Тибор Фишер - Путешествие на край комнаты

– А что твой брат делал с людьми, что его так боялись?

– Да ничего он не делал. Вот что самое интересное. Ему и не надо было ничего делать. Он просто наводил ужас. Честно признаюсь, одно время я просто мечтал быть таким же крутым: чтобы вот так войти в бар, и все разбегались. Но я никогда не хотел быть таким, как Колд Хард.

Я не думала, что Одли проявится следующим утром, потому что ему надо ехать в аэропорт. Но он выходит на связь.

– Я посмотрел, что там за памятник.

– И что там за памятник?

– Надпись почти вся стерлась. Я разобрал только имя. Ротгер чего-то там.

Последнее письмо пришло через два дня после возвращения Одли.

Дорогая Оушен.

Ну и как все прошло?

Это – копия того письма, что ждало тебя в Чууке. Это безумное место, а Бруно, как ты уже знаешь или не знаешь, и вовсе чокнутый. Вполне могло так получиться, что безумие – или его команда – добралось до него раньше тебя. Так что я принял меры предосторожности.

Мне хочется думать, что путешествие пошло тебе на пользу. Только пусть Бруно об этом не знает. Бруно – скотина, каких поискать, но и от сволочей тоже есть своя польза. Через них можно выйти на интересных людей. Собственно, для того они и существуют. Помнишь, кто нас познакомил? Правильно, Рутгер.

Почему-то мне кажется, что тебя надо встряхнуть. Я не прав? Да, нелегкая эта работа – что-то выдумывать, строить планы. Десять лет – срок немалый. За десять лет может столько всего случиться, а может вообще ничего не случиться. Когда пытаешься загадать на десять лет вперед, даже страшно становится: кто его знает, как там оно будет через десять лет. Говорят, что чем человек старше, тем быстрее идет время. Может быть, это тебя утешит.

Ты ведь не сильно на меня злишься, правда? К сожалению, я такой, какой есть, и другим уже не стану.

Хотя, может быть, ты и сердишься. Если так, то прости. Когда покупаешь кому-то подарок на собственный вкус, никогда заранее не знаешь, понравится он или нет. Прости, если тебе не понравился мой подарок, но я потратил немало времени, чтобы все это устроить. Маленький ураган на твою тихую гавань. Неужели желание сделать приятное человеку никак не считается? Потом будешь рассказывать своим детям, что ты знала одного забавного недоумка, который любил играть в игры.

Знаешь, что тяжелее всего? Смотреть на этих людей и знать, что они будут жить: эти коллекционеры спичечных коробков, этот планктон в человеческом облике, который даже не скажет тебе спасибо, когда ты придерживаешь перед ним дверь, эти тупые водители, что не умеют нормально припарковаться, страховые агенты, адвокаты и законченные наркоманы, так и пышущие здоровьем. И Рутгер, где бы он ни был, проживет до ста лет. Даже до ста пяти.

Правда, сложно избавиться от иллюзии, что ты – лучше всех? И смириться с собственным бессилием – тоже сложно. Откуда бы ни бралась сила, она – где-то вне нас. Знаешь, как это бывает, когда ты болеешь: вот ты лежишь, весь больной и несчастный, а через десять минут тебе вдруг становится лучше, и ты бодро вскакиваешь с постели. Но неизбежно приходит день, когда тебе не становится лучше.

Страх – это хуже всего. Днем еще как-то справляешься, отбиваешься от своих страхов. Здравый смысл и свет солнца придают тебе сил. Но ночью, когда надо спать… скажи, зачем человеку спать? Потому что когда засыпаешь, вот тут начинается самое страшное. Страх возникает внутри, и его не удержишь, как не удержишь отрыжку. С разумом еще как-то можно договориться, но сердце не слушает никаких доводов. Мне страшно, мне очень страшно, но я люблю тебя и буду любить всегда – ну, сколько мне там осталось. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

P.S. Зло – это Хавьер. Хавьер Квинтеро.

До свидания.

Уолтер

Хавьер? Какой Хавьер? Я не помню никакого Хавьера. Я мысленно перебираю весь актерский состав, но Хавьеров там точно не было. Ладно бы мне еще вспомнилось какое-нибудь безымянное лицо – так и таких тоже нет. Я знала в лицо и по имени почти всех, кто работал в «Вавилоне». Ну, то есть всех, кто работал там постоянно. Скажем, рабочих сцены я знала не всех. И барменов тоже – они часто менялись. Может быть, у меня что-то с памятью, но я понятия не имею, кто такой этот Хавьер.

Что произошло в Барселоне? Кто это сделал? И как он все это сделал? Мне уже никогда не узнать. Так все устроено в мире: мы вообще ничего не знаем. Наши чувства, по крайней мере хорошие, добрые чувства, – это единственное, что мы знаем наверняка. И, наверное, единственное, что нам стоит знать.

Полицейский детектив сидит у себя в кабинете, в полицейском участке в Южном Лондоне, и тут у него за спиной раздается ужасный грохот, и в кабинет, проломив стену, въезжает автомобиль. Детектива не задавило только каким-то чудом. Как потом выяснилось, водитель был мертв. Он погиб не при ударе о стену. Он умер раньше. От потери крови, из-за пулевого ранения в бедро. Скорее всего он ехал в больницу и в какой-то момент потерял сознание. Автомобиль потерял управление и врезался в стену. Подобное происшествие привлекло бы к себе внимание в любом случае, но за рулем был известный в городе криминальный авторитет по кличке Полностью Невиновный, так что дело получило широкую огласку. Полностью Невиновный официально сменил фамилию, как он сам говорил, по приколу. «Подсудимый Полностью Невиновный, вы обвиняетесь в…» Это ужасно его забавляло. И еще он божился, что такое вступление склоняет присяжных на его сторону.

Полиция, равно как и все остальные, была только рада так удачно избавиться от преступника, который попортил им столько крови. Удручало другое: поскольку это была не старушка божий одуванчик, которую тюкнули по голове и ограбили в подворотне, а известный в городе уголовник, неоднократно судимый за изнасилования, вооруженные ограбления и прочее, им пришлось провести расследование. Кто застрелил Полностью Невиновного? Версии были самые разные. Мафиозные разборки. Заказное убийство. Полиция выступила с публичным обращением к общественности: если кто-нибудь что-нибудь знает, просьба немедленно сообщить, куда надо. Кого только не обвиняли: русскую мафию, ямайскую мафию, колумбийскую, албанскую, других известных светил уголовного мира, многочисленных бывших любовниц и даже саму полицию. В городе произошло еще несколько громких убийств с применением огнестрельного оружия, все жертвы были известными криминальными деятелями – их безвременную кончину рассматривали как вполне закономерное следствие гибели Полностью Невиновного.

Органы следствия пребывали в растерянности. Журналисты строили домыслы и гнобили несостоятельных сыщиков. А год спустя в полицию обратился один пианист, который только что вернулся с мировых гастролей, продолжавшихся целый год. Он принес видеозапись, сделанную за день до отъезда. Он как раз купил видеокамеру и проверял, как она работает, снимая улицу из окна. В частности, он заснял человека, который вышел из машины, вертя что-то в руках, а потом сунул эту штуковину в задний карман. Раздался приглушенный выстрел. Это Полностью Невиновный случайно выстрелил себе в задницу из своего собственного пистолета. Пианист не придал этому особенного значения. В Брикстоне постоянно стреляют. Он спокойно отбыл на гастроли, а по возвращении с удивлением обнаружил, что тут, оказывается, подняли такую бучу.

Для всех, выдвигавших замысловатые версии происшедшего, это стало большим разочарованием.

Все искали не там, где надо. Подозревали кого угодно, но только не самого пострадавшего. Никому даже в голову не приходило, что это мог быть просто несчастный случай. Если бы не эта случайная видеозапись, дело так и осталось бы нераскрытым.

И вот теперь у меня появилась разгадка, которую мне, как и в вышеописанном случае, буквально преподнесли на блюдечке – по крайней мере, мне кажется, что это разгадка, но я не знаю, что мне с ней делать. Что сделал Уолтер? Действительно спас меня от чего-то или просто решил дать нагрузку своим мыслительным мышцам?

Я рада, что он написал эти письма. У меня в жизни было немного мужчин, с которыми мне было по-настоящему хорошо. Я имею в виду не постельные удовольствия. Мне нравилось, как он храпел. Это было похоже на звук проходящего поезда, где-то вдали. А мне всегда нравились поезда, проходящие где-то вдали. Что-то в них есть обнадеживающее. Мне нравилось покупать его любимую еду. Нравилось слушать, как он плещется под душем. Нравилось слушать, как он подходит ко мне – в его походке был какой-то особенный ритм. Словно постукивание кастаньет. Предвкушение пьянящего праздника.

Да, у меня, кажется, есть разгадка. И я знаю, с кем о ней поговорить.

С Одли.

Звоню Одли. Прошу, чтобы он включил нашу аппаратуру.

– А просто по телефону – никак?