Ирвин Уэлш - Эйсид Хаус

Я поглядел на ее лицо и увидел только зубы. Она начала обводить пальцами круги на моей плоти.

— У тебя мягкая детская кожа, ты знаешь?

На такое вроде и сказать-то особо нечего. Я просто засмеялся.

— Как ты считаешь, у меня хорошее тело? Ручаюсь, ты думал, что я стара для этого, неправда ли?

— Нет, нет, я бы не сказал так, Мэй.

А сам подумал: «Опоздала на много световых лет».

— Дес на этих таблетках, видишь ли. У него был сердечный приступ не так давно. Из-за него ухудшилась свертываемость крови и пенис стал тонким. И беда в том, что он не становится твердым. Я люблю Деса, понимаешь, но я все еще молодая женщина, милый. Мне нужно немного поразвлечься, немного безвредного веселья, знаешь? Это же не так безрассудно, да, милый?

Я грубо приступил прямо к делу.

— Эти сиденья откидываются?

Они откидывались.

Я склонился над ней, опустил голову между ног, и начал искусно обрабатывать языком ее клитор, дразняще водя им вокруг него. Я стал думать о Грэме Суннесе (знаменитый в начале восьмидесятых шотландский футболист, игрок «Ливерпуля» — прим.перев.), потому что у него были проблемы с сердцем. Мне было интересно, появилась ли у него проблема со стояком из-за этих таблеток? Я думал о его карьере, сосредоточившись на Кубке Мира 1982 в Испании, который, как я помню, я смотрел вместе со своим отцом. Моя мама бросила нас лишь три года назад, и мы вернулись домой от нашей тети Ширли. Она приглядывала за нами все это время, пока отец не почувствовал себя в состоянии справляться с нами сам. У него был своего рода нервный срыв. Он никогда об этом не говорил. А дело в том, что нам нравилось у Ширли в Мордане, и совершенно не хотелось возвращаться в Муирхаус, или «собраться всей семьей», как он описывал это. Чтобы умаслить нас, он позволил нам смотреть все игры чемпионата мира 1982. Огромная таблица на всю стену была приклеена в гостиной над камином. На стене до сих пор остались четыре отметины, хотя ее красили по крайней мере однажды на моей памяти. Дешевая краска, как мне кажется. Как бы там ни было, все надежды тогда возлагались на Суннеса, но я думал, что он просто строил из себя и выпендривался на протяжении всего этого турнира. Я имею в виду ничью 2:2 с Советским Союзом, мать его за ногу.

— Ооо, ты такой озорник и, безусловно... ооо... ооо... — возбужденно шипела она, прижимая мое лицо к своей пизде. Я задыхался, отчаянно пытаясь вдохнуть воздух через нос, переполненный острым ароматом. В нем не было вкуса, только запах, подразумевающий это.

Я представил себе Суннеса, надменно расхаживающего с важным видом в центре поля, но он ничего не делал с мячом, просто держал его, а нам нужна была победа, и секунды матча таяли на глазах. И ведь это происходило в те дни, когда люди действительно переживали за Шотландскую сборную по футболу.

— Дай мне его... — прошептала она, — ты выжал из меня все соки, теперь дай мне его...

У меня был слишком мягкий, чтобы вставить ей, но она взяла его в рот и он окреп. Я вошел в нее, и она стонала так громко, что мне действительно стала не по себе. Я выставил вперед нижнюю челюсть в стиле Суннеса и понеслась. Через полдюжины рывков она мощно кончила, сжимая мои ягодицы.

— АХ ТЫ ГРЯЗНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ РАЗБОЙНИК! АХ ТЫ ГРЯЗНОЕ МАЛЕНЬКОЕ ДЕРЬМО! ЧУУУДЕСНО... — вопила она.

Старая работа языком никогда не подводит. Единственная реальная пригодность, мать ее, для похотливого шотландского языка. Я подумал о ее дочерях и выплеснул в нее малафье.

Интересно, позовет ли она меня снова на чай?

Мэй держалась так, как будто ничего не произошло, если не считать того, что она периодически одаривала меня кокетливой улыбкой и специально задерживалась у ксерокса, чтобы ласково потрепать меня по заднице. Я был немного озадачен и раздосадован всем этим. Какое же это безумие!

Через неделю после моего выступления с Мэй с почтой под дверь просунули приглашение. Оно гласило:

ТОММИ И ШЕЙЛА ДЕВЕННИ

приглашают Вас на бракосочетание

их дочери

Мартины

и

мистера Рональда Диксона

в субботу, 11 марта 1994-го года в 3 часа дня

в Парижской Церкви Драм Бра, Драм Бра, Эдинбург,

и на последующий банкет

в отеле Кэпитал, Фокс Коверт Роуд.

Я приклеил приглашение к тумбочке у кровати. Это произойдет в следующем месяце. Ровно через месяц Ронни будет женатым мужчиной, хотя потенциальные препятствия, стоявшие на пути этого мероприятия, не поддавались логическому осмыслению.

