Юрий Трещев - Город грехов

Потрясенный зрелищем, писатель накинул на плечи плед и вышел на террасу, заставленную цветами в горшках…

В сквере у театра было шумно.

Слухи о нависшем над городом проклятии собрали горожан в толпу. Мужчины, женщины сновали туда и сюда, тревожно прислушивались.

Иногда землю охватывал трепет, и она тяжко вздыхала.

Так им казалось.

На импровизированной сцене писатель увидел оратора в парике. Оратор разыгрывал одноактную пьеску, для сценического воплощения которой он привлек статистов из толпы.

Статисты изображали хор, стояли в смиренных позах с вытянутыми лицами.

Монолог оратора чередовался репликами статистов, восклицаниями и песнопениями, которые вводили зрителей в состояние отвлеченности и созерцательности.

Оратор картавил, подражая известному поэту.

Уже мертвый, поэт подвергся всем способам бесчестия, которых сумел избежать при жизни.

Иногда оратор прерывал себя риторическими вопросами и восклицаниями. Трудно было составить представление о логическом замысле его речи, скорее всего такого и не было.

Декорации сцены изменились.

Оратора в парике сменил артист. Он был соседом писателя. Лицо артиста было в темных желтоватых тонах.

Помогая себе жестами и мимикой, артист убеждал горожан не падать духом и счастливо завершить остаток этой жизни.

Люди в толпе были разные, одни смеялись, другие рыдали и дрожали от страха.

Разумные люди, ставящие себя не ниже философов, которые умели видеть сходство во всяких вещах, молча внимали артисту.

Были в толпе и обычные люди, которые только попусту толкались, напирали и разевали рты, не чувствуя никакого страха перед знамениями, предвещающими нечто ужасное, может быть, даже конец света.

Артист, по всей видимости, отводил себе роль Вергилия в путешествии к лучшему миру. Иногда он вскидывал голову, и над его головой как будто вспыхивало пламя.

— Вы забыли бога и окружили себя толпой вожделений… — восклицал артист, обращаясь к толпе. — И теперь вам грозит смерть и круги ада… смертные вы пытались причислить себя к бессмертным… как вы оправдаетесь?.. через вас обычные люди соблазнились и претерпели многое из того, что с ними случилось… попробуйте теперь мертвых заставить замолчать… они взывают из гробов о справедливости… вы их привели в движение и смятение, и как Пилат умыли руки… молчите… не пытайтесь оправдываться… оправдывающие себя всегда делаются своими обвинителями… что?.. вы пытаетесь уверить меня, что заслуживаете прощения, хотя подлежите суду, как виновные?.. что?.. нет… нет… я не сошел с ума и меня не оглушили слухи о проклятии… осмелюсь предположить, что они сомнительны, несправедливы и имеют нужду в доказательствах… что?.. а об этом я пишу в своих мемуарах, которые иногда напоминают мне донос на самого себя… я и не предполагал, что дойду до такого безумия и осмелюсь солгать что-либо подобное… даже мои враги, почитающие себя знающими то, чего не знают, не могли бы выдумать подобное…

Солнце неожиданно затмилось. Порыв ветра поднял в воздух облако пыли.

Толпа пришла в ужас, своим страхом свидетельствуя о присутствии бога.

— Не смерти нужно бояться… — заговорил незнакомец в плаще, появившийся из-за спины писателя.

— Что?.. я вас не понимаю… — писатель невольно отступил.

— Время, когда нас не будет, так же мало касается нас, как и время, когда нас не было… к тому же со смертью прекращаются и страдания… это успокаивает и устраняет страх и все ужасы относительно преисподней… человек может жить приятно лишь тогда, когда живет разумно… глупо делать саму жизнь только средством для жизни… к счастью ведут умеренность желаний и воздержание от страстей… кстати, вы не знаете, кто этот человек, взявший на себя роль пророка?.. — незнакомец сощурился.

— Мой сосед и известный актер… — сказал писатель заикаясь. — А кто вы?.. мне кажется, мы уже встречались…

— Когда-то я жил в доме, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем… увы, от дома остались одни развалины… время бежит и в прошлом все исчезает, города, люди… — Губы незнакомца искривила улыбка. Он сошел по ступеням и исчез в толпе, внимающей артисту, речь которого приобрела стройность, была полна игры слов и созвучий в концовках фраз. Он рассказывал зрителям о достойных удивления и изумления видениях, явленных ему. Он был тот воскресший, который недавно умер и ожил. Восхищенный из своего тела, он видел в духе, как город проваливался в разверзшуюся яму преисподней. Там в кромешной тьме ему открылось то, что прежде было скрыто и неизвестно. Он был на самом дне преисподней и слышал голоса всех грехов. Они вопили и обвиняли его все вместе.

