Марина Юденич - Антиквар

А появилась она, похоже, довольно давно, потому что теперь цитировала фразу генерала, упомянутую Вишневским много раньше.

— Прав насчет самоубийства из-за любви. Ах, какой же он умница, ваш генерал.

— Ты о чем, Лиза?

— О любви. И смерти. И ненависти.

— Прости, дорогая…

— Нет, я не сбрендила вслед за большинством персонажей этой истории. Хотя, знаете, сегодня ночью и рано утром у меня было очень странное состояние.

Сильно смахивающее на бред.

— Лиза, вы нас пугаете.

— Погодите, Юрий, теперь все в порядке. Теперь все стало на свои места. А ночью… Игорь еще не рассказывал вам? Полдня накануне мы строили версию, а вернее, две версии: того и этого убийств. И построили нечто, кстати, совсем не так уж далекое от истины, если судить по вашему рассказу. Этот процесс длился долго — день, вечер. А ночью меня стало грызть чувство, что мы допустили какую-то серьезную ошибку.

То есть все верно — но одна ошибка может свести все на нет. Впрочем, это я теперь так складно излагаю, ночью меня измучили смутные тревоги и страхи, а утром, когда в полубессознательном состоянии я пустилась бродить по дому…

— Ты вставала?

— И принимала ванну, и смотрела телевизор, и пила сок — милый, ты спишь как сурок. Но не в этом дело.

Рано поутру ко мне вдруг прилипло одно-единственное слово — любовь. Но как прилипло! Я просто твердила как умалишенная: любовь, любовь, любовь А потом вдруг захотела спать и сразу заснула. Так крепко, что увидела сон. Знаете, что мне снилось? Будто я сдаю экзамен, непонятно где, в институте или школе, но экзамен по русскому языку — это точно. Я вытаскиваю билет, а в нем очень странное задание: перечислить все пословицы и поговорки со словом «любовь». И я начинаю — сейчас не вспомню, ей-богу, — но во сне из меня буквально бил фонтан, штук сто поговорок, наверное, а последняя — «от любви до ненависти один шаг». Тут я проснулась, услышала, что внизу кто-то разговаривает, спустилась и, откровенно говоря, просто боялась перебить Юрия. Замерла вон там, возле колонны. Такие жуткие веши… А потом он сказал, что генерал удивляется, как это Щербакова не покончила жизнь самоубийством? Такая была любовь! Вот тогда-то у меня все сошлось.

— Что сошлось?

— Вторая версия.

— И в чем же она заключается?

— В том, что не было никакого убийства. Она сама убила себя, отравилась, но прежде сделала все, чтобы подозрение пало на Игоря. Даже с портретом рассталась. Хотя, собственно, теперь он был ей ни к чему — слишком хорошо понимала, что обречена — Но почему? Почему непременно на Игоря?

— Потому что любовь обернулась ненавистью. Любовь к этому истеричному Димке, который ради нее пошел на все — и на смерть в итоге. А ненависть — к Непомнящим вообще, из-за которых, как она считала, все произошло. И к Игорю в частности. Как к последнему из Непомнящих.

— И она ждала целых двадцать четыре года?

— Нет, она не ждала. Она жила и тихо ненавидела тех, кто отнял у нее единственную любовь. Помните генеральское? Тихая, безответная мышка. Нет, она вряд ли была способна на серьезный поступок. Если верить классикам, месть вообще дорогая и трудоемкая штука. Развлечение для богатых — или по меньшей мере сильных духом. Она была ни то ни другое.

И возможно, так и ушла бы из этого мира тихо, незаметно, никоим образом не потревожив Игоря. Если бы не болезнь. Любой человек, в принципе, понимает, что смертей. Однако ему не дано знать, когда умрет, и он живет спокойно, надеясь в душе, что это произойдет скорее позже, чем раньше. Совсем другое дело, когда оставшееся время известно точно. А еще известно, что впереди — страшная агония, боль, беспомощность и никого близкого рядом. По-моему, мысль о самоубийстве — самая разумная из тех, что может прийти в голову. Ну а уж если умирать, то почему бы не попытаться — ценой собственной смерти — наказать того, кого тихо ненавидела все эти годы? Тихо, но люто. Мне кажется, она рассуждала именно так или как-то очень похоже. И смотрите — все сходится. Она пишет дневник. Потом приходит на салон, отдает картину. Возвращается домой, инсценирует застолье, тщательно протирает все предметы, уничтожая свои собственные отпечатки пальцев. Разбивает часы, чтобы зафиксировать время мнимой смерти. Надевает их на руку — потому, кстати, и не было повреждений. И принимает яд. Картина убийства — налицо. Подозреваемый — очевиден.

Я думаю, она умирала почти счастливой — во-первых, освобождалась от мучений, во-вторых, наказывала ненавистного Непомнящего.

