Сергей Алексеев - Чудские копи

– Каким-то чудом он спасся, потом женился... И недавно приходил к матери, вместе с женой. Вот и оставил внука. Зовут Родион, возраст – лет четырнадцать, типичный альбинос. Я его сам в бинокль видел. Кстати, никаких документов у него нет. Соседка говорит, будто Никиту с семьей по дороге какие-то ушкуйники ограбили.

– И здесь ушкуйники?! Слушайте, я уже сам скоро в них поверю.

– Не волнуйтесь, – иронично проговорил Лешуков. – У нас теперь есть знакомый психиатр... Ограбили и отняли все, вплоть до одежды. Ну и будто бы свидетельство о рождении...

– Ясно. Казанцев приставил тайного наблюдателя. За дочь боится и одновременно собирает информацию. Это мы уже проходили...

– Вряд ли. Подросток...

– В том и суть! Нынче такие подростки! У меня внук с четырех лет компьютер освоил. А теперь, в четырнадцать, программы пишет!

– Но что с нашим внуком делать?

– Придется брать до кучи...

– Нереально. Как я повезу троих? Тем более, с пересадками? А как содержать потом? Всех вместе? Но мы не знаем их внутренних отношений. А если внучок на самом деле подсажен Казанцевым?

Прямой, негнущийся Ремез заходил кругами, словно мелькающий столб за вагонным окном. И каждый оборот добавлял его лицу серую, пугающую решимость.

– Может, нейтрализовать на какое-то время? – предложил Лешуков. – Внук копает под домом земляное убежище. Каждый день с вечера и до утра там. Ночами выносит грунт...

– Земляное убежище? – Законник остановился. – А это вариант...

– Вход через пристройку. Войти с улицы, блокировать люк в полу чем-нибудь тяжелым...

– И глубокое?

– Соседка спускалась, говорит, метра два...

– А грунт?

Чекиста смутил его непроницаемый взгляд, поэтому он не понял вопроса.

– Что – грунт?

– Грунт какой? Глина? Песок?

– Нет, что-то типа суглинка, с камнями...

– Может обрушиться. – Ремез глянул на часы. – Бабушку с внуком возьму на себя. Все, пора! Детали обсудим на месте.

Из Новокузнецка они выехали на двух машинах, без водителей, разными дорогами и должны были встретиться в назначенный час и в условленном месте. Специалистом по конспиративному искусству был чекист, и тут бывший прокурор всецело ему доверял, слушался, соглашался, но это уже никак не могло погасить выедающей глаза неприязни, вызванной насилием. Несмотря на корпоративные интересы, Лешукову на самом деле было отвратительно делать то, что сейчас от него требовалось, и вот по пути в Осинники у него сначала возникло некое ностальгическое чувство по времени, когда компанией владел Балащук.

Спецпомощник выполнял его иногда очень непростые поручения, но всегда ощущал впереди молодую, крепкую спину, надежное прикрытие и был уверен в безопасности собственных чувств. Он никогда не стыдился своей службы в КГБ, где преследовал инакомыслие, не раскаивался, ибо тогда его прикрывало могучее и надежное государство. И ради этой безопасности он спокойно сносил даже унижения, коим довольно часто подвергал его нынешний шеф, принимая их за условия своего нового способа существования и отлично разбираясь в психологии, все прощал: молодой, азартный президент страдал скрытым комплексом неполноценности и таким образом все время доказывал свое превосходство. Ну и бог с ним, чем бы дитя ни тешилось. Терпел же государственное самоутверждение...

Но за последние дни, когда Лешуков вплотную столкнулся с тяжелым, словно асфальтовый каток, и волевым Ремезом, невзирая на триумвират, медленно подминающим под себя власть в компании, вдруг впервые обнажилась собственная беззащитность. Похищение сестры Балащука и дочери Казанцева еще укладывались в его сознании как особая, но всетаки оперативная комбинация. Но прозрачный намек на то, что подземелье, вырытое внуком, может случайно обвалиться, вдруг отозвалось щемящей душевной тоской. Пусть даже косвенная причастность к этому безвозвратно все изменит...

И к этой тоске внезапно притерлась еще одна мысль: что, если Абатуров не просто ушел со связи и где-то запропал? А уже давно почуял то же самое, оценил последствия и спрыгнул?..

Догадка показалась ему настолько реальной и так оцепенила разум, что он остановился на обочине и некоторое время сидел за рулем в звенящем, холодном отупении. Время на размышления можно было считать уже не часами и минутами, а километрами, которые оставались до Осинников. Просто сбежать, как это сделал бывший милиционер, Лешукову не позволяло достоинство чекиста. При этом он отчетливо понимал: как только они сойдутся с Ремезом в условленном месте, назад пути не будет. Бывший прокурор вынудит, заставит его подчиняться, а вся сила контрразведчика заключалась в умении тайного противостояния противнику...

