Анна Бялко - Надкушенное яблоко Гесперид

– Как тебе будет угодно, – с готовностью согласился Илья, сказал еще что-то на прощание господину Перену, и повел ее в направлении выхода.

Всю дорогу Ирина ощущала на себе чей-то недобрый взгляд, буравящий ей спину. Коря себя за мнительность, она даже несколько раз неожиданно оборачивалась, пытаясь его поймать, но бесполезно. Уже отъезжая от посольства, она, вывернув шею с неудобного сиденья, поглядела назад в последний раз – и ей показалось, что она заметила мелькнувшую в дверях фигуру противного господина. Впрочем, уверена в этом она не была, а, рассуждая логически, это было и вовсе абсурдно. Но она не хотела рассуждать логически.

– Мне не понравился этот месье... Как его? Перен, – сказала она Илье. – Не знаю почему, но он меня напугал. Кто он вообще такой? Ты его знаешь?

Илья не ответил и только глубоко вздохнул. Ирине это понравилось еще меньше.

– Илья, ты его знаешь? – продолжала настаивать она. – Что ты молчишь? Это не просто так.

– Ты права, – кротко ответил Илья. – Я всегда поражался твоей интуиции. Глупо с моей сторны было и пытаться...

– Ты о чем? – Не поняла Ирина. – В чем я таком права?

– Что это не просто так. Что я его знаю. И даже что он тебе не понравился.

Ирина почему-то снова испугалась. Ну, не то чтобы совсем испугалась, просто заныло как-то нехорошо где-то под ложечкой, словно в предчувствии.

– Илюш, – сказала она. – Ты объясни-ка поподробней, а то мне как-то неуютно становится.

– Да, – легко согласился Илья. – На самом деле все очень просто. Месье Жоффруа Перен – главный управляющий, или, как здесь говорят, генеральный директор моей компании, держатель самого крупного после моего пакета ее акций и, как ты понимаешь, мой хороший знакомый.

– Значит, ты его действительно хорошо знаешь, – удовлетворенно отметила Ирина, впрочем, скорее даже про себя.

Илья усмехнулся.

– О да. Я его знаю. Во всех смыслах. Включая, если угодно, даже библейский.

Ирина уронила челюсть. Эта мысль, на самом деле довольно простая, можно сказать, лежащая на поверхности, почему-то никогда не приходила ей в голову. Она ошеломленно поняла, что действительно вообще никогда, ни разу за все время их знакомства не задавалась вопросами о личной жизни Ильи. Ну, строго говоря, не то чтобы совсем никогда, но после того разговора, когда он объяснил ей свои пристрастия – нет. Она как будто то ли не хотела признавать внутри себя существования этих пристрастий, то ли просто от этого отрешилась, то ли боялась вникать... Ей было удобно дружить и общаться с тем Ильей, каким она его видела. Или – только хотела видеть? А он ведь живой человек, со своими потребностями, даже страстями, которые, пусть и не совсем вписываются в естественный для нее миропорядок, тем не менее, имеют право на существование, которое она за ними, оказывается, не признавала... Словом, открывшаяся в этот момент истина оказала на Ирину эффект ведра холодной воды, вылившейся на голову в самый неподходящий момент.

Впрочем, Илья, кажется, этого не заметил.

– Он... Жоффруа... Он начал работать в компании еще при Панае. Страшно способный, умница, просто управленческий гений. Она это заметила, выдвигала его, ставила всегда мне в пример. И он мне, мальчишке, еще студенту, очень нравился. Он был такой... Такой умудренный, хотя и немногим старше меня, и при этом настоящий, живой. И очень красивый. А потом выяснилось, что я тоже был ему симпатичен. Он любил меня. Он объяснил мне... В общем, тогда он был для меня всем. Почти всем.

– И брошь, – вдруг поняла Ирина. – Ведь это ему ты подарил панаину брошь?

– Да, – кивнул головой Илья. – Ему.

– Я поняла. Он так смотрел на эту мою брошь, с такой злостью. Я, собственно, потому и заметила. Вернее, не заметила, но... Слушай, а ты знал, что он будет на этом приеме? – вдруг спохватилась она.

– Конечно. Он приезжал в Москву по делам и я сам, можно сказать, выправил ему приглашение на вечер в посольство.

– Но зачем, Илья? Вернее, – все это как-то не укладывалось у нее в голове. – Зачем ты тогда привел меня? И, опять же, при чем тут эта брошка? Илья?

Она, насколько это было возможно в дурацкой машине, выпрямилась на сиденье и попыталась заглянуть Илье в глаза. Та мозаичная картина, которая складывалась в ее представлении из всех этих разрозненных кусочков, получалась настолько некрасивой, что верить в это упорно не хотелось. Нет, Илья не мог так с ней поступить. Сейчас все разъяснится.