— Интересная версия. Убийства довольно часто пытаются представить самоубийствами. Но чтобы наоборот! Большая, по-моему, редкость в криминальной практике. Однако — должен признать — версия стройная. И вполне может оказаться единственно верной.

Хотя прокуратура наверняка заартачится. Они там терпеть не могут нестандартные решения. Но это уже не ваши проблемы. Так что же, Игорь Всеволодович, не пора ли еще раз повидаться с муровскими ребятами?

Роль посредника — так уж и быть — беру на себя.

— Я готов.

— И отлично.

— Его все же посадят на какое-то время?

— Не думаю. Ждите его к ужину, Лиза.

— Обещаете?

— Слово офицера.

Бой часов снова прокатился по дому.

Они пробили не полночь — всего лишь девять раз.

Но все равно прозвучало торжественно.

И Лиза про себя решила, что это добрый знак.

Все обошлось. Игорь Всеволодович действительно был дома к ужину.

А потом накатило, пошло, поехало — десятки неотложных дел, будто затаясь, только и ждали финала, чтобы явиться во всей красе.

И — неразрешимости.

Впрочем, неразрешимость на поверку оказалась не такой уж твердокаменной.

Все как-то постепенно улаживалось.

Даже футляры с «дарами» пригодились не все.

Остался один — со старинной замысловатой брошью. Усыпанную алмазами гроздь каких-то диковинных цветов венчала крохотная птичка, присевшая будто на один из лепестков. Пташка была как живая, при малейшем движении броши она шевелилась, поблескивая изумрудным глазком. И казалось — вот-вот сорвется с цветка, упорхнет неведомо куда. Секрет броши был прост — старинный ювелир укрепил птичку на маленькой невидимой пружинке. Однако смотрелась она необычно и стоила, понятное дело, недешево.

Разделавшись с самыми неотложными делами, они, конечно же, сгоняли в Питер — и Вера Дмитриевна замучила расспросами, требуя повторения всей истории снова и снова.

Она наслаждалась деталями.

Ужасалась давней интригой.

И вообще ни за что не хотела отпускать их от себя, но ехать было надо.

Причудливую брошь Вера Дмитриевна назад не взяла.

И даже рассердилась, когда Игорь Всеволодович стал настаивать.

— Я, милый мой, не имею такого обыкновения — забирать подарки обратно.

— Помилуйте, Вера Дмитриевна, какие подарки? Мы ведь брали заимообразно, и, кстати, за то, чем пришлось воспользоваться, я намерен со временем расплатиться.

— Заимообразно? Не помню. И вообще — не говори чепухи. Кого хочешь спроси — всяк скажет: старуха Шелест в долг не дает. Заимообразно! Ты, Лизонька, как эти цацки окрестила — «дары»? Вот и умница.

— Так я ж образно, Вера Дмитриевна.

— А я — вполне натурально. Не спорьте со мной, дети, мне станет дурно — вам отвечать.

В конце концов они смирились.

На обратном пути — ехать решили, несмотря на всю спешку, поездом, чтоб уж насладиться поездкой по полной программе, — Игорь протянул футляр Лизе.

— Ну, раз «дары» — так тебе.

Она открыла футляр, слегка потертый, но все равно торжественный. Достала брошь, залюбовалась игрой камней, грациозным танцем птички. Но быстро убрала вещицу обратно и отодвинула футляр.

— Нет, любимый. Кажется, есть женщина, более достойная этих даров.

— Женщина?

— Женщина и ее муж. Ему, надо думать, тоже будет приятно.

— Господи, Вишневский! Я редкая скотина, Лизок.

Не позвонил ни разу с тех пор.

— Ну, не убивайся, родной, так уж сильно. Не думаю, что он так и сидит у телефона в слезах, в ожидании твоего звонка. Дел у Юрия Леонидовича поболе, чем у нас с тобой, так что… Однако появиться нужно. И знаешь что, давай завалимся к ним прямо с вокзала. Адрес я знаю. Это, кстати, недалеко от вокзала.

— Удобно ли в такую рань? И вообще…

— Они встают рано. Людмила — врач, а медики почему-то начинают работать чуть ли не затемно. А насчет удобства… Полагаю, что да. Они, как мне кажется, такие ребята — с изюминкой и с юмором, хоть и застегнуты снаружи на все пуговицы. К тому же мы ведь не на блины и даже не на чай. Обозначимся, вручим подарок и исчезнем. Стремительно. Пусть гадают потом, были мы на самом деле или со сна привиделись.

Вишневские жили в Сокольниках. Большой кирпичный дом в двух шагах от метро — когда-то такие называли «цековскими».

Лиза помнила, Игорь говорил, что квартира осталась от отца, тоже чекиста и вроде бы даже разведчика.