Дэниел Киз - Пятая Салли

Джинкс вырвалась, выскочила из дому, не чувствуя холода, побежала. Скорее, скорее! Подальше от вони, от бабкиных оплеух, от дедовых выпученных глаз…

Я услышала голос Роджера, призывающий Джинкс вернуться в настоящее. Только Джинкс не повиновалась. Она хотела бежать, бежать, чтобы больше никогда не встречаться ни с Роджером, ни со мной. Она не желала ни возвращаться во мрак, ни оставлять меня в покое. По ее мнению, я не заслуживала покоя, не заслуживала свободы. А сама Джинкс не заслуживала вечного заточения. Но Роджер имел власть вернуть Джинкс. Я почувствовала, как он загоняет Джинкс обратно, а Джинкс услышала:

– Ты запомнишь ровно столько, сколько сочтешь нужным. Все, или часть, или ничего…

Я открыла глаза. Слезы катились по моим щекам.

– Роджер, Роджер! Я не хотела убивать деда! Сколько раз я жаловалась на него матери и бабке, а они меня не слушали! Никто мне не помог. Всем было плевать, что он меня растлевает. Когда я об этом заикалась, меня называла лгуньей и грязнухой. Мне так стыдно…

– Не надо винить себя в смерти деда.

– Я создала Джинкс из ужаса и гнева. Я должна принять ее обратно. Проведи слияние, Роджер, прошу тебя. Я виновата перед Джинкс. Нельзя было всю жизнь прятаться за ее спиной, взваливать на нее всю мою боль, и ненависть, и тоску, не давать ей радости ни на йоту.

Роджер велел мне сцепить пальцы рук.

– Джинкс, ты была рождена в муках и гневе. Теперь Салли хочет с тобой воссоединиться.

– Черта с два! – взвизгнула Джинкс. – Я – сама по себе. Я буду одна до скончания времен.

Мои ногти впились в мягкую плоть ладоней. Я открыла глаза. Ладони кровоточили.

Роджер замялся, словно не зная, как продолжать.

– Остальные сливались более-менее охотно, – наконец произнес он. – Я мог бы и догадаться, что Джинкс воспротивится. Едва ли следовало рассчитывать, что она так легко сдаст позиции, откажется от своей индивидуальности. Чтобы все получилось, Джинкс должна сама пожелать слияния.

– Значит, все было бесполезно, – всхлипнула я. – Три слияния, борьба, сомнения, мучения. Лучше умереть, чем цепляться за такое существование, как у меня! Никогда не знаешь, кем очнешься!

– Нельзя сдаваться, Салли! – прикрикнул Роджер. – Наверняка есть способ уломать Джинкс. Попробуем забраться поглубже в прошлое, туда, где еще не было таких барьеров.

Из моего горла вырвался визгливый смех – не мой, конечно. Это смеялась Джинкс.

– Ты имеешь в виду доисторические времена, когда становление человеческого сознания только начиналось? – спросила я.

Не успев договорить, я услышала голос внутреннего я-помощника:

– Тут и ответ, и ключ к разгадке. Начинай с начала.

Эти слова я озвучила Роджеру.

– Хорошо, – произнес Роджер. – Если внутренний помощник так сказал, последуем его совету.

Меня мучил страх, но я не посмела возразить.

Роджер взял золотую ручку.

– Твой разум – машина времени, ты отправляешься в прошлое. Я буду считать от семи до нуля. На слове «нуль» время потечет вспять. Ты очутишься в самом начале и расскажешь, что видишь, что слышишь, что происходит.

Под звуки его голоса мой разум обратился в себя.

Точнее, в разум Джинкс – полный ненависти, размышлений, воспоминаний.

Это случилось в незапамятные времена, думала Джинкс. Когда не нужно было защищаться. Когда был единый Вселенский Разум, и никто слыхом не слыхивал про расщепление личностей, да и про сами личности. Прежде самосознания, прежде речи. В эпоху взаимопроникновения умов и открытости мыслей каждого каждому и всем сразу. Прежде страха и боли. Прежде ярости. Душами, подобными сухой листве, управлял, не используя и даже не ведая слов, Вселенский Разум, подобный ветру. Не было ни тайн, ни подозрений, ни зависти, ни ненависти… Каждая из душ была открыта. Никаких закоулков подсознания, никаких ночных кошмаров. Над землею кружил Вселенский Разум.

А потом произошло нечто непредвиденное. Зимы стали длиннее и холоднее. Человечество, просуществовавшее десятки тысяч лет, не помнило такого холода. Пищи не хватало. О пище молили Вселенский Разум, но негде было достать ее.

И тогда Вселенский Разум решил: некоторых Он накормит, других же отсечет, как лишние ветви. Разум сократил Сам Себя, и отныне хватало Его на несколько десятков тысяч тел, прочих же Он обделил Собой.

