Михаил Чулаки - Большой футбол Господень

Неужели такие добрые, что починили чужую машину?

Олена не знала, сказать или не сказать Серёже? Но вспомнила, как говорили в деревне после гибели Гаврюши: «Вертушку ту не иначе американцы спортили: не надо им, видать, у себя нашего товару! Очень просто: подошли и будто починили! Мы ж добрые, хорошее видим, а мериканец подполз как змей в раю.»

Снаружи ветер шатал ветви деревьев. И свет наружных фонарей перебегал по стенам – и пробежал по лицу мученицы Зои.

Олене показалось, что мученица пошевелила губами. Попыталась что-то сказать!

В испуге Олена побежала наверх. Уж если мученица пыталась заговорить – ей и сами Боги-Супруги велели!

Пустынцев что-то рассказывал, стоя перед окном, как она стояла недавно. Только Пустынцев стоял в освещённой комнате – и не видел ничего, что делается снаружи.

Олена подошла и дернула его сзади за локоть.

Он обернулся, досадуя, что прерывают анекдот. Но увидев Олену, улыбнулся и снова нашёл её талию:

– Что скажешь, красавица народная?

– Серёж, там кто-то под твою машину лазил. Будто чинил.

Пустынцева сразу прошиб озноб. Он понял, кто и зачем «будто чинил» его «ситроен». А затем понял, что его спасло чудо в милом лице сестры Олены, прилежной ученицы Дионисия.

Вот уж, действительно, истинная вера, при которой Учитель Сам не обязан всегда вмешиваться: справляются и ученики.

Чтобы не показать испуга, он с увлечением – с двойным увлечением после чудесного спасения! – досказал длинный анекдот, и только потом пошёл звонить в милицию.

– Ну Олена, – сказал он, отойдя от телефона, – взлетели бы завтра мы с тобой прямо в рай! Одно утешение: так бы и летели, обнявшись. Проси теперь, чего хочешь!

Олена застеснялась, искренне не зная, чего просить.

– Ладно, – выждал паузу Пустынцев. – Когда придумаешь, скажешь. За мной не заржавеет.

Приехали саперы и действительно отлепили от днища полкило пластита с растяжкой, накрученной на переднюю полуось: стоило сделать первый оборот колеса, и второго уже никогда бы не получилось.

Потом сыщики долго расспрашивали и Пустынцева, и Олену, и Онисимова заодно, на которого был оформлен дом. Разговоры происходили в зале, и агенты косились на нетленное и невозмутимое тело в гробу.

Олена догадывалась, что Серёжа захочет прийти к своей спасительнице. И она хотела, чтобы он пришел, но заставила себя запереться. И зачем задвижка на двери? Не было бы задвижки – значит судьба, а раз задвижка есть, значит долг Олены – запираться.

Она лежала и слышала, как он подходил, как дергал дверь, как звал её шепотом. И как ушёл наконец – слышала тоже.

Малые планетяне, имея всё, легко пресыщаются, впадают в хандру и совершают множество жалких поступков – вплоть до самоубийств.

Опять это слово – самоубийство. От страха смерти они кончают с собой, и вот от излишка удовольствий – тоже. Страх Оно преодолело – так неужели же впадет теперь в депрессию оттого, что «всё надоело… всё повторяется… нет смысла… суета сует…»?! Может Оно устроить фейерверк, запалить сверхновую – и неинтересно, потому что никаких усилий для этого: едва пожелало Оно – и немедленно сделалось по слову Его. А впереди вечность, но никаких преодолений не принесет даже непреходящая игра Космоса. Неужели уподобиться жалкому планетянину, какому-нибудь местному царьку, утомившегося от исполненных желаний, – и заскучать так же, как заскучало Оно в безжизненном размазанном Хаосе?! Так недалеко и до того, чтобы сказать, что между Хаосом и Космосом, в сущности, и разницы-то нет никакой!

Если только не видеть перед собой цель.

Наутро Пустынцев, снова и снова торжествуя по случаю своего чудесного спасения, отвез Олену в аэропорт, купил билет в Барнаул: нечего ей трястись в грязном поезде, отбиваться от приставаний солдат и проводников!

– Спасибо, Серёженька. Я напишу. – Она поцеловала его на прощание – по-сестрински.

И он её – не по-братски, а как получилось. Поцеловал и уехал из аэропорта, удивляясь, что вот вышло не по-его желанию, ускользнула Олена из объятия – а он не злится, он спокоен и весел. Неужели Сынок Божий так успел его переделать?!

Дионисий слишком подобрел от хорошей жизни, совсем забыл о силе ненависти и величии непрощения. Убийцы, попытавшиеся достать Серёжу, вовремя напомнили. Подонки не дремлют!

