Эмилия Прыткина - Свадебный переполох

После этого инцидента Арусяк всерьез задумалась над продолжением отношений со своим учителем и решила откровенно поговорить с ним. Будучи девушкой неопытной, Арусяк долго мялась и размышляла, как бы намекнуть Саше на то, что чувства ее искренни и пора бы ему уже проявить себя во всей красе и предстать перед ней в обличье прекрасного принца, а не скупого рыцаря, что любит она его не ради денег и совершенно не обязательно проверять ее на вшивость и жмотничать. Через три дня Арусяк пришла на занятия с трагическим выражением лица.

– Что случилось? – поинтересовался Саша.

– Да так, ерунда, – отмахнулась Арусяк. – Вчера к нам в гости приходили папины знакомые, я очень нравлюсь их сыну. Впрочем, это пустяки.

Идею разговора Арусяк позаимствовала у прекрасной Амелии из романа о доне Педро.

Саша почувствовал, что лакомый кусочек уплывает у него из-под носа.

– Хм, ладно, скажи родителям, что я завтра приду к вам в гости.

– Хорошо, – обрадовалась Арусяк.

В тот же вечер родители были извещены о завтрашнем визите талантливейшего преподавателя английского языка Саши Величко.

– С чего бы это? – удивился Петр.

– Не знаю, – покраснела Арусяк. Она понимала, что отец придет в ярость и порвет Сашу на ленточки для бескозырок, узнай он об истинной причине визита.

К тому же, согласно сюжету романа, дон Педро должен был попросить руки прекрасной Амелии, получить отказ, выкрасть ее ночью и увезти в далекую страну, где они заживут долго и счастливо.

Петр пожал плечами, сказал «вах» и убежал в ресторан, а Аннушка, решившая, что преподаватель хочет сообщить им что-то важное, связанное с успехами дочери в изучении английского языка, побежала в кондитерскую заказывать торт для торжественного ужина.

На следующий день ровно в семь часов вечера в дверь позвонили. Открыла Аннушка, мило улыбнулась Саше и пригласила его войти. Саша, который всю дорогу нервничал и думал о том, как начать разговор с родителями Арусяк, увидев такой радушный прием, приободрился и даже улыбнулся в ответ. На ужин подавали долму, из шкафа достали дорогой антикварный сервиз, который папа подарил маме на пятнадцатилетие семейной жизни. После того как Саша пять минут тщетно пытался разрезать голубец и вовсю скреб ножом по тарелке, издавая неимоверный скрежет, материнское сердце не выдержало.

– Голубцы не режут, их едят целиком, заворачивая в лаваш, – сказала Аннушка и продемонстрировала, как это делается.

Повисла пауза. Есть уже никому не хотелось.

– А попробуй армянского сыра, – предложила Арусяк.

И это было ошибкой. То ли от волнения, то ли еще по какой-то причине, Саша набросился на сыр и слопал все, что лежало на тарелке. Шокированная Аннушка пошла на кухню и принесла еще сыра. Саша умял и его и попросил завернуть ему сыра в пакетик, когда он соберется уходить. Вскоре оказалось, что Саша страшно стучит зубами, когда ест. К тому же он умудрился в одиночку вылакать полбутылки коньяка.

– Как успехи у Арусяк? – поинтересовалась Аннушка.

– Э-э-э… успехи? Хорошо, да, хорошие успехи. – Саша вызывающе посмотрел на Арусяк и подмигнул ей.

От вида захмелевшего жениха, жадно уминающего все, что стояло на столе, Арусяк стало страшно, и вдруг она поняла, что это никакой не дон Педро, а самый обыкновенный преподаватель, за которого она не выйдет замуж даже под страхом смертной казни. Горе-жених в это время точил остатки сыра и довольно облизывался.

– Я вообще против всего этого: институт, учеба, зачем? – вставил свое веское слово Петр. – Моя мать вышла замуж без института, родила четверых детей. Пустое все это, пустое.

– Ну, это как посмотреть, каждому свое, – не замедлил ответить Саша, перекинувшись на лаваш.

– Не знаю, мы, армяне, другие, у нас обычаи другие, нравы. – Петр закурил сигарету и недовольно посмотрел на Сашу.

– Да мне что армяне, что татары, что азеры на рынке – один черт. Лишь бы не китайцы – не люблю желтокожих, – икнул Саша. – А вообще, я вам вот что скажу. Вы в наши с Арусяк отношения не лезьте, мы уже все решили. Хотя в организации свадьбы ваша помощь была бы весьма уместна. Я тут подготовил список расходов. Сейчас, сейчас. – Саша полез в карман и извлек из него листок в клеточку, исписанный мелким почерком. – Вот, я все посчитал: аренда лимузина… так, это не то… фата, платье, кольца… кстати, кольца можно не покупать, я бабушкины коронки переплавлю, у нее вся челюсть была золотая… где же это… ага, вот: ресторан… смотрите, Петр Парфенович, вот расходы на ресторан, – обрадовался Саша и протянул Петру Мурадяну листок.