— Все… занавес… хлопайте… — сказал артист, обращаясь к толпе, и стал подниматься по лестнице на террасу. — Кажется, я напрасно воскрес… — заговорил он, обращаясь к писателю. — Есть люди, которые ищут моей смерти и будут весьма обрадованы, увидев меня живым… ну, здравствуй…

— Я вас знаю?..

— Я изменил имя и лицо, но меня не трудно узнать… когда-то я был известным артистом и твоим соседом, пока не попал под подозрение и не присоединился ко всем прочим блуждающим… боже, а это кто?..

Человек, спавший в кресле еврея, умершего от желтухи, встал, потянулся и громко с криком зевнул. Пошатываясь, он спустился с террасы и скрылся в толпе.

В толпе шум. Очередного оратора избили так, что он сесть не мог, и лечь не мог, его рвало желчью, губы тряслись. Он лежал у стены и царапал стену ногтями, как будто карабкался по лестнице на небо к богу с приговором людям. И бог явился ему. Его окружала свита существ, одетых как птицы одеждой крыльев.

Бог увлек человека за собой, завел его во мрак, где каждый угол был полон вздохов, и оставил…

Утром улицы города наполнились пылью и шумом.

Опасаясь исполнения проклятия, люди беспорядочно покидали город. Они шли в горы, полные сомнений и тревог, от страха забыв, что имеют разум, и расползались по щелям и расселинам в скалах. Одни лежали, боясь заснуть, другие путали сон со смертью. Некоторые продолжали идти в темноте и забредали в болота и топи. Не в силах выбраться из трясины, они кричали, наполнялись злобой.

Бог слышал их крики, но не вмешивался…

День погас. Наступила ночь. Бог послал людям сон как защиту от несчастий, но никто не спал. Люди видели видения, от которых мутился разум, мешались мысли.

Не спал и писатель.

Он размышлял.

Услышав шаги, он приоткрыл веки. Перед ним стоял пес из стаи псов и с коварной повадкой смотрел на него, виляя хвостом.

«Кажется, мой сон готов превратиться в кошмар…» — подумал писатель.

Пес не давал писателю уйти, сторожил.

Донесся вой. Вой приближался, множился, звучал уже сотней голосов. Псы окружили писателя, испуская из глоток языки пламени, и он очнулся в кресле еврея с жутким всхлипом и лязгая зубами. Его всего трясло. Ночь была холодная.

Кутаясь в плед, писатель вернулся в свою комнату и подошел к гробу.

Лиза была все так же прекрасна.

По щекам писателя побежали слезы.

Ослабев от слез и боли в груди, он опустился на колени и завыл…

Длилась ночь. В небе царила луна.

Писатель вышел на террасу.

Философ, сосед писателя, сидел в кресле еврея и листал какую-то книгу. За его спиной танцевали тени, некоторые с человеческой внешностью.

— Если приглядеться, среди теней на этой стене можно увидеть даже бога… — сказал писатель.

— Вы видели бога?.. — спросил философ.

— Нет… бога я не видел…

— Выглядите вы ужасно… сочувствую вам… невосполнимая утрата… хотя смерть — это не зло… зла в очевидности нет, потому что зло тождественно небытию…

Возникла пауза.

— Я вот думаю, зачем бог призвал нас из этой темноты?.. — заговорил писатель. — Зачем мы висим над этой пропастью, удерживаемые его рукой?.. мы ведь только зрители и мир для нас — зрелище… — Писатель невольно вздрогнул, увидев бога. Писатель уже готов был упасть на колени перед богом, но не бог это был, творец всего, который сказал — и сделалось, повелел — и явилось, а лишь тень, принявшая облик бога.

— Что с вами?.. — спросил философ.

— Нет, ничего… привиделось… — Писатель взглянул на философа и отвел взгляд.

— Я листаю эту книгу, наделавшую столько шума, и удивляюсь… хотя, как мне кажется, удивления и проклятия достоин не город, а ее автор из-за испорченности своего ума…

— А кто автор?..

— Известный поэт, правда, он прикрылся псевдонимом… прозаический роман, но само проклятие написано стихами… и оно не читается, а поется… автор, по всей видимости, был еще и композитором… — Философ рассеянно глянул на прохожих, покидающих город. — Вы не думаете бежать из города?.. — спросил он.

— А вы?..

— Не знаю… — Философ надолго умолк, задумался.