Борис Кригер - Кружение над бездной

— Это ты можешь рассказывать собутыльникам в обоссанном подъезде… Арсилов твой — бездарность.

— В обоссанном подъезде… Ты, кстати, знаешь, что твой аполитичный литагент выходил на «Марш несогласных» вместе с лимоновцами в ту пору, когда у тебя работал? Это была единственная возможность протестовать против режима. А ты сидел у себя в особняке и рассуждал со мной о мерзости российской власти, когда я за несколько часов до того протестовал против нее. Это ты тоже в ФСБ отправь.

— Так ты Нацбол, что ли? Ого! Вот так поворот романа! Я окружен фашистами со всех сторон! «Марш несогласных»… С чем ты не согласен? Ну, правда, с чем?

— Я не согласен — с тобой, Герберт… Тебя знают в основном в русскоязычном мире. И я тебе устрою такой блэк пиар, что не отмоешься. Ты будешь растерзан российскими СМИ. Когда–то ты называл меня отличным журналистом. Кстати, что ты прочитал Арсилова, что тебе так не понравилось? Ведь хоть что–то ты прочитал?

— Ну, я прочитал те четыре цитаты про Свет, с которыми он спал, и то, что тело любой шестнадцатилетней девушки нравится сорокалетнему мужчине. Если это лучшее, что он сказал, — увы… Кстати, я пробовал читать его рассказы. Серость… Плоско, скучно, язык никакой… Мало ли кого печатали в толстых журналах. У меня более пятисот афоризмов, и их цитируют по всему Интернету… Десятки, сотни раз. Я думаю, ты сталкивался не раз, когда искал, где бы еще нагадить. Вон возьми Минаева — самый популярный… Ну это же конфуз, да и только. Я бы промолчал про Арсилова, он мне ничего не сделал, но ты меня с ним достал. Признайся, что Гафт тебе не говорил ничего плохого о моих текстах. Зачем ты врешь? Юрский, может, и говорил. А Гафт — нет. Я же слышал его голос. Он меня хвалил по телефону. А тебе с твоим Арсиловым просто поддакивал, зачем — не знаю, однако так ничего из его творчества не записал. А теперь скажи… Ну и какая запись Гафта современного писателя лучше? Прочел он восхитительно. Хотя некоторые тексты неудачные, не спорю. Ну так сам виноват. Был бы хорошим агентом, нашел бы из моих книг чего–нибудь получше. Только не лги опять, что я бездарность. Ты просто многого не понимаешь из того, что я пишу. Просто мозги у тебя слабые, поэтому тебе и кажется, что бездарность. Я с такими случаями сталкивался. И вот еще. Не умеешь ты критиковать совершенно. То, к чему ты привязываешься вроде овалов груди и еще не помню чего, либо вырвано из контекста, либо ты просто не понял прикола. Привязываешься же ты потому, что сам ничего стоящего создать не можешь по узости ума. Хотя кое–что яркое в твоих блогах проскакивало, но чаще ворованное или цитаты. Ты страдаешь страшным комплексом неполноценности из–за никакого образования. Ну и что, что ты знаешь каких–то там писателей, о которых я или кто другой никогда не слышал? Толстой тоже не знал современных ему писателей… Не интересовался. Зато я знаю целые науки, о которых ты слыхом не слыхивал, и говорю весьма бегло на шести языках. А ты, кажется, кроме русского и русского матерного ни на каких языках не изъясняешься и на слух не понимаешь… Потом, что за гигантомания? Мои книги издавались и во Франции, и в Англии, и в Германии, и там я тоже их продвигал. Россия — это мой, что называется, pet project — так… тоска души. Устрой мне скандал в СМИ. Только настоящий. Знаешь, как прославился Северянин после того, как его обругал Толстой? Только вот боюсь, у тебя кишка все–таки тонка… Ты же там будешь опять рассказывать те же самые истории… что я бездарность, что Юрский то, а Гафт это, и потом еще будешь раскрывать тайны моей личной жизни, вычитанные в моих романах! Кстати, насчет розыска. Ну с чего ты взял, что я в розыске? Ну с каких фигов? Мне было восемнадцать лет, и уезжал я из Советского Союза. И потом, ну и что, что в розыске? Что ты заладил… в розыске да в розыске… Вот ты точно будешь в розыске. И зачем ты меня до греха довел? Теперь мне тебя уже жалко. Это ты меня вынудил так вынудил… Я ведь, правда, тебя заложил и ФСБ, и МВД. А ты надеялся, что я блефанул… Ты мой паспорт с блога убери. Хоть эти проблемы снимешь. Мне, правда, все равно. Тебя жалко. Этого, правда, нельзя делать. Это как детская порнография. Ну не понимаешь ты, так послушай старших. И за что я тебя, подлеца, все равно люблю? Наверное, это у меня христианское… А?

— Это у тебя от бездарности…

— Андрюша, ну ты ведь лазал по Интернету. Полно цитат из меня, а одна женщина прямо прослезилась над моим текстом про Россию. Людям нравится. Ну кто ты такой, чтобы так меня судить? Ну не нравится тебе, ну и успокойся. Лебезил, терся вокруг меня… Отсосал хорошую дозу денег. Ну и чего тебе еще надо–то? Сейчас ведь будешь получать сплошные тумаки. И Гафт меня лично хвалил!