Через пару дней мне позвонила Тина. Меня подмывало обрушить на нее поток поздравлений, но я наступил на горло собственной песне на тот случай, если событие уже отменили. Вся эта ситуация на самом деле не укладывалась в четко осознаваемые рамки.

— Брайан?

— Да.

— Это Тина, узнаешь?

— Тина! Клево! Как дела? Я получил приглашение. Великолепно! Как Рон?

На другом конце линии наступило тяжелое молчание. Затем:

— Ты имеешь в виду, что он сейчас не у тебя?

— Что... Нет. Я не виделся с ним целую вечность.

На этот раз пауза была еще более долгой.

— Тина? — переспросил я, недоумевая, прекратила ли она разговор.

— Он сказал, что собирается повидаться с тобой. Попросить тебя быть свидетелем на свадьбе. Хотел попросить это при личной встрече, как он сказал.

— Черт... да ты не беспокойся о Ронни, Тина. Должно быть он задержался в пути. Наверное, он немного взволнован из-за свадьбы и всего такого, понимаешь? Он объявится.

— Да уж лучше бы объявился, черт возьми, — резко бросила она.

Он появился через три дня, когда я только-только вернулся с работы, ел сэндвич с беконом и смотрел с Дарреном шестичасовые новости. Мы грязно ругались всякий раз, когда ненавидимые нами люди, а это каждый второй, появлялись на экране. Эврил читала журнал. Он поднялась, чтобы ответить на звонок в дверь.

— Там кто-то к тебе пришел, Брайан, — сказала она. — Какой-то шотландский парень... он похоже немного не в себе.

Сзади нее, сгорбившись, плелся Ронни, несомненно убитый транками. Я даже не попытался спросить его, где он пропадал. Я потащил его наверх и позволил ему вырубиться на полу. Затем позвонил Тине и сказал ей, что он приехал. Потом я спустился вниз и сел на диван.

— Твой друг? — спросила Эврил.

— Да, это тот парень, который женится. Хочет, чтобы я был свидетелем у него на свадьбе. Думаю, у него было крайне изнурительное путешествие.

— Посмотри на этого гнусного мудака Лилли, — прошипел Даррен при виде этого политика на экране. — Я хотел бы добраться до этого говнюка и отрезать ему на хер яйца. Затем я бы впихнул их ему в глотку и зашил бы рот, чтобы он их был вынужден проглотить.... Проклятый убийца детей!

— Это ужасно, Даррен, — простонала Эврил. — Ты не выглядишь лучше него, если вот так вот думаешь.

Она поглядела на меня, моля взглядом о поддержке.

— Нет, Даррен абсолютно прав. Таких больших паразитов— эксплуататоров просто необходимо уничтожить, — заметил я и, вспомнив Мальколма Икса, добавил. — Любыми возможными средствами.

Я почитывал биографии черных американских радикалов. Биография Мальколма Икса оказалась интересным чтивом, но «Вовремя» Бобби Сила, ровно как и «Отмороженный» Элдриджа Кливера, были гораздо более занимательными. Но моей самой любимой стала «Брат по Духу», но я не мог вспомнить, кто из братьев Джексонов, Джонатан или Джордж, написал ее на самом деле. Наверное, автором был все-таки Майкл.

Даррен потряс у меня под носом сжатым кулаком.

— Вот разница между мной и этими долбанными болтливыми говнюками-социалистами. Я не хочу вышибить Тори, я хочу видеть их мертвыми, мать их. Просто покупка мною билета на автобус абсолютно не значит, что я — часть системы. Анархист с билетом на автобус по-прежнему чертов анархист. Вся ненависть государству!

— Ты болен, Даррен, — покачала головой Эврил. — Насилием ничего не добьешься.

— Хотя тебе все же доставляет удовольствие вид полисмена с раскроенной башкой, ты должна это признать, — вставил я.

— Нет, это не так. В этом совсем нет ничего доставляющего удовольствие, — ответила она.

— Нет же, будет тебе, Эврил. Ты же не пытаешься сказать мне, что не чувствовала себя хорошо, когда видела фотографии этих мерзких мертвых душ, выглядящих напуганными до усрачки у груды булыжников после взрыва в Брайтоне? Теббита и прочих?

Я хорошо все это помню. Когда информация о взрыве прошла по телевизору, мой отец сказал:

— Пришло время, когда кто-то, наконец, должен был вдарить по этим ублюдкам.

И я помню, как меня переполняла гордость и восхищение им.

— Мне не нравится видеть страдание любых людей.

— Это все очень хорошо, как абстрактный моральный принцип, Эврил, теоретическое построение за кофейным столиком, но ни в коем случае нельзя отрицать истинного бесплатного удовольствия, которое доставляет вид членов правящего класса, пребывающих в муках и страдании.

— Я действительно надеюсь, что вы двое просто подкалываете меня, — печально сказала она. — Я действительно так надеюсь во имя вашего же блага. А если это не так, то вы больные, грубые и жестокие люди.