Александр Минчин - Лита

— Как?.. — замер я.

— Так они утверждают. Все это на суде будет против нее и в пользу тех. Так что получается не такой идеальный портрет, как вы рисуете. К тому же в ресторане она курила. И еще — с ними танцевала.

Я откинулся, как от пощечины. Следователь не смотрел на меня, а писал.

Сколько ж еще меня будут бить: в голову, в лицо, в глаза, в дых, в пах.

Зазвонил телефон.

— Хорошо… сейчас зайду.

Он повесил трубку.

— Меня вызывают, какие-то новые показания сообщниц обвиняемых. Кстати, одна из них оказалась беременной от главного насильника. Хорошо, жду вас завтра к шести.

Я кивнул. Вот и узнал, вот и узнал… Лита — курящая и танцующая с теми, кто ее, якобы изнасиловал. Почему якобы?

Папа ждал меня дома.

— Так не ты ей открыл дверь?

Как будто он должен был знать, о чем я говорю.

Он знал:

— Не я. Я бы в таком виде вообще в дом не впустил. Я лежал в спальне и не хотел вмешиваться. Думал, ты придешь, сам разберешься. Да, смотрю, ты слаб оказался. Только об одном и говоришь. Только о ней и думаешь. После десятка девушек так и не научился разбираться. Я думал, ты уже выбросил всю эту грязь из головы?!

— С ней случилось несчастье, ей надо помочь.

— Что же случилось?

— Ее… изнасиловали. И обокрали.

— И ты в это поверил? Сама напросилась, а теперь, чтобы вернуться, басни тебе рассказывает. Как ты говоришь — лапшу на уши вешает.

Я вздрогнул. А вдруг правда? Не может быть, не может быть…

— Папа, что ты говоришь? Она была девушкой еще семь дней назад.

— Вот это и поражает. Ты видел у нее синяки, кровоподтеки или царапины? Когда насилуют — сопротивляются. Как она попала туда, где ее насиловали якобы?

Опять якобы. Есть ли у нее синяки? Никто не верит, кроме меня. Да что ж такое?

— Алексей, я много повидал девушек, женщин — это моя профессия. Она — гнилушка, не стоящая, не терзай себя, выбрось ее из головы и забудь.

Раздался телефонный звонок.

— Если это она, я ей скажу, что о ней думаю. И попрошу, чтобы больше не звонила.

Я молчал. Он снял трубку. И неохотно сказал:

— Это тебя, очень тихий голос.

Я знал, что это она. Больше никто не звал меня таким голосом.

— Алеша, ты уже вернулся?

— Нет, я все еще там. Отец не хочет, чтобы ты звонила сюда.

— Хорошо, я буду просить девочек…

У нее на все был ответ. И обход.

— Ты не поняла…

— Ты тоже не хочешь, чтобы я звонила и мешала… своими проблемами?

Я выдохнул, не найдя слова.

— Что случилось, Алешенька, что еще могло случиться, милый? Что тебе сказал следователь, что-то плохое?

— Да… очень плохое. Убивающее все. Как я ни стараюсь и ни старался оправдать тебя…

— Хочешь, я приеду, и мы поговорим?

— К Киевскому вокзалу, через час. На троллейбусе!..

— Конечно, милый. Я в такси больше никогда в жизни, пока я в здравом рассудке, не сяду. Только если с тобой.

Она не сомневалась, что я буду с ней.

Выйдя из дому, я непроизвольно оглянулся: мне казалось, что рано или поздно я наткнусь на кого-то из их компании. Я угадаю их…

Поднявшись наверх, я сел в троллейбус, который не спеша катил по набережной, мимо безлюдных остановок по требованию. Был девятый час: кому нужно в город, в котором все закрыто.

Я знал, что она опоздает, так как будет долго краситься, мазаться, лакироваться, приводя в совершенство свое лицо. И прическу. С фигурой делать ничего не надо было. Фигура была близка к совершенству: тонкая талия, высокая грудь. Скульптурные бедра, сексуальные икры ног привлекали внимание всех.

К моему удивлению, она уже ждала, вглядываясь в пространство площади. Почему перед вокзалами всегда строят площади?

Увидев меня, она вздрогнула и впилась в мои глаза. Словно пытаясь что-то прочесть.

— Добрый вечер, — сказала она.

— Вечер… — ответил я.

— Алеша, я так рада тебя видеть. — Она потянула слова. И потянулась к моей руке, которую я невольно отдернул. Она была заражена. Взгляд ее замер сначала, потом растаял.

— Пойдем, — сказал мой голос.

Мы пошли к филателистическому магазину на набережной. Когда-то я собирал марки. (Как давно это было. Как чисто все и безмятежно в детстве.)

