Лорен Оливер - Прежде чем я упаду

— Как собачья моча, пропущенная через мусорный пакет, — отзываюсь я.

Мы трогаемся и жмем на гудок. Сара кривится от злости и поспешно занимает наше место.

— Что это с ней? — удивляется Элоди.

— ПМС, — отвечает Линдси. — Парковочного Места Синдром.

Когда мы выруливаем с парковки, я начинаю соображать, что необязательно все так сложно. Большую часть времени — девяносто девять процентов — ты просто не знаешь, как и почему переплетены нити, и это нормально. Сделаешь добро, и случится зло. Сделаешь зло, и случится добро. Ничего не сделаешь, и все взорвется.

И только очень, очень редко, когда благодаря чуду случайностей и совпадений бабочки бьют крыльями ровно так, как нужно, и все нити на минуту сплетаются вместе, тебе выпадает шанс поступить правильно.

Последнее, что приходит мне на ум, пока Сара уменьшается в зеркале заднего вида, выскакивает из машины, хлопает дверцей и бежит по парковке: «Если еще одно опоздание и ты останешься без крупных соревнований — лучше пей кофе дома».

Наконец мы добираемся до школы. У меня есть дела в Розовой комнате, поэтому мы с Элоди и Линдси расстаемся. Затем я решаю прогулять первый урок, поскольку все равно звонок давно прозвучал. Я брожу по коридорам и кампусу с мыслями о том, как странно, что можно провести целую жизнь в одном месте, но толком его не разглядеть. Даже желтые стены — блевотные коридоры, как мы их называли, — теперь кажутся симпатичными, а чахлые голые деревца посреди двора — элегантными и воздушными, застывшими в ожидании снега.

Почти всегда мне казалось, что школьные дни тянутся целую вечность, не считая тестов и контрольных, когда секунды словно налетают друг на друга, стараясь поскорее закончиться. Сегодня то же самое. Как бы мне ни хотелось притормозить время, оно мчится со всех ног, истекает кровью. Я едва успеваю дойти до второго вопроса контрольной мистера Тирни, когда он кричит: «Время!» — и окидывает нас самым яростным взглядом, так что мне приходится сдать незаконченную работу. Я знаю, что это неважно, но все равно очень старалась. Пусть хоть в последний день все будет нормально. Это такой же день, как сотни других в прошлом. День, когда я сдаю контрольную по химии и опасаюсь, что мистер Тирни исполнит свою угрозу позвонить в Бостонский университет. Но я недолго переживаю из-за контрольной. Переживания уже не для меня.

Наступает время математики, и я спускаюсь в класс пораньше, совершенно спокойная. Кабинет пустой, никого еще нет. Я сажусь на свое место за несколько минут до звонка, достаю учебник и аккуратно кладу на стол.

Появляется мистер Даймлер и, улыбаясь, облокачивается о мою парту. Вдруг я замечаю, что один из его передних зубов очень острый, как у вампира.

— Что это, Сэм? — Он указывает на мой стол. — Пришла на три минуты раньше и как следует приготовилась к уроку? Решила начать с чистого листа?

— Вроде того, — ровным голосом подтверждаю я, складывая руки на учебнике.

— И насколько успешен День Купидона?

Он закидывает мятный леденец в рот и наклоняется ближе. Отвратительно. Можно подумать, он пытается соблазнить меня свежим дыханием.

— Строишь обширные романтические планы на вечер? — Он поднимает брови. — Нашла кого-нибудь особенного для крепких объятий?

Неделю назад я упала бы в обморок. Теперь же совершенно холодна. Я вспоминаю, как грубо его лицо прижималось к моему, каким тяжелым казалось его тело, но не злюсь и не боюсь. Я внимательно смотрю на пеньковый амулет, который, как обычно, выглядывает из-за ворота его рубашки. Мистер Даймлер впервые кажется мне довольно жалким. Кто же носит одно и то же восемь лет подряд? Это все равно как если бы я упорно носила бусы из конфет, которые обожала в пятом классе.

— Посмотрим, — улыбаюсь я. — А вы? Будете тосковать в одиночестве? За столиком на одного?

Учитель наклоняется еще ближе, и я усилием воли замираю, чтобы не отпрянуть.

— Почему ты так думаешь?

Он подмигивает, явно полагая, что я флиртую — собираюсь предложить ему свою компанию или что-нибудь в этом роде.

Моя улыбка расплывается до ушей.

— Потому что, будь у вас настоящая девушка, — говорю я тихо, но отчетливо, так что он прекрасно слышит каждое слово, — вы бы не домогались старшеклассниц.