Петр побледнел, посмотрел на Арусяк, потом на жену и растерянно развел руками:

– Какая свадьба, Арусяк, какая свадьба? Как это – все решили? Анечка, ты же сказала, что это преподаватель?

– Ну, кому преподаватель, а кому и не очень, – растянулся в улыбке Саша и похлопал Петра по плечу.

– А как же английский язык? – жалобно протянула Аннушка.

– А-а-а, язык, а что есть язык? Язык есть средство общения. – Окончательно охмелевший Саша махнул рукой и попытался в порыве страсти, коей он воспылал к будущим родственникам, обнять Петра Мурадяна.

– Во-о-он! – крикнул Петр и указал Саше на дверь.

– Петенька, Петя, успокойся, Петя, – засуетилась Аннушка, которая давно не видела мужа в таком состоянии. – Сядь, Петя.

– Вон, негодяй! Сначала научись уважать старших и просить руки дочери, а потом приходи! – продолжал орать Петр.

– Дикари! Вот дикари! Да пошли вы со своей Арусяк! – крикнул Саша и хлопнул дверью. Впрочем, пакетик с сыром он с собой прихватил.

После ухода несостоявшегося зятя Петр Мурадян плюхнулся на диван, закатил глаза и стал хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Аннушка заойкала, стала прыгать вокруг, капать валерьянки, потом зачем-то схватила со стола графин с водкой, набрала ее в рот и прыснула в лицо мужу. Петр взвыл и стал тереть глаза.

– Ой, господи, что же делать? – закудахтала Аннушка и побежала на кухню, откуда вернулась с мокрым полотенцем и возложила его на чело умирающего супруга.

Петр Мурадян застонал и тяжело вздохнул.

– Этот твой преподаватель – грубиян, пьяница и рахит! К тому же он стучит зубами за едой! – выдала Аннушка, гневно посмотрев на дочь.

– Мам, ну ладно, он грубиян, пусть пьяница, но какой он рахит? – попыталась возразить Арусяк. – Он нормальный парень, он работает.

– Рахиты тоже могут работать. Ты видела его голову? А пальцы? Он рахит, говорю тебе, сто процентов. О боже, ты хочешь осчастливить меня внуками-дебилами? Ты хочешь свести в могилу своего отца?

При слове «могила» отец, лежавший на диване и не подававший никаких признаков жизни, вяло махнул рукой и прошептал:

– Эх, за что меня Бог так наказал?

– Да у него на лице написано, что он скупердяй, он тебя яйца стричь заставит, – разгорячилась Аннушка.

– Что? Какие яйца? Кто заставил? Арусяк заставил яйца стричь? Убью негодяя! – заорал вскочивший с дивана Петр.

– Лежи уже! – прикрикнула на него заботливая жена. – Это поговорка такая: про скупых людей говорят, что они даже яйца стригут. Никто никому ничего не стриг. Лежи!

– Сами себе стригут? – удивился Петр.

– Куриные яйца, ку-ри-ные, – сказала по слогам Аннушка. – Да что ты прицепился с яйцами, дай с дочерью поговорить.

Разговор длился до глубокого вечера. Родители отчитали бедную Арусяк по первое число и строго-настрого запретили даже думать о том, чтобы выйти замуж за русского.

– А как же английский язык и институт? – пролепетала Арусяк.

– Никакого английского, никакого института! – крикнул разъяренный отец.

– Мы наймем тебе другого преподавателя! – крикнула еще громче Аннушка, вызывающе посмотрев на мужа.

– Ай, ну вас, – отмахнулся Петр и чуть не прослезился.

Арусяк вздохнула, кивнула головой и пошла в свою комнату. Всю ночь ей снились нерожденные дети-рахиты, клацающие зубами и смачно жующие сыр. Потом прискакал дон Педро, выкрал прекрасную Арусяк и увез ее почему-то в Китай.

На следующий день Петр Мурадян взял дочь за руку и повел к новой преподавательнице – глухой и подслеповатой старушке лет семидесяти, которая когда-то давным-давно работала в школе учителем английского языка. Из пяти предложенных кандидатур старушка Фаина Иосифовна была единственным преподавателем, который не представлял угрозы для нравственности прекрасной Арусяк. Остальные были забракованы, даже шестидесятилетний профессор, который прожил добрую половину жизни в Англии и шпарил по-английски не хуже самой королевы. «У него может быть сын или внук», – подумал Петр Мурадян и решил перестраховаться.

Старушка, которая сидела в кресле-качалке и курила папироску, приняла Арусяк с радостью, поскольку последний ученик, которого она чему-то научила, посетил ее двадцать лет назад, и то исключительно для того, чтоб поздравить с юбилеем. Натянув на нос очки, старушка окинула Арусяк взглядом, чмокнула губами и прошамкала беззубым ртом: