Дмитрий Быков - Квартал. Прохождение

Ваши действия.

1.

Выходим из дому. Это уж обязательно. Без этого никак. С собой можно взять термос, потому что дорога долгая. Термос может быть с кофе, а может, если лень возиться, пустой.

2.

Вспоминаем, ходит ли где-нибудь по вашему району транспорт с № 19, 57 или 83. Если ходит, все очень просто. Добираемся до остановки, садимся в автобус/троллейбус, проезжаем пять остановок в ту сторону, которая севернее, и перед нами храм Ват Арун, можно приступать к медитации (см. п. 7).

3.

Если в вашем районе есть метро, все еще проще. Добираемся до ближайшего метро, едем до станции «Сафан Таксин» (или любой другой, начинающейся на С, а если такой нет — три остановки в сторону центра), выходим на остановку и спрашиваем, где тут пристань. Если нам объяснили — идем на пристань. Если выразились в том смысле, что никакой пристани тут нет, — садимся в ближайшее маршрутное такси или автобус. Спрашиваем водителя, где храм. Напротив храма вылезаем. Если храма нет, спрашиваем, где универмаг «Заря». Если нет универмага, выходим на конечной и приступаем к медитации (см. п. 7).

4.

Если нет ни автобуса, ни метро, берем такси. Ну, или заказываем. Но это, предупреждали же, дорого, потому что добираться надо через весь город. Едем через весь город по любому выбранному вами маршруту (не менее 45 минут), но так, чтобы оказаться у берега реки Чаопрайа. На ее берегу стоит храм Ват Арун, но на другом, противоположном. На том, куда вы приехали, находится храм Лежащего Будды, иначе Ват По. Ложимся и начинаем медитировать (см. п. 7).

5.

Если нет денег на такси, идем пешком. Пешком, как ни странно, совсем близко. Ну их всех к черту, с этими такси. Но только если денег действительно нет. Если есть, а вы пошли пешком, ничего ужасного, конечно, не случится, но удачи не видать, потому что удача любит щедрых. Хотя если денег правда очень жалко, тогда ладно.

Вот мы вышли. Строго сверяясь с книгой, идем по улице Благих начинаний, это сегодня у нас будет проспект Тханон Арун Аммарин, до первого поворота налево. Проговариваем вслух «Тханон Арун Аммарин». Что это значит, не знаю, но звучит прекрасно. Поворачиваем, проходим 50 метров. Ба-ба-ба, сюда нельзя. Что значит почему? Дорожные работы. Там у них всегда ремонт, это улица Ванг Доен, 8. Что делать, поворачиваем назад, возвращаемся на Тханон Арун Аммарин, идем до второго поворота налево. Поворачиваем. Проходим Парк королевы-матери. Сразу за Парком королевы-матери (вы его узнаете по наличию деревьев) поворачиваем направо. Проходим 200 метров, это у нас будет поворот на улицу Ванг Доем, 6. Поворачиваем налево. Проходим 50 метров, дальше нельзя. А почему? А там облава на наркоторговцев, в Бангкоке это обычное дело. Мы же не хотим попасть в облаву? Разворачиваемся, возвращаемся к Парку королевы-матери, идем до второго поворота направо. Поворачиваем. Проходим 100 метров. Открываем термос, пьем (или, если там пусто, закрываем термос). Устали мы, притомились. Чертовски жарко в этом самом Бангкоке, как здесь только люди живут. И запахи, сложная их система: нежная гнилость, развратное цветение, душные, самую душу пропитывающие запахи. И еда так же нежно воняет: здесь едят джекфрут, анону, манго очень много едят, фрукты вообще такие, каких нигде больше нет, вон мальчик прошел, так то, что он ест, — как раз анона. И все это в сочетании с рыбой и морскими гадами, которыми тут все провоняло. Едят то есть в основном вещи, которые портятся почти сразу, поэтому есть надо очень быстро (а вовсе не потому, что население голодное: оно свято чтит завет короля — не будем жадными, и все у нас появится). И все пахнет нежной гниющей едой, испорченным деликатесом. Девушки такие же — нежные и скоропортящиеся. Вот две прошли. С виду ничего, а уже испорченные. Пошли дальше. Первый поворот направо, потом первый налево, дальше нельзя, там овощной базар. Берем дуриан, такой фрукт. В гостиницу с ним нельзя, ужасно пахнет. Надо разделать и съесть прямо здесь. Он пахнет вообще-то луком, немного сыром, внутри сметанообразный и сладкий, похож на взбитые сливки, так что берем лук, сыр, сливки. Лук и сыр прячем, сливки частично съедаем. Обходим базар (если это обычный продовольственный магазин, то просто заходим с другой стороны). Поворачиваемся на север. Перед нами Ват Арун. Приступаем к медитации (п. 7).

6.

Если мы больны, или на нас наложена епитимья не покидать дом (см. 25 сентября), или если выход на улицу сопряжен для нас с определенной психической травмой, то есть нам туда очень сильно не хочется, или если на улице стихийное бедствие, то повторяем весь маршрут в комнате: проговаривая названия улиц, делаем по кругу 500 шагов направо, 100 налево, 50 направо, 100 налево, съедаем дуриан (лук — сыр — сливки), становимся спиной к холодильнику, видим Ват Арун.

7.

Медитируем.