На набережной пустынно. Тошнотворная пустота в животе. Я смотрю сбоку на нее, как накрашено ее лицо. Останавливаюсь и проворачиваюсь.

— Что ты делала в ресторане?

— Что обычно делают…

— Отвечай!.. — сжались мои челюсти.

Она вздрогнула.

— Что ты хочешь, чтобы я рассказала?

— Как ты себя вела?! — вскрикнул я.

— Я целый день ничего не ела, я опьянела. Я не умею пить…

— Ты курила?!

— Хотелось попробовать хорошую сигарету, и я закурила.

— Что еще?!

— Пригласили танцевать, неудобно было отказать. Я им рассказывала о тебе и что ты живешь напротив.

— Как это мило…

— А что, — ее губы очаровательно сложились, — а что случилось?

— Почему ты мне этого раньше не сказала, почему я должен это узнавать от следователя…

— Я не думала, что это секрет или заинтересует тебя.

Что-то зашелестело в аллее.

— А что ты думала? С первыми встречными!

Она схватила цепкими пальцами мой локоть и потянула к себе.

— У меня нет объяснения, я — безмозглая. Но я никогда не желала обидеть тебя. Причинить тебе боль.

— Идем, я доведу тебя до метро.

— Уже? Ты отправляешь меня, Алеша?

— Да. Я не хочу, чтобы ты поздно возвращалась домой одна.

Мы переходим привокзальную странную площадь. Около входа с буквой «М» я поворачиваюсь и сразу ухожу.

— Спокойной ночи, милый, — слышу я вслед.

На первой лекции Литы нет. После занятий она стережет меня на Плющихе, зная мой путь домой. В руках у нее шоколадный батончик с шоколадной начинкой за тридцать три копейки. Единственный, который я люблю и позволяю себе раз в неделю. Я покупал их ей.

— Это тебе, — она протягивает шоколад красивыми пальцами, тонкая кисть, удлиненные ногти.

— Где ты была?

— Я лечилась.

Ах да, она же…

— Они меня самой первой принимают, как только открывается диспансер. Чтобы стерильными шприцами. Главврач оказалась очень давней знакомой. Я с ее дочерью в школе училась.

— И что?..

— Говорит, что это ужасно, что со мной случилось, и постарается вылечить меня как можно скорей.

Венерологический диспансер, главврач знакомая, вылечит скорей. Господи, мог ли я подумать… Когда все это начиналось. Была немного капризная, красивая, невинная девушка.

— Прощай, Лита.

Я сажусь в автобус. Она тут же запрыгивает вслед за мной.

— Я провожу тебя до Киевского вокзала, а там пересяду в метро.

Я не хочу, хотя этого. Смотрю на ее лицо. Лебединый переход шеи в плечи. Небольшие, но увеличенные краской глаза. Почему я не могу оторваться от этого. Выкинуть, забыть, выбросить, как мне говорит родивший меня. Папа. Чувство противоречия? Или нечто другое? Я не могу разобраться в своих чувствах.

Дома никого нет. Я отрезаю кусок хлеба, докторской колбасы, складывается бутерброд, с помидором. Даже нет желания нагнуться за салфеткой. И начинаю вспоминать, куда я положил простыню. Жую, не чувствуя, что ем. И нахожу ее позже на дне лакированного платяного шкафа-секции, аккуратно сложенную. На память. Чтобы потом она и я могли смотреть. И вспоминать… Теперь это будет вещественное доказательство. Чего?

Ровно в шесть я стучу в дверь следователя. Уже знакомую мне: как человек быстро ко всему привыкает.

Кабинет стоял такой же казенный. Ничего не изменилось. Он достал не спеша папку. А что должно было измениться?

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Мы посмотрели друг на друга. Он был мне неприятен. Как и я ему. Неприязнь была взаимная. Что-то в нем отталкивало. Впрочем, есть ли следователь, который притягивает? Казалось, его раздражало, что нужно заниматься делом девушки, которую изнасиловали. К тому же он в это абсолютно не верил.

— Вы должны были принести простыню.

Я раскрыл пакет. Он взял ее в руки, развернул и стал внимательно рассматривать. Я увидел, как упал волосок с ее лобка. Он небрежно смахнул его, продолжая внимательно рассматривать капли крови на простыне. Одно пятно было огромное. Почти…

— Это не может быть менструация? — сказал он вслух скорее самому себе.

— Нет, она у нее началась несколько дней спустя. После девятого мая…

— Есть свидетели? — машинально спросил он.

Как могут быть свидетели чьей-то менструации?

— Ей не могли сделать мазок в диспансере.

— И что из этого?

— Они — свидетели.

— А, да.

Его лоснящиеся округлости лба, казалось, что-то переваривали. Как переваривает фарш мясорубка.

— Она была сегодня на допросе.

— Она ничего мне не…