ПИТИГРИЛЛИ - КОКАИН

Вдруг Тито печально задумался.

– Бедняжка, я проделал с ней скверную шутку, – подумал он с искренним раскаянием. – Она проведет пренеприятную ночь… Быть может, я сделал ей какую-либо неприятность. Надо позвать ее к телефону и сказать, что… Но я позабыл номер телефона. Тем хуже, или тем лучше. А может быть я сделал хорошо.

И он снова раccмеелся.

Когда он стал раздеваться, то положил на

ночной столик часы, деньги и золотую коробочку. Открыл ее. Она была почти пустая: во время перерыва в театре он взял весколько щепоток, чтобы отпраздновать свое вступление в большую ежедневную газету «Текущий момент». Оставалось не больше одного грамма. Тото высыпал все на руку и стал жадно вдыхать.

Вынул из чемодана последние вещи, которые оставались в нем: пижаму, библию, револьвер. Надел пижаму и положил на ночной столик библию.

– Говорят, что эта книга должна быть на столе у каждого проядочного человека, – пробормотал он. – Я никогда не читал ее, но она всегда лежит у меня на столе.

Кокаин проникал до самых легких каким-то особым холодком.

– Как, однако, в этой гостинице мерзнут ноги! – бурчал Тити, ежась в комок.

Он слышал каждый удар своего сердца.

– Сердце мое куда-то спешит. Оно гонится за носом, который уже удрал. Я далеко пойду в этой редакции. Череа год буду директором. Затем женюсь на дочери какого-нибудь министра. Стану депутатом. А там я им скажу: поверь мне, Алкивиад, что лучше иметь дело с этими юношами, чем дышать воздухом Афин…

Неизвестно, как и почему ему стали приходить на ум фразы, слышанные когда-то в лицее.

Как все-таки мерзнут ноги!

Сердце успокоилось. Но фантазия продолжала

работать. В голове его начался какой-то шабаш ведьм; перед закрытыми глазами прыгали искры. Каждая из этих искр делилась на сотни другихь, и в конце концов, хотя глаза продолжали быть закрытыми, ему чудилось, что комната залита светом.

В этом свете вырисовался круг, который превратился затем в квадрат, потом в параллелепипед: черный параллелепипед, у которого три стороны были золотые; затем: библия!

– Книга Бытия… Какой шутник этот Бог, какой страшный юморист великий Бог!… – думал Тито в то время, как сердце выбивало какую-то трель. – Какой шутник, какой юморист великий Бог!…

Бог сказал:

да будет свет

да будет небо

да произрастет трава

да произрастут деревья

да будет солнце

да будут звезды, раз нет газа

да будет газ, раз нет звезд

да будут рептилии

да будут птицы

да будут домашния животные

да будут хищные звери для зологических садов

да будет мужчина

да будет женщина…

Затем этим двум последним посоветовал плодиться и размножаться и дал им право господствовать над рыбами в водах, над птицами в воздухе, над зверьми, которые ходят по земле. Достаточно было сказать: да будут звезды, да будут крокодилы, да будут цесарки, да будут гремучия змеи, да будет тюлень и дикобраз, чтобы эти животные появились автоматически.

Если это так, то не было особенного труда создать мир.

И все же этот бедняга почувствовал необходимость отдохнуть на седьмой день.

Какой проказник этот Бог! Правда, что Он же создал всю эту божескую блогодать, как например: воду для поливки растений, траву для кормления животных, животных для питания человека, женщину, которую должен содержать мужчина, змею, которая наделала неприятностей тому и другому, солнце для просушки белья, звезды, чтобы освещать поэтов, луну для неаполитанских песен. Но мне кажется странным, что все это возникло из ничего и только для того, чтобы существовать. Я думаю, что Отец земной любит общественные игры, и что у Него все было заготовлено заблаговременно, что у Него, как у хорошого престидижитатора*, была шкатулка с двойным донышком и зоготовленные стаканы, и что в течение шести созидательных дней Он устроил фокус-покус, чтобы произвести впечатление на обыкновенных смертных.

Но за этим скрывается какой-то трюк.

Чтобы дать человеку жизнь, Он вдохнул ему в ноздри живительный дух.

А я думаю, что Он сделал это не для того, чтобы дать ему жизнь, а чтобы вложить ему в рот искусно подобранные бациллы. И на самом деле: Адам жил только 930 лет, тогда как мог жить гораздо дольше.

Начало, сделанное Богом, было великолепно. Создал звезды с громадными орбитами, солнце с вечным светом, безчисленное количество растений и животных. Он нисколько не думал о расходах. А для того, чтобы создать женщину, поскупился и вынул ребро у Адама.

Какой юморист этот земной Отец!

Он знал по опыту, что, когда написано «воспре-

____________________

* Манипулятор, фокусник (Д.Т.)

