Галина Таланова - Бег по краю

Руки мужчины сжимали её всё сильнее, нежное поглаживание превратилось в щипки какой-то хищной птицы, не умеющей клевать по зёрнышку, рука с талии переместилась на грудь, пытаясь отжать её, как промокшее и набухшее под дождём полотенце, что не ко времени оказалось повешенным сушиться на верёвочку. Жарко дыша ей в ухо всё учащающимся дыханием, мужчина прошептал, щекоча её щетиной усов: «Пойдём ко мне…» Потом дёрнулся, будто подстреленный, ослабляя железную хватку могучих заклинивающих ладоней. Её правая грудь утонула в его пятерне, словно маленький зяблик, которому почему-то решили свернуть шею.

Домой она вернулась под утро, попыталась тихо открыть замком дверь, ключ в замок не влезал. «Вставили ключ изнутри – и закрыли на собачку», – догадалась Лидочка.

Она в нерешительности постояла в полутёмном заплёванном подъезде, вдыхая шибавший в нос острый запах кошачьей мочи и сигаретного дыма, въевшийся в облупленные стены, и думая: будить или не будить Андрея птичьей трелью звонка… Решилась всё-таки позвонить, звякнула робко и нерешительно, напряжённо прислушиваясь к сопящей в квартире тишине… Тишина продолжала закладывать уши, как в самолёте при его резком снижении. Она позвонила ещё раз. За дверью по-прежнему стояло безмолвие. Лида посмотрела на часы. Десять минут четвёртого… Ещё, по меньшей мере, четыре часа, как домашние отправятся на службу, да ей и самой тоже надо будет бежать на работу.

Она села на ступеньки, прислонившись головой к холодной бетонной стене, исписанной корявой надписью про то, что Машка любит Петю. Через десять минут лязгнул зубами замок двери напротив. Железная дверь распахнулась – и из неё вышел мужчина лет сорока кавказской национальности и тотчас побежал вприпрыжку по лестнице. Через двадцать минут оттуда же возник пожилой мужчина с животом восьмого месяца беременности, он медленно окинул внимательным и оценивающим взглядом Лиду, но не проронил ни слова и стал медленно спускаться, грузно опираясь на перила. Ещё через пятнадцать минут из чуть приоткрывшейся двери выскользнул патлатый мужик в спортивном костюме.

– А, привет, – сказал мужик. – Ты что на лестнице работаешь? Сколько?

Лидочка струхнула, вскочила со ступеньки, скороговоркой протарабанила:

– Нет, я не работаю. Я тут живу. Вот воздухом вышла подышать…

– А… – понимающе сказал мужик и плюхнулся на ступеньку рядом с ней, по-хозяйски закинув мускулистую пятерню с траурной каймой под ногтями к ней на плечо. Лида резко дёрнулась, стряхнув руку, будто прыгнувшую лягушку.

– Я же сказала, что я здесь живу. Я сейчас мужа позову…

– Ну-ну, – сказал мужик. – Зови, – и раскатисто, будто эхо по горам прокатилось, засмеялся.

Лида уже перепугалась не на шутку. «Что делать? Звонить и барабанить в свою квартиру, а вдруг и не откроют? А откроют, будет повод от неё избавиться. И будет уже не она пребывать в оскорблённых чувствах, а её новые родственники…» – думала Лидочка лихорадочно. Мужичок поднялся со ступеньки и, оскалив стальные коронки, сверкнувшие, будто зубья пилы, стал медленно придвигать её к стене. Липкая ладонь скользнула по ягодицам. Лидочка, бабочкой распластавшись по стенке, выскользнула, пронырнув под мышкой мужика к двери, и нажала звонок, не отпуская его кнопку. В квартире по-прежнему стояла тишина. Кнопку Лида не отпускала и по-прежнему держала что было силы леденеющими от страха кончиками пальцев.

– Помогите! – заорала Лида.

Через минуту она услышала топот стада слонов, бегущего от погонщика, за дверью напротив – и мужской голос изрёк через дверь:

– Если Вы не прекратите хулиганить, я вызову милицию.

Лида вдруг расслышала шаги и за дверью своей квартиры, но не открывали, а, затаившись за дверью, слушали, что происходит в подъезде.

– Эх, раз… Ещё раз… – пропел мужик хриплым баритоном, раздавшимся, точно из старого репродуктора.

– Вы меня поняли. Я вызываю милицию, – донеслось из тамбура напротив.

Боязливо приоткрылась дверь из квартиры под «красным фонарём», ровно настолько, чтобы могла в неё просунуться голова ослепительно пепельной блондинки с длинными русалочьими волосами, которая отчётливо выговорила:

– Немедленно уходите или я вызову своего охранника, вам мало не покажется. Мотай удочки отсюда! Ты меня слышишь?

