Олег Врайтов - Записки фельдшера

Мой ночной гость печально улыбнулся.

— Я не вправе. Как и вы, я раб своей системы и не могу пойти на нарушение ее правил. Даже если бы очень хотел. Всего вам хорошего.

Он замолк, махнул мне рукой, звякнув своей цепочкой, и исчез дверью.

— Раб системы, — угрюмо буркнул я, доставая карту вызова. — Как же… Демагог хренов!

Карта писалась туго, несмотря на то, что липовую документацию писать я был обучен — жизнь заставила. Разговор с пришельцем, откуда бы он ни был, не шел из головы. Не то, чтобы он меня сильно взволновал — ничего нового я не озвучил, — просто выраженные в словах мысли, да еще скомканные в одну живую тему, оказывают совершенно иное влияние. Часто, когда напомнишь себе, как все плохо, вслух, становится вообще невмоготу.

— И почему ты на мою голову свалился? — посетовал я, ставя диагноз «ОРВИ» и торопливо дописывая «Даны рекомендации» в графе «Оказанная помощь». — Попал бы на Офелию — та бы тебя послала подальше и спать пошла со спокойной совестью. А тут…

Дверь в амбулаторный кабинет со скрипом распахнулась, впуская струю морозного воздуха, плывущего по коридору. Чебурашка, как и его предшественники, заходящие к нам на огонек, не затруднил себя закрытием входной двери в приемном. Я зябко поежился, посмотрел в окно. Сквозь дрожащие тощие ветки алычи, кое-где робко набухшие почками, мерцал ночной фонарь на соседствующей с нами автостоянке. Даже он казался замерзшим. Какая же там холодина, на этой улице, если даже здесь меня до костей пробирает?

— Чтобы тебе в турбулентность попасть, — в сердцах высказался я, доставая сотовый. — Астероид словить куда-нибудь в бампер! Провокатор чертов…

После нескольких гудков трубку сняли.

— «Скорая помощь», — ударил мне в ухо резкий голос Инны Васильевны.

— Э-э… девушка, — зажав нос и растягивая слова, прогундосил я. — Я, это… жилец дома номер шестнадцать по улице Гагарина, тут мужчине на улице плохо. Он упал и трясется, я вот видел с окна.

— Где он?

— На лавке лежит. Кажется, голова у него разбита…

— На какой лавке, адрес, ориентиры?

Я, давясь голосом, сообщил услышанное от Чебурашки.

— Бригада будет, встречайте.

Звонок оборвался. Я спрятал сотовый в чехол на поясе и начал неторопливо писать сообщение в поликлинику моего района. Вот смеху-то будет, если бы вдруг участковый врач узнал, о каком пациенте я ему сообщаю! Интересно, жители какой-нибудь там Альфы Центавра входят в его компетенцию? Ладно, пусть лучше он позвонит в дверь бабки Танской, которая взяла за обыкновение рассказывать анамнез заболевания, начиная со своего перинатального периода. В карте, по крайней мере, я указал ее адрес. Старой калоше не мешало бы напомнить, что, помимо «Скорой», существуют еще другие звенья здравоохранения, в которые нужно обращаться с «голова болит» и «бок немеет».

— НА ВЫЗОВ БРИГАДЕ ВОСЕМЬ, ВОСЬМОЙ, ФЕЛЬДШЕР МИРОШИН! — грянуло по коридору.

Ну, разумеется! Если вызов уличный и «бомжицкий», то это мой. Я даже не колебался, набирая «03», — знал, что кроме меня, никого туда не отправят. Хихикнув в кулак, я сделал максимально недовольное лицо и профессионально-усталой походкой направился из амбулаторного к диспетчерской.

Белый прямоугольник карты вызова уже дожидался меня, засунутый за оргстекло окошка, отделявшего диспетчерскую от коридора.

— Черт с ним, — бормотал я тихо, чтобы не услышала Инна. — В конце концов, напишу ему гипотермию да отволоку в «тройку». Там Дина в приемном сегодня, положит куда-нибудь, если попрошу…

Человеческая жизнь — бесценна. И нам, медикам, стоит помнить об этом, как никому другому. Мы чужды предвзятости. На операционном столе может очутиться и знаменитый артист, и раненный в пьяный драке хулиган — мы не должны делать между ними никаких различий, должны спасти, должны выложиться полностью, чтобы оказать необходимый объем медицинской помощи. Это — человек. Нас не интересует, кто он такой и как он жил до того, как попал в беду — мы обязаны его спасти. Потому что жизнь человека — высшая ценность.

Выдержка из речи главного врача N-ской городской больницы, в интервью газеты «Голос большого города».

— БРИГАДЕ ОДИН — ПЯТЬ, ВЫЗОВ СРОЧНЫЙ, ВО ДВОРЕ! — рявкнул селектор.

Медики, отдыхавшие в бригаде, подскочили на кушетках.