— По поводу Гафта, ведь там как произошло. Он сперва мне сказал: что за «херню ты мне подсунул» (цитата). А потом вроде как вчитался. Трудно с ним было, трудно. Но да, что–то хорошее говорил. Потом говорил что–то плохое.

— Тоже мне, удивил… Помнишь эпиграмму на него Герда… Что–то вроде: «Утром скажет что ты бог, а к вечеру — дерьмо…»

— Мне гораздо дороже, что ко мне так отнесся Юрский. Этого не проведешь… Герберт, я наверно, раскрываю чужой секрет, но тем не менее. Блистательный Арсилов хочет ввести тебя в свой новый роман. И это будет куда лучше, чем унылый плагиат в твоем романе. Мои отточенные, выверенные фразы с твоими вставками.

— Это не плагиат, а наша с тобой переписка… Разные вещи. А что, Арсилов на меня тоже зуб держит? Ему–то я чего недодал? Ну правильно, давайте все писать романы друг про друга. Будем все вместе водить хороводы над бездной…

— Мы с Арсиловым талантливые люди, а ты, Герберт, бездарь! И роман твой — чушь. Только и есть там ценного то, что написано мной.

— Ну как можно так себя любить? Ну это же просто неприлично… Все, кто читал мой роман, наоборот, требуют, чтобы я выбросил всё, что ты набазлал… Правда, молодежи до пятнадцати твоя писанина больше нравится. Может, ты просто пацан невыросший? Недоразвитый. Отточенная фигня, вот что это. Я и вставил на суд читателя, чтобы его стошнило так же, как меня. Ладно, друг… давай воевать. То есть ты воюй, а я займусь другими делами. Я по тебе залп уже выпустил. Будем ждать результатов. Что ты за свою жизнь такого сделал, что дает тебе такую самоуверенность и гордыню? Мне и угрожать–то тебе совестно. Как лежачего бить.

— Не говори гоп… бездарь…

— Извинился бы… Хотя, впрочем, если бы ты внимательно читал мои романы, ты знал бы, что я не считаю себя высоконравственным человеком. Это сейчас я стал исправляться, да вот ты опять меня до греха довел. А насчет моих талантов — заткнись. Ну надоел уже. Ничего ты не смыслишь. Сам ведь узколобенький, как карась!

— Сентиментален я стал. Всё, что я тебе написал, вовсе не отменяет того простого факта, что я тебя, Герберт, закопаю. Вспомни Броневого: «Война — это вам не покер. Война — это война». Так что готовься.

— То есть ты все еще не угомонился? Я думал, что ты по максимуму поработал. Ну смотри, Андрюша, я пока тебя ласково отметил. Ты хоть почитал бы, что я раньше с недругами делал… Что ты хвастаешься на пустом месте. Кого ты урыл? Убийца отца у тебя до сих пор по городу ходит. Козел ты малодушный, Андрюша. Самое время тебе заткнуться и попросить прощения, я — добрый. Хотя проблемы у тебя будут, чует мое сердце… Причем ты и без меня загнешься со своими проблемами. Ну не любишь ты такой стиль. Ладно. Я не люблю твой. Ну и разошлись. Чего ты пристал, как банный лист, выпускник колбасного техникума? Литературовед хренов. Ты у меня не один такой. А вот я у тебя — единственный. Ты, похоже, больше ни о чем последние полгода ни говорить ни думать не можешь, в каждой записи блога поминаешь. А скандал — это хорошо. Ты правда нравишься женщинам? Я посмотрел на твои последние фото — страх божий. То ли лицо распухло, то ли ты в весе прибавил. И никаким мальчиком ты не выглядишь. Для Гафта все мальчики. Ему же семьдесят с гаком. Не приплетай старика к своим проблемам. Хотя он к этому, наверное, привык. А раз Юрский тебя так любит, ты ему свою писанину отнеси — он ее со сцены читать будет!

— Герберт, просматриваю эту фигню, зовущуюся твоим романом, и думаю… Ты шулер, это передергивания. О чем я писал и что ты вставляешь в мои фразы. Жалкий бездарь. Записи из моего дневника выглядят прекрасными царевнами на фоне тех шлюх, которые составляют ткань твоего романа.

— Ну что может сказать Нацбол о литературе?

— Нацбол — нет, я не Нацбол, конечно, просто сочувствующий. Гафт, кстати, знал Лимонова в шестидесятые. Называет он его «бесспорно талантливым человеком». Лимонов когда–то пытался покончить с собой из–за того, что друг Гафта Кваша пришел к его возлюбленной Лене.

— Боже, почему он не покончил с собой! Ну если ты сочувствуешь таким ублюдкам, как Нацболы, то о чем мы с тобой говорим? Лимонов — это даже не литературное дно, это литизнанка. Нацболы — это же русифицированная версия раннего немецкого национал–социализма, то есть фашизма. Если бы Гитлер сказал, что ему не нравятся мои произведения, я воспринял бы это как высшую похвалу! То же касается и Лимонова. Короче, всё с тобой ясно. Давай, сочувствуй Нацболу. Нацболы всё еще ходят под лозунгами: «Завершим реформы так: Сталин! Берия! ГУЛАГ!». Так они ж тебя первого к стенке поставят!