Мужчина с минуту, будто раздумывая и колеблясь, постоял, – и начал быстро спускаться по лестнице. Обе двери захлопнулись – и она осталась одна. До неё донеслись приглушённые голоса из её квартиры, звучавшие, будто из погреба. Голоса были мужской и женский. Дамский голос был явно раздражён, вибрировал на взлетевшей ноте и доносился, по-видимому, из спальни. Лида услышала удаляющиеся шаги Андрея.

Больше ломать звонок она не стала. Снова села на лестницу, прислонившись виском к стене, остужающей каменным колодцем поднимающийся внутри жар, и подумала о том, что она будет делать, если эта дверь не откроется никогда? Назад в деревню она не поедет. Это уж точно. Значит, придётся искать квартиру. А это, конечно, дорого очень и долго так она не просуществует… Андрей был удобный вариант во всех отношениях, если бы только не его мамашка!.. Может, ей и надо было смолчать, но, сколько можно терпеть диктат свекрови? Она, конечно, проживёт и так… А совсем недавно она была свободной и могла делать, что ей было угодно. А теперь… Эта вечная жизнь под прицелом…. Только она делает шаг в сторону – как чёрная прорезь тут же сдвигается, следуя по траектории её перемещения. Как же она от этого устала! Чего она, собственно говоря, добилась своим вывертом? Думала, что Андрей кинется за ней, сломя голову по лестнице, ломая ноги? Померещилось только, что пуповину перерезали, а на самом деле вот она! Общий кровоток у матери и сына… Куда уж тут с этим тягаться деревенской Лидке…

Сдвигалась по холодной стенке к ватному одеялу сна, медленно погружаясь и закутываясь в его обволакивающую нежность. И вот уже она летает, парит над городом, но из его труб, торчащих, будто выехавшие гвозди из расшатанного дома, идёт чёрный дым. Она лавирует между этими клубами дыма – и удивляется, что дым и не рассасывается вовсе; парит, будто орлица, высматривающая добычу… Люди с её поднебесной высоты – маленькие букашки… Она медленно снижается, букашки начинают расти в размерах, вымахивая до Гулливеров, – и вот она уже сама теряется среди этих гигантов, боясь стать чьим-нибудь охотничьим трофеем.

Она очнулась от резкого стука, похожего на тот, что бывает от закрываемого канализационного люка; раздаётся ленивый лай, перемешанный с незлобным рычанием. Лида вздрагивает и просыпается, ссутулившейся спиной чувствуя движение здоровой собаки, тащащей на поводке за собой хозяина. Глаза пса плотно завешены белыми лохматящимися космами, как бахромой. И Лида думает: «И что это он интересно может за этим разглядеть? Может, и мы, как этот кавказец, видим лишь малую часть всего, густо занавешенные собственными представлениями?» Через полтора десятка лет её дочь заведёт такого же мохнатого зверя. А пока Лидочка сидит на холодной каменной ступеньке и думает о том, что она могла застудиться за эту бунтарскую ночь. Скоро её домашние пойдут на работу. А что же делать ей? Она резко поднялась, чувствуя сильную боль в затёкшей ноге, в которой закололи тысячи иголочек, и медленно спустившись по лестнице, словно в замедленной киносъёмке, вышла в утренний молочный туман, сквозь который можно было разглядеть лишь себя. Ау! Люди! Вы меня слышите?

Весь день она была сама не своя, всё время прокручивая, как заевшую граммофонную пластинку, события последнего дня. Она решила прийти домой пораньше, пока Андрея и его родителей не было дома.

Отпросившись с работы за час до звонка, бежала по улицам со сбивающимся дыханием, как загнанный заяц, почти задыхаясь. Сунула ключ в замочную скважину – и вздохнула с облегчением, поняв, что он нырнул до упора, повернула его – и вошла.

Решила, что надо быстренько приготовить что-нибудь вкусненькое: «Блинчиков что ли напечь? Или пирожков?» Замесила пресное тесто, поставила варить яйца, чтобы потом размять их вилкой и завернуть в блины. И начала священнодействовать. Через полтора часа всё было готово.

Поставила на стол огромную гору ароматных блинов, налила в вазочку малинового варенья – мамин презент, открыла банку сгущёнки, положила на сковородку десять блинчиков, завернув в них яйцо или творог.

Первой пришла свекровь. Лида так хотела, чтобы это был Андрей или свёкор. Свекровь, раздевшись, быстро прошла в свою комнату, потом на кухню, где Лидочка домывала посуду после готовки, окатила невестку ледяным взглядом и изрекла:

– Если ты думаешь, что я позволю иметь сыну гулящую по ночам жену, то ты глубоко заблуждаешься.

Вскоре появился и свёкор. Свёкор равнодушно поздоровался с ней, наткнувшись на неё в коридоре, – и удалился к себе.