей вольницы, выработанные веками на первоначальной основе братства степных маргиналов, создали потрясающий субэтнос, способный адаптироваться в любой обстановке, воспринимающий жизнь позитивно, осознающий, что жизненные трудности — это нормально. Конечно, русские в целом, как нация, чрезвычайно адаптивны. Но в этой адаптивности всегда был и есть сильный элемент обреченности, «подставленности» ударам судьбы. И, пожалуй, только у казачества суровая среда была не поводом для рефлексии, а объектом преобразования.

Этот субэтнос, никогда не знавший рабства, сообщество вооруженных хлебопашцев, впитал в себя все лучшее, что выработали скифы, сарматы, половцы, татары и русские за тысячелетия проживания в Великой Степи.

Сейчас этот образ жизни в значительной степени разрушен, и задачей этой статьи не является анализ причин и последствий этого разрушения. Однако сам факт «расказачивания» (именно так это называлось в большевистских декретах) является еще одним чудовищным преступлением большевиков перед человечеством и русским народом в частности. Кстати, характерно, что для уничтожения казачества большевики активно использовали чеченцев. Какая неожиданность, не правда ли? Кто бы мог подумать. Надо ли здесь говорить, с каким удовольствием те это делали?

Другим примером позитивной экспансии являются православные монастыри. Монастырская культура всегда сочетала в себе как духовное, так и экономическое начало. Вокруг монастырей складывалось специфическое пространство, жизнь в котором протекала всегда более интенсивно, чем за его пределами. И ананасы, и дыни на Соловках — это ведь не вымысел. Я сам лично видел изощренную систему ирригации (к сожалению, разрушенную) на Валааме. В каждом губернском городе было несколько монастырей. Они и по сей день стоят полуразрушенные, как древние обломки ушедшей под воду Атлантиды.

РПЦ, имеющая значительные финансовые источники в результате предоставленных ей льгот по импорту сигарет и алкоголя (?!), тем не менее инвестирует их так, что развитие монастырей остается как-то на обочине.

Третий пример — это так называемые «немецкие колонисты», приглашенные Екатериной Великой для освоения новых, отвоеванных у турок земель в южной России. Эти колонисты не были вполне немецкими. Это были немцы, австрийцы, чехи, голландцы, французы. Это были малоземельные или безземельные крестьяне, городская беднота, сектанты, которые поехали в Россию в поисках новой жизни примерно по тем же причинам, по которым в это же время начал нарастать поток переселенцев из Европы в Северную Америку.

Они очень быстро освоили земли, которые до этого никогда не знали плуга, завезли в Россию новые сельскохозяйственные культуры, свои методы ведения хозяйства. Это был экономический эксперимент, который завершился блестящими результатами.

Что стало с этими колонистами после сталинского «окончательного решения», я думаю, никому рассказывать не надо.

Или, например, тот масштабный процесс выделения на отруба и переселения в Сибирь, который начался в результате столыпинской аграрной реформы и разрушения крестьянской общины. Миллионы людей потянулись из центральной России в Сибирь и Казахстан, обустраивались там и буквально через несколько лет дали столько товарного хлеба, что цены на него резко упали. На долгие десятилетия точкой сравнения уровня экономического развития стал 1913 год. Ленин в то время говорил, что если столыпинская реформа будет закончена, то социальная революция в России будет не нужна — крестьянский вопрос будет решен путем реформ.

Однако Столыпина убили и реформу прекратили.

Все это, безусловно, является замечательными эпизодами российской истории. Той настоящей истории, которая не является историей войн и битв, а является историей человеческого труда и созидания. Неудивительно, что империя последовательно уничтожала эти проявления созидательной экспансии, индивидуальной ответственности и предприимчивости.

Что отличало всех тех людей, которые бежали от нищеты и произвола на юг в татарскую степь, в казаки-разбойники в XIV—XVII веках? Что заставляло идти людей в монастыри, в жесткую, аскетичную жизнь на протяжении всей истории России? Что двигало людьми из Австрии и лоскутной Германии идти в неизвестность, в дикую Московию в XVIII—XIX веках? Почему, бросив пусть и убогий, но достаточно стабильный общинный быт, люди шли на хутора и в далекую, непредсказуемую Сибирь в начале XX века?

Ответ на все эти вопросы прост — этим людям нечего было терять. Для этих людей неизвестность была лучше, чем их текущая жизнь. Эти люди верили в себя, в свои силы, в свои способности. Эти люди знали: они не пропадут, если им не будут мешать. Если их не будут грабить. Если им дадут жизнь и свободу. Если у них будет земля. Если их существование не будет ограничено абсурдными условностями. Если от них не потребуют жертв, за исключением тех, которые они сами готовы принести ради собственного благополучия и благополучия своих детей [5].

Есть ли сегодня, в текущей российской действительности такие группы людей, и где их искать?

Думаю, что есть.

Это прежде всего беженцы и вынужденные переселенцы. Из «горячих точек» и стран СНГ. Та политика, которая сейчас проводится в отношении их, является воплощением абсурда и чиновничьей тупости. Сотни тысяч людей посажены на полуголодное бюджетное содержание, а им надо лишь только дать возможность трудиться. Чтобы прямо смотреть в глаза своим детям. Чтобы чувствовать себя полноценными людьми, а не нахлебниками.

Семиреченские казаки хотят переселиться из-под Алма-Аты. Почему им не помогают? Почему не дадут земли?

Огромные лагеря беженцев в Ингушетии. Это же потенциальные рассадники нищеты и ненависти. Необходимо дать этим людям шанс. Дайте людям шанс состояться.

Если этим людям не дать шанса самореализоваться, то они повторят историю лагерей палестинских беженцев, которых безысходность толкала в армию Арафата. В случае с Израилем это еще можно объяснить отсутствием земли. Но как это объяснить в России? Земли навалом. Она зачастую пустует. Почему ее не отдать им?

Земельный вопрос, в который раз за историю России, становится тормозом для прогресса страны. Когда нам надоест наступать на одни и те же грабли?

Как-то съехал я на земельный вопрос. Конечно же, не только в этом проблема. Как говорится, разруха не в туалете, разруха в головах. Ну да ладно, вылил я еще раз порцию яда. Авось простите, православные. А может, и не простите. «Хорошо начал, солдат, плохо кончил». Поверьте, не со зла. А вообще… Что это я расписался? Надо закругляться.

Рецептов нет. Есть ощущение потока истории. Догадка. Жест. Подсознательное понимание правды. Не могу аргументировать. Лишь вера. Вера. Люди. Проснитесь. Вы свободны. «Свободны. Свободны. Свободны, наконец».

Демобилизация.

Конец первой книги

Книга называется «Россия в 1839 году»

Помните, как у Чехова в «Вишневом саде», старый Фирс говорил: «Это было еще до несчастья…» — «До какого несчастья?» — спросили у него. «До воли», — ответил старый слуга…

Вспоминаются плакаты сталинско-застойной эстетики, где, символизируя дружбу народов, «тевтонской свиньей» выстроились представители пятнадцати «братских» республик. С крыльями «свиньи» все было ясно: там стояли, чередуясь полами, представители всех (кроме РСФСР) республик в национальных костюмах. Причем по мере удаления от центра уменьшалась лояльность этноса Старшему Брату. Крылья замыкали, как правило, представители прибалтийских республик. Но в центре стоял загадочный персонаж в штатском. Наличие в центре человека в штатском объяснялось просто — это русский. Я почему-то сразу так и понял. Хотя впервые задался этим вопросом лет в пять. Так вот, этот русский в штатском был широкоплечий шатен. Говорят, до Второй мировой он был блондином, но потом перестал. Отгадайте, почему?