Поэтому нужно было не стоять, а действовать. Для начала поспеть вперед Ремеза и выяснить обстановку.

Через десять минут Лешуков въехал в Осинники, покружив для порядка, издалека заметил, что законника на месте встречи еще нет, после чего направился поближе к дому матери Балащука. Он бросил машину за перекрестком, скрываясь от света фонарей, пробрался к дому своей новозавербованной осведомительницы и без стука проник во двор.

Было всего-то одиннадцать вечера, однако свет у Софьи Ивановны уже не горел, что сразу же насторожило: раньше полуночи она не ложилась, а иногда телевизор маячил до самого утра – соседка расписала весь режим дня.

Старуха приоткрыла дверь и поманила Лешукова в избу.

– Света сегодня и не зажигали, – сообщила она. – Не бывало такого...

– Может, внучку рано уложили?

– Когда Ульянку привозят, у них и до трех ночи скачки и дым коромыслом... Тут что-то не то. Весь день глядела, колготились. Веронка с Ульянкой в открытую гуляли! А ранее все тайком, по ночам. В семь Софья корову подоила, и больше никто на улицу не выходил.

– У них что, и корова есть?

– Им сегодня выдали! У нас все для богатых делается, и все даром. Им теперь сена дадут бесплатного... Пока Ульянкин хранитель травы накосил, корову в мастерскую поставил. Зачем, спрашивается? Когда у них скотный сарайчик есть?

– И охранник не выходил?

– В том-то и дело. Тихо у них как-то стало... Подозрительно! Я уж вас ждала!..

– Вот и хорошо, – обрадовался Лешуков. – Пойдите, спросите, как корова, много ли молока надоила...

– А я спрошу, будет ли продавать. – нашлась бабка. – И почем за литру. И банку возьму, если что, куплю...

– Посмотрите там, кто где находится, все ли на месте. Про Глеба поинтересуйтесь...

– Это само собой.

Старуха прихватила банку, взяла клюку и покопотила через улицу. Тем временем Лешуков позвонил Ремезу, который поджидал его в условленном месте и, похоже, нервничал.

– Сделаю еще пару кругов, – успокоил его чекист. – Проверю, нет ли слежки, и подъеду. Из машины не выходите, стекол не опускайте. Вас никто не должен видеть.

Разведчица вернулась неожиданно быстро, с пустой банкой и загадочно-хитроватым видом:

– Их и нет никого! Хранитель один спит на диване. Так и добудиться не могла.

– Совсем никого? – Лешуков ощутил волну смутных чувств.

– Будто сквозь землю провалились! Вместе с коровой!

– Если и впрямь сквозь землю?

– Я и в мастерской была. Люк открывала, звала – в погребе вроде пусто! А спуститься, хоть пять тыщ давай, – не стану...

– Огородами уйти не могли?

– Весь день наблюдаю! Мне все видать... Должно, и впрямь под землю!

Чекист, почти не скрываясь, перешел улицу и заглянул на двор Балащуков. Бабка двигалась за ним тенью и давала пояснения испуганным шепотом:

– Дверь открытую оставили. Все добро не тронуто... Людей нет и коровы! Хранитель один... Тут кругом одно колдовство!

Охранник и в самом деле спал на диване возле телевизора – в одежде, с плечевой кобурой, откуда торчала пистолетная рукоятка. На включенный свет не реагировал, дышал прерывисто, коротко, словно от волнения, хотя на лице выражалось полное умиротворение и блаженство.

Лешуков для очистки совести заглянул даже в подпол, затем осторожно спустился по ступеням в подземелье: луч фонарика выхватывал дощатые стенки и деревянные подпорки – ни души...

Бабка в присутствии его чуть расхрабрилась и тоже заглянула в люк.

– Далеко не ходи, – прошептала громко и до озноба проникновенно. – Коль под землю ушли – заклятье поставили! Обратно задом поднимайся и крестись...

У него и впрямь было желание перекреститься...

В офис они вернулись только утром и в том состоянии, когда не помогали даже ни многолетняя привычка к бессонным ночам, ни приобретенные опытом способности переводить свои аналитические возможности на второе дыхание. Кроме тех версий, что были выработаны в первые часы пребывания в Осинниках, другие в голову не приходили.

Далее начиналась неприемлемая их сознанием мистика, противоречащая природе оперативного мышления.

Не сговариваясь, они оба сходились на том, что исчезновение всей семьи Балащуков – дело рук самого Балащука. Или его конкурента и свояка Казанцева. Иначе придется поверить в нечистую силу, колдовство, заклятье, ушкуйников и всей прочей чертовщины, которую они слышали в последние дни. И, чтобы сохранить хоть какое-нибудь здравомыслие, они договорились не разъезжаться по домам, а отдохнуть по паре часов в кабинете и на посвежевшую голову составить хоть какой-нибудь план действий.