– Прости меня, – Илья повернулся к ней лицом и правой рукой нашарил ее руку. – Я не удержался. Я понимаю, как все это для тебя сейчас выглядит, но соблазн был настолько велик... И то, что он в Москве, и ты, в твоем положении, и, в довершение всего, эта брошь... Ведь если бы я тебе сказал заранее, ты бы не согласилась? А так был шанс, что ты ничего не заметишь... Глупо, конечно. В свое оправдание я могу только тебе поклясться, что все это абсолютно никак не отразится на твоей жизни. Это я тебе гарантирую, все, что произошло, касается только меня.

– Этого еще не хватало! – вырвалось у Ирины. – Об этом и речи нет. Но все равно я не очень понимаю, зачем тебе это надо? Чего ты хотел добиться? И что ты говорил ему обо мне?

– Я представил тебя ему, как свою жену.

– Ну и глупо, – фыркнула Ирина. – При желании легче легкого проверить, что это не так.

– Да, но это неважно. Он видел меня с женщиной, женщина была беременна, на ней была моя фамильная брошь, я сказал, что это моя жена... Уверяю тебя, всего этого вместе совершенно достаточно, чтобы убедить и большего скептика. И это впечатление весомей, чем какие угодно записи любых метрических книг. И потом, я все-таки достаточно хорошо знаю самого Жоффруа. Он был потрясен. Ведь даже и ты заметила.

– Но подожди, Илья, я все равно не понимаю. Если настоящая брошь у него, то почему он так среагировал на эту? Он же не мог не знать...

– Ну, во-первых, строго говоря, мог. Ведь он здесь уже неделю, а брошка осталась в Париже, и теоретически я мог бы организовать что-то вроде похищения... Но дело не только, вернее, не столько, в этом. Эта брошь – она как символ, понимаешь? Для Панаи, для меня – и для него. То, что это фамильный фетиш, и то, что я в свое время отдал его ему, все это имеет крайне большое значение. Мы, видишь ли, вообще очень подвержены влиянию символов. Одно то, что сегодня он увидел меня с тобой, женщиной, само по себе сильный удар, а уж с учетом всех остальных моментов это просто нокаут. И то, что я отдал тебе эту брошь, даже неважно – ту самую, или специально заказанный дубликат, ведь никто не мог бы предположить или поверить в случившееся совпадение, это противоречит принципу бритвы Оккама.

– Принципу чего?

– Бритвы Оккама. То есть – не надо искать сложных объяснений, если существует простое. Гораздо естественнее предположить, что я, если и не украл настоящую брошь, то просто заказал копию. И отдал ее тебе, и через тебя – наследнику. Ведь Жоффруа всегда считал, что это место, как и эта брошь, безраздельно принадлежат ему. Этим он был как бы приобщен к нам – к компании, ко мне, к клану. Собственно, клана-то как раз никакого и нет, есть только я и компания, но все равно. И в компании его роль, по гамбургскому счету, гораздо больше моей – хозяин я только формально, и заниматься всерьез делами в последнее время мне было лень...

– Лень?

– Ну, или не хотелось, это то же самое, не имеет значения.

– Почему?

– Знаешь, я не уверен, что смогу тебе это внятно объяснить. Тут столько всего намешано... И личного, и в связи с делами компании. Паная всегда учила, что дело – это одно, а личная жизнь – другое, и смешивать это нельзя, но я, как последний дурак... Мы с Жоффруа нехорошо расстались в свое время. Были обиды, взаимные претензии, до сих пор сохранились какие-то личные счеты. И в то же время мы продолжали довольно тесно общаться, мы были связаны этой компанией, как цепью, я не мог уволить его, это слишком бы дорого обошлось, ущерб был бы невосполним. И потом, я еще сдуру написал когда-то завещание...

– В смысле – на него? На Жоффруа?

– Ну да. Так было лучше для дела, кроме того, я тогда и представить не мог, что мы можем расстаться. Мы страшно долго были вместе, больше пятнадцати, нет, даже семнадцати лет...

– Я не спрашиваю, что случилось, – осторожно сказала Ирина, очень надеясь все-таки услышать ответ. Но он оказался совсем не тем.

– Я бы тебе и не рассказал. Да это, в сущности, неважно. Там еще мои родители... Впрочем, это тоже неважно. А сейчас, в последнее время, я хотел провести некую реорганизацию в компании. Это должно, если удастся, заметно ограничить сферу его влияния, и я мог бы постепенно вывести этот пакет акций... И если он еще решил, что у меня теперь будет ребенок, наследник...

– Но завещание можно было бы просто отменить?

– Да дело не в завещании, вернее, это только одна часть. Даже если бы его не было, то, согласно уставу компании, а она так и осталась компанией частной, так вот, если бы со мной что-то случилось, мой пакет был бы поделен пропорционально между другими акционерами. Поскольку раньше это были только члены семьи, ничего страшного бы не произошло. Но сейчас в подобном случае вышло бы, что совместная доля акций Жоффруа превысила бы контрольный пакет, и компания де-факто перешла бы в его владение... Я не слишком сложно объясняю?