— Ножевое, — категорически заявил Коля, торопливо натягивая перчатки.

Врач только саркастически хмыкнул. Колю перевели из реанимации с полгода назад, ему везде мерещились неотложные состояния, и, дай ему волю, он даже к гипертоникам подходил бы только со стороны интенсивной терапии, выравнивая подпрыгнувшее АД хорошим разрядом дефибриллятора.

— Нет там никакого ножевого.

— Михалыч, на что спорим?

— На банку кофе, — фыркнул Сергеев, перекидывая через шею фонендоскоп.

Ставка была довольно высокой, ибо оба были заядлыми кофеманами.

— Готовь деньги, чайник. И учти, растворимое барахло я не пью.

— От чайника слышу.

Оба торопливо спустились на первый этаж, где им уже махала руками с того конца коридора старший врач. Из амбулаторного кабинета неслись громкие голоса, щедро разбавленные матерной руганью.

— Алексей Михайлович, там передоз, — вполголоса сказала Надежда Александровна. — «Шоки» на вызове, лечи.

Сергеев кивнул, заходя в кабинет. На кушетке лежал худой подросток, худой настолько, что мешковатый свитер, надетый на него, казался плащ-палаткой, а растянутые на коленях третью сотню раз стиранные джинсы болтались, как на вешалке. В этот самый момент он выдавал лишь редкие единичные вздохи, периодически замирающие, пуская синеющими губами скудную мокроту и спастически дергая выпирающим небритым кадыком. При нем находились двое таких же юнцов, оба, судя по неверно скоординированным движениям, были «под кайфом». Один из них, навалившись на живот больного, усиленно давил ему на впалую грудную клетку.

— Где вас х… носит? — рявкнул наркоман, увидев врача. — Тут человек…

— Отвали в сторону, щенок! — грозно сказал Сергеев. — Или влипнешь в стенку так, что тебя проще будет закрасить, чем отковырять. И друга своего убери!

Юноша, прикинув разницу своих и врачебных габаритов, поспешно ретировался и затеребил товарища.

Врач оттянул веко больного — как и ожидалось, зрачок на закатившемся к своду черепа глазу был узким, как игольное ушко. Диагноз ясен.

Сзади распахнулась дверь, впуская Колю, несущего терапевтическую укладку.

— Налоксон, — бросил врач, задирая рукав свитера больного и отыскивая на тонкой руке вену, пригодную для введения препарата. Которой, само собой, не было. — «Бабочкой» вводи.

— Да знаю… — пробормотал фельдшер, разматывая жгут и торопливо откупоривая флакон со спиртом. — Доигрались, провизоры хреновы.

— Эт ты кому? — нетвердо спросил из угла один из присутствующих — тот самый, что изображал ЗМС[28] до прихода бригады.

— Тебе, кому! — рявкнул Коля. — Обдолбитесь, козлы драные, и претесь сюда — помогай вам! Вашу мать…

— Николай! — прикрикнул Сергеев, протягивая ему ампулу. — Прекрати! Вот, на кисти вена вроде ничего.

— Ничего, ничего… Ничего хорошего. Это не вена, а издевательство.

Лежащий внезапно зашелся хриплым кашлем, часто задышал, оплевывая свитер слюной.

— Слышь, да он помрет щас, — угрюмо буркнул второй наркоман.

— А ты не каркай, ворона! — Фельдшер набрал препарат в шприц, одним движением затянул жгут на кисти и, присоединив к шприцу катетер, снял колпачок с тонкой иголки. — Мозги ваши где? Что кололи, лучше скажи?

— Да водки он паленой выпил.

— Это ты бабушке своей рассказывай. Водки! Брешет еще!

— Слышь, доктор, ты чё на человека наговариваешь, а? — возмутился первый. — Ты его руки видел? Уколы там есть? Нет!

— А если штаны с него содрать? — насмешливо спросил врач, наблюдая за манипуляцией — Коля, разумеется, попал в вену сразу. Реанимационный опыт не пропьешь. — И в паху глянуть? А?

Оба юнца синхронно смутились и отвели глаза.

— Вот и помалкивай.

Инъекция заняла меньше минуты. Коля бросил шприц в пакет, катетер — в контейнер с дезраствором, положил пустую ампулу в коробочку с сильнодействующими средствами и потянулся за расходным листом, лежащим в нагрудном кармане. Сергеев намотал манжету тонометра на руку пациента и принялся измерять давление. На третье измерение лежащий открыл глаза.

— Ой, бл… где я?

— В раю, мой мальчик. И сейчас апостол Петр тебе надает по заднице за баловство с наркотой.

Оба друга посмотрели на «воскресшего», как на внезапно заговоривший памятник.

— Селя, ты как, братан?

— Раз вопросы задает, значит — жить будет, — ответил врач, сматывая тонометр. Он встал со стула у кушетки, пересел за стол и достал карту вызова. — Давай знакомиться, уважаемый. Фамилия, имя, отчество?