Мистер Даймлер втягивает воздух и отшатывается так поспешно, что чуть не падает со стола. Ребята заходят в класс, болтая и сравнивая розы и не обращая на нас внимания. Мы могли обсуждать домашнее задание или оценку за контрольную. Уставившись на меня, учитель открывает и закрывает рот, но не издает ни звука.

Звучит звонок. Мистер Даймлер поводит плечами и неуклюже удаляется от стола, все еще сверля меня взглядом. Затем делает полный оборот, будто заблудился. Наконец прочищает горло.

— Привет, ребята. — Он дает петуха и кашляет, после этого рявкает: — Садитесь. На места. Быстро.

Мне приходится закусить ладонь, иначе я рассмеюсь. Мистер Даймлер посматривает на меня с таким раздражением, что мне стоит еще больших усилий сдерживаться. Я отворачиваюсь к двери.

В этот миг появляется Кент Макфуллер.

Мы встречаемся глазами, и класс словно складывается пополам и расстояние между нами исчезает. Меня стремительно затягивает в глубину его ярко-зеленых глаз. Время тоже исчезает; мы снова стоим на моем крыльце в снегопад. Кент гладит мою шею теплыми пальцами, мягко прижимается губами, шепчет в ухо. На всем свете есть только он один.

— Мистер Макфуллер, извольте занять свое место, — холодно требует мистер Даймлер.

Кент отворачивается. Мгновение утрачено. Он быстро бормочет извинение и отправляется за парту. Я оглядываюсь и наблюдаю за ним. Мне нравится, как он садится, не касаясь стола. Нравится, как он нечаянно достает ворох смятых набросков вместе с учебником. Нравится, как он нервно теребит волосы, пропускает сквозь пальцы, хотя они тут же снова падают на глаза.

— Мисс Кингстон! Вы не могли бы уделить мне секундочку своего драгоценного времени и внимания?

Когда я поворачиваюсь обратно, мистер Даймлер смотрит на меня.

— Ну разве что секундочку, — громко произношу я, и все хихикают.

Учитель сжимает губы в тонкую белую линию, однако молчит.

Я раскрываю учебник математики, но не могу сосредоточиться. Барабаню пальцами по нижней поверхности стола. Встреча с Кентом растревожила и взбодрила меня. Как бы мне хотелось открыть ему свои чувства! Как бы хотелось объяснить ему, чтобы он знал! Я нетерпеливо слежу за часами. Скорей бы пришли купидоны!

Кент Макфуллер получит сегодня на одну розу больше.

После урока я жду его в коридоре. Бабочки беспорядочно мельтешат у меня в животе. Кент выходит, осторожно держа розу, которую я послала, как будто боится сломать. Он поднимает серьезный, задумчивый взгляд и внимательно изучает мое лицо.

— Решила объясниться?

Он не улыбается, но в его голосе звучит дразнящая нотка, а глаза весело сверкают.

Я решаю поддержать этот тон, хотя от его близости у меня путаются мысли.

— Понятия не имею, о чем ты.

Кент протягивает розу и разворачивает записку, чтобы я могла прочитать, хотя мне, разумеется, прекрасно известно ее содержание.

«Сегодня вечером. Включи телефон, заведи машину и будь моим героем».

— Романтично. — Я сдерживаю улыбку. — Тайная поклонница?

Он, когда беспокоится, кажется в десять раз очаровательнее.

— Не такая уж тайная.

Его взгляд продолжает блуждать по моему лицу, словно там скрыта разгадка, и мне приходится отвернуться, иначе я схвачу его и притяну к себе.

Помедлив, он нерешительно продолжает:

— Знаешь, у меня сегодня вечеринка.

— Знаю. В смысле, слышала.

— И?..

Больше я не могу с ним играть.

— Кент, за мной, возможно, нужно будет заехать. Это займет минут двадцать, не больше. Я бы не попросила, но это важно.

— А что мне за это будет? — улыбается он краешком губ.

Я наклоняюсь; между моим ртом и идеальной раковиной его уха остается всего несколько дюймов. Его аромат свежескошенной травы и мяты — настоящий наркотик.

— Я открою тебе секрет.

— Сейчас?

— Позже.

Затем я отстраняюсь. Иначе бы не удержалась и поцеловала его в шею. Не понимаю, что со мной творится. Я никогда не испытывала подобного с Робом. Руки так и тянутся к Кенту. Возможно, несколько смертей подряд дурно повлияли на мои гормоны. Но мне даже нравится.

Его лицо снова становится серьезным.

— То, что ты написала… — Он теребит записку, сворачивает и разворачивает; его глаза сверкают, переливаются жидким золотом. — Последние слова… насчет героя… откуда ты…

Мое сердце лихорадочно бьется, секунду мне кажется, что он знает… кажется, что он помнит. Между нами повисает тяжелая тишина; все прошлое, хранимое, забытое и желанное раскачивается в ней, как маятник.