щается курить» – чувствуется непреодолимое желание закурить папиросу.

Чувствуя угрызения совести из-за излишне отпущенных даров Адаму и его супруге, Он решил, оставаясь в стороне, лишить их этого и прибегнул к змею, внушив ему тонкую штуку с яблоком, которая всем нам хорошо известна.

Змей был заодно с Богом.

Все было обдумано.

Результатом всего этого было то, что глаза Адама и Евы увидели, что они нагие; вследствие этого они совместными трудами сшили себе по мерке одежду из фиговых листьев. Но как они могли понять, что они наги, когда никогда не видели себя одетыми?

На следующее утро Господь пошел навестить Адама, который, как и следует кавалеру, свалил вину на жену.

Разгневанный Бог заставил Еву дорого заплатить за яблоко и придумал тошноту во время беременности и страшные родовые муки. Женщины, у которых матка отличается ретрофлексивностью, знают, кого они должны блогодарить, ибо Бог сказал: в страданиях будешь рожать; земля породит шипы; в поте лица твоего и твоего хлебопека будешь есть хлеб свой и дорого заплатишь за него, так как обмен с Америкой ужасен.

Затем Он изгнал их из Эдема, на пороге которого поставил пикет из полицейских с огненными шпагами и дал им имя херувимов. В общем супружество Адама и Евы было несчастным, как и все комбинированные супружества.

Но что меня больше всего возмущает, так это то, что Он прикидывается невинным. Сам же придумывает самые сложные комбинации, а потом идет к Адаму и наивно спрашивает:

– Что ты сделал с яблоком?

Идет к Канну и спрашивает:

– Что ты сделал со своим братом?

Если бы я был на месте Каина, то тиснул бы Ему хорошенько.

В глаз Бога, Который все видит… и слышит. Пожалуй, слышит и мои ругательства. И способен поразить меня.

Однако, как холодно ногам!

И все-таки, если бы я должен был умереть сейчас, то, пожалуй, был бы доволен. Убить себя – нет. Но сладко умереть – да. Уйти из жизни так же, как выходишь из бани. Какая прекрасиая вещь умереть! Счастливы только трупы, которые уже разлагаются; чем дальше пошло разложение, тем больше счастье. Если же я не должен умереть, то желал бы, по крайней мере, остаться здесь неподвижно, как минерал, без желаний, без инициативы, без сопротивлений; пусть все движется вокруг меня, как хочет и знает; пусть все рушится и не пошевелить ни одним пальцем; поступать так, как когда-то поступали честные женщины, которые старились, дурнели, опускались и не применяли ни пудры, ни белил. Однако, какой странный эффект производит на меня кокаин! Холод в ногах, фейерверк в мозгу, водопад глупостей, сердце работает, как швейная машина, и ясное подчинение идее неподвижности. Мне хотелось бы оставаться в кровати два, три дня, пока не придет лакей и не постучит в дверь; потом пришел бы хозяин; затем поли-ция; я никому не стал бы отвечать, пусть встряхивают меня, уносят вон, как хотят, куда хотят… что за странный эффект производит на меня кокаин, коко, чудодейственный коко!…

Сердце продолжало усиленно биться; и вследствие этого дрожало все тело: вздрагивало, трепетало, подергивалось, как автомобиль, стоящий на месте с заведенным мотором.

Но вот возбуждающее действие зелья начинало ослабевать. Тито стал приходить в себя. И уснул…

Проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Но Тито не заметил этого, потому что в Париже солнце стоит всегда очень высоко: так высоко, что его никогда не видно.

В десять ему надо было быть в редакции. Директор, уставив на него свои усы укротителя, сказал ему: явитесь ко мне.

– Значит, надо явиться ему со свежим лицом.

Стоя перед зеркалом с намыленным лицом, Тито думал:

– Что за скучная вещь эта жизнь! Н как она безполезна! Каждое утро вставать, надевать ботинки, бриться, говорить с посторонними людьми, смотреть на стрелки часов, которые постоянно возвращаются на то место, где они тысячу разь уже были. Есть. Есть куски трупов; есть умершие фрукты; даже хуже – разлагающиеся; срывать такие красивые фрукты для того, чтобы пропускать их через наш организм. Глотать мертвечину, пока сами не станем мертвецами. Создавать, а затем разрушать созданное для того, чтобы на его месте воздвигать нечто новое. Все в жизни условно и не имеет особенной ценности. Кто осмеивал супружество, когда устал наконец от своей свободы и приключений, кончит тем, что будет завидовать тем, которые маются с женой и детьми. Думаю, что великие артистки завидуют тем женам, которые гнут свою спину над стиркой белья и домашней работой, а великие политические деятели, которые «пишут историю», сожалеют