Хотя и Божественные Его Родители Себя показали в лучшем свете: вовремя привели Олену к окну, показали ей киллеров за работой, не попустили совершиться злодейству.

Но все равно, Дионисий всеми силами желал, чтобы убийцы были уничтожены здесь и сейчас – на Земле, а не только на Небе.

– Ты знаешь, кто они? – спросил Он у только что вернувшегося из аэропорта Серёжи.

– Я разберусь! – ответил Пустынцев, подлинно «играя желваками»: у него от страха и ярости сводило щеки.

– Мы вместе разберемся. Ты только скажи, кто?

Предложение Пустынцеву понравилось: если Учитель может предвидеть опасность, логично Ему же насылать проклятия, чтобы недруги зачахли от неведомых недугов!

– Конкретных киллеров я не знаю, конечно, а заказал мой верный Зина, конечно.

Было бы очень удобно, не сходя с места, наслать на коварного и мерзкого Зиновия скоротечный лейкоз, например. И не то что бы Дионисий не верил в свои возможности: Он знал, что если очень пожелает, подлый Зина умрет каким-нибудь гадким способом – Божественная Чета не откажет Своему возлюбленному Сыну в такой малости, но Ему хотелось видеть собственным глазами долгую и мучительную смерть убийцы. Месть должны была совершиться здесь и сейчас, скучно ждать даже месяц или два, пока проявится заказная болезнь.

– Адрес его ты знаешь? Он не ушёл в подполье?

– Недавно знал. А теперь – может и летит сейчас куда-нибудь на Каймановы острова. Сам он тоже – кайман хороший. В смысле – крокодил.

– Ничего, найдется, – неопределенно пообещал Дионисий.

И позвал Левона, велел разведать Зину по старому адресу.

Зиновий знал, что Пустырь не взорвался вместе со своей тачкой – и значит, может попытаться ответить взаимностью.

Надо было дожимать ситуацию. Не взорвалась машина, надо рвануть весь этот сумасшедший дом, как и планировал с самого начала. А то соблазнился сработать тонко, нанести маленький точечный взрыв. Где тонко, там и порвалось.

Левон полночи прослонялся у подъезда – и доложил, что интересующий объект пришел домой и остался ночевать.

Зиновий призвал прежних неудачных исполнителей и приказал начинить подвал килограммами двадцатью надежного зелья – чтобы больше никаких случайностей!

В футболе это называется игрой на встречных курсах.

Интересно, что к недавнему проекту Собственного разделения на мужскую и женскую Ипостаси Господствующее Божество подошло очень осторожно, поставило предварительно мысленный эксперимент, провело Само с Собой подробное обсуждение проекта. И в результате проект отпал как незрелый.

А вот ведь проект Космоса никогда Им не обсуждался: разом принято было волевое решение, Слово было сказано – и Хаос мгновенно преобразовался. А удачно ли были рассчитаны те же константы? А каковы желательны формы жизни на предстоящих планетах? Необходима ли стихийная саморегуляция путём непрерывной борьбы за существование или есть другие способы поддержания планетарных экосистем? Вопросы эти не прорабатывались, не моделировались. Эксперимент сразу был поставлен в режиме реального пространства и времени.

Такое различие подходов легко объяснимо: сотворение Космоса – действие хотя и масштабное, но все-таки частное: Господствующее Божество при этот осталось неизменным по Своей сущности. И пока Оно неизменно, пока Оно не изменило Своих основных свойств, можно, в случае надобности, сотворить иной Космос. Проще говоря, Божество первично, а Космос вторичен.

Но если поставить Себе целью установление в Космосе всеобщей справедливости, то подходить к этому можно двояко: либо попытаться исправить уже существующий вариант Космоса, либо признать данный конкретный вариант неудачным в своей основе, не подлежащим никакой разумной реорганизации и принять кардинальное решение пересотворить Космос, выпустив более совершенную модель.

А что нынешние планетяне при этом быстро и безболезненно сгорят – ну, такие мелочи Его никак не могут беспокоить.

Как не беспокоится селекционер, уничтожая неудачные гибриды.

Олена прилетела на Алтай и сразу же нашла Анфису. Анфиса привела её в староверский скит. Олена была уже достаточно крепка в новой вере, чтобы не поддаться проповедям староверов, но была слишком неопытна и некрасноречива, чтобы попытаться переубедить их. Она слушала молча, смотрела вокруг и думала, что новая вера и должна расцвести здесь, среди чистоты и красоты природы, а не в дымном грязном городе. Смотрела, дышала и утверждалась окончательно: да, Горний Эдем только здесь! О чём она и написала.