Садимся напротив храма в удобную позу (необязательно по-турецки, в любую). Долго смотрим на четыре прекрасные башни по бокам и одну, самую высокую, в центре. Сверяемся с монетой. Да, вот он точно такой и есть — главный храм древнего Бангкока, столь старый, что даты его строительства никто не помнит. Даже небо над ним кажется светлее, нежнее, жиже. Электричеством деликатно подсвечено ажурное плетение центральной башни. Высота ее — 88 метров, это же подумать только. Долго, внимательно всматриваемся в центральную башню. Смотрим и думаем: дурак я, дурак, мало того, что неудачник, так вместо того, чтобы с облегчением бросить всю эту хрень, еще и в последний день играю в идиотские игры! Неужели мне настолько нечем больше заняться?! И вот они все строили эти 88 метров — неужели только для того, чтобы другие идиоты искали здесь счастья, трогали будд на фасаде, загадывали желания, фотографировались на фоне? Лузеры, лузеры, из лузеров состоит мир. И сами мы, Господи, какое же ничтожество! Топаем тут, хлопаем, играем в храм Утренней Зари, тогда как перед нами в лучшем случае дом 8, а в худшем — кухонное окно, за которым листопад! Когда эта мысль завладеет нами достаточно прочно, мы встаем, отряхиваемся и начинаем жить дальше, как будто ничего не было, как будто не мы упражнялись в детской вере, как будто вообще не участвовали во всем этом позоре.

Обратно можно ехать на такси. Если не выходили из дома, можно выйти, покурить.

Ну, а вас, которому выпал король Рама IX Пумипон Адульядет, мы поздравляем, обнимаем, целуем. Нам предстоит самое интересное — две недели напряженного приближения к счастью. Ну их, этих несчастных, им все равно нельзя помочь. Расстройство одно. А у нас, избранных, всё впереди.

Перепечатайте от руки на компьютере следующий текст.

Когда в два часа ночи Клоков выходил из Настиного дома, чтобы к трем вернуться домой (предлог у него был заготовлен — ночной монтаж), с ним случилась очень странная вещь, с которой все и началось. Шел дождь, он заметил его еще у Насти — стучало в окно. Уходить страшно не хотелось. Хотелось спать. Настя не плакала, и это было плохим знаком: значит, привыкла и ни на что уже не надеется. А раз Настя не надеется, значит, шансов действительно нет: он ни на что не решится, какое-то время все еще протянется, а потом кончится так же, как кончалось всегда. Его мучила двойная вина, и головная боль, и желание спать, и надо было еще добираться домой под дождем. С Настей, как всегда, все было очень хорошо, но и с ней он отчетливо понимал, что жить вместе они никогда не смогут, на пятый день станет не о чем говорить. Теперь, кажется, и она все понимала.

Клоков спустился на лифте, мельком глянул в зеркало, очень не понравился себе и спустился по короткой темной лестнице к двери парадного. Свет в подъезде всегда был тусклый, словно пыльный. Он собрался нажать на кнопку и открыть входную дверь, но тут она отворилась сама, словно кто-то собрался входить. Клоков подобрался — кто еще шляется по ночам, — но за дверью никого не было, она сама перед ним распахнулась. Он вышел и заглянул за дверь — кто это за ней прячется такой услужливый? Сначала он никого не заметил, потом опустил глаза и тогда увидел.

Дверь перед ним открыло и теперь за ней пряталось очень странное существо, которое он принял сначала за карлика в шляпе. Мало ли, ночью домой возвращается лилипут. Клоков страшно испугался сразу, в первый же момент, но существо стояло неподвижно, и надо было сделать усилие над собой, наклониться, заглянуть ему в лицо. Это не было лицом, вообще сразу под шляпой начиналось непонятное и неописуемое. Перед ним стояло законченное воплощение несчастья, болезни и несуразицы: осклизлая, комковатая масса вместо физиономии, и ниже, под детским пальтишком, явно пряталась такая же масса, темно-розовая, местами бурая, с впадинами и наплывами. И хотя глаз существа Клоков не видел, оно явно на него смотрело и чего-то ждало: стоило сделать неверный шаг или сказать не то слово, как ночной урод набросился бы на него, впился, проник, слился с ним навеки. Застыв, они молча смотрели друг на друга. Это не было зло, скорее именно сплошное несчастье, ком плоти, в котором всё не так. Однажды Клоков купил на рынке банку рыбных консервов, которую продавец подал ему с нехорошей усмешкой: видимо, эта банка очень давно лежала на складе. Когда дома Клоков открыл ее, там оказалась даже не гниль, а страшные остатки безумной и напрасной переработки, осколки костей — явно не рыбьих — и зловонные хлопья, от которых даже собака, караулившая у стола, метнулась с ужасом. Он выбросил банку даже не в ведро, а сразу в мусоропровод, чтобы отделаться от этой мерзости скорее и окончательнее. Сейчас целый сгусток этой мерзости, кое-как задрапированный детским карликовым пальто, стоял перед ним и никуда не девался, и невозможно было внушить себе, что все это сон, что Клоков просто заснул у Насти, как всегда бывает, когда надо выйти и не решаешься, — это самый липкий, самый одурманивающий сон, сквозь который всегда просвечивают комната и часы, показывающие уже пять минут третьего; надо стряхнуть оцепенение — и не можешь. Однако дождь был настоящий, дверь была настоящая, и карлик был то самое окончательное и бесповоротное настоящее, в которое превратилась теперь его жизнь, давно рвущаяся между двумя одинаково невыносимыми вариантами.