И первое своеволие не замедлило проявиться. Одна из самок – только одна! – выделила себе уголок, где стала держать свое самосознание, которое отщипнула от общей на всех порции Вселенского Разума. Остальные чуяли неладное, но не представляли, ни что конкретно искать, ни кого именно подозревать. На краю коллективного сознания чуть саднило, словно от свежего шрама. Той самкой была я.

Ибо я была рождена иной. Когда меня отнимали от груди, я требовала еще пищи. Повзрослев, я остро ощущала бег времени. Мне было невдомек, что прочие не ведают гнева, когда голодны. Они, эти прочие, ведали только сам голод, я же ярилась на спазмы в пустом животе. Разум чувствовал мою ярость, общество задабривало меня дополнительными порциями пищи. После первого спаривания у меня была странная дрожь, напугавшая Разум. Ведь никогда прежде ни одно из подвластных Ему тел не проявляло подобной чувственности.

Моя дочь приводила меня в трепет, когда брала мои соски маленьким жадным ртом. Если же другие женщины пытались подсунуть мне своих детей для кормления, я отталкивала их. Разум наказывал меня всю мою жизнь. «Ты неотделима от прочих, – внушал Разум. – Ты – часть целого. Не смей строить свой собственный мир».

Настал день, когда я обнаружила крохотную дырочку в уголке сознания. Очень скоро я превратила ее в обширную дыру, ведь сознание изрядно поизносилось за многие тысячелетия. На меня из дыры глянула тьма, и я отшатнулась в ужасе, поспешила прочь от дыры, пока Разум не обнаружил ее. Однако тьма тянула неодолимо, и я касалась ее все чаще, как язык касается дырки на месте выпавшего зуба. Выяснилось, что можно прятать в дыру свои особенные мысли, делать их недосягаемыми для остальных, ютящихся на виду друг у друга под пологом Вселенского Разума. Так у меня появился тайник.

Мои собственные мысли и чувства стали заполнять этот тайник, лежали там, словно припасы в погребе. Из коллективного сознания брала я то, что было мне нужно, и присваивала себе. Когда моя дочь начинала хныкать от голода, я кормила ее скрытно от всех. Я не давала себе думать об этом, и Вселенский Разум не мог меня вычислить. Я кормила и самца, от которого понесла дитя. Нас троих объединяла теперь тайна. Мы выделились среди остальных и стали особенными друг для друга.

С каждым годом делалось яснее – моя подрастающая дочь предпочитает меня всем прочим членам племени. Вселенский Разум обеспокоился, принялся шарить тут и там. Носился, как вихрь, но не обнаружил моего тайника. Я, моя дочь и мой самец всегда были сыты. Нам хватало пищи для наших тел, в то время как прочие голодали. И я научила дочь, как устроить тайник, как сохранять в нем про запас знания, воспоминания и чувства. Мой самец был силен и сметлив, он добывал мясо и прятал в лесу, и там же прятал знания. Мы с ним учили наше дитя всему, что умели сами.

Разум терзался подозрениями. Он напрягал все силы, чтобы выследить нас, и однажды выследил. Нас начали травить. Это было ужасно, и я решила: мы не станем терпеть. Мы не сделали ничего дурного. Разум не имеет права мучить нас. Мы убежим от Разума, скроемся в надежном месте и заживем сами по себе.

И мы скользнули в тайную дыру нашего сознания и закрылись от боли и страданий, которые призвал на нас Разум. Однако Он преследовал нас еще долго и загнал в дальнюю даль, и бурные воды обрушились, и запечатали наш тайный лаз, навсегда закрыв обратную дорогу в коллективное сознание, отлучив нас от Вселенского Разума. Полюса нашего сознания поменялись местами. Отныне наши тайники стали нашим сознанием, а Вселенский Разум – достояние всех – превратился в наше подсознание.

Так я стала праматерью новой расы. Каждый мой потомок имел свое собственное сознание и являлся индивидуальностью. Или же отщепенцем – безнадежно отколовшимся от коллективного сознания, ведшим тайную жизнь. Мои потомки возвращались туда разве только во снах, в бреду, во время мистических откровений, дабы дать пищу сознанию.

Они множились и, будучи чувственными, обрели физическую силу. У них развились тайные амбиции, алчность, похоть. Поколения сменяли поколения, был познан секрет огня, изобретены колесо, нож, ружье. Мои потомки распространились по всей Земле и стали править ею, в то время как Вселенский Разум, который мы, изгои, не интересовали, продолжал терять позиции. Новая Раса познала ненависть и начала развязывать войны. Каждый из моих потомков стал называть свою память о Вселенском Разуме «Душой» или «Духом», и тосковать по былому, и жаждать возвращения в лоно Вселенского Разума. Но было поздно. Давно прошла эпоха единения, давно на Земле было множество языков и множество разумов. Давно воцарился Вавилон.