Николай Беспалов - Встречи на ветру

Подобные речи я слыхала и в Ленинграде. А кто, я вас спрашиваю, будет в непогоду класть кирпичи? Или стоять у револьверного станка, от которого к концу смены в волосах, как ни укрывай их, набьется столько пасты ГОИ, что хоть налысо стригись.

У входа в гостиницу мы распрощались.

– Меня Василем Павловичем зовут. Чтоб вы не подумали, что я кого-то боюсь. Отбоялись мы. И на, вот, держите.

Сунул мне мои два рубля.

– Я по дружбе Ваське услужил. Он у меня в отделении старшиной был. Высококлассный взрывник. Вы о партизанах определенно читали, а настоящие партизаны это мы, разведдиверсионные отряды НКВД.

Переступив порог гостиницы «Дружба», я оказалась в просторном и светлом холле, выдержанном в классическом стиле с колоннами и мраморной лестницей. Мой багаж тут же подхватил молодой человек в униформе.

– У Вас заказано?

– Да.

– Тогда Вам к администратору, я провожу Вас.

В холле малолюдно и тихо.

Из ста тридцати четырех номеров мне предоставили номер на девятом этаже. Лепнина, бронза, ценные породы древесины, то тут, то там картины известных советских художников. Дополняет интерьер роскошь гранита и мрамора.

В номере свежо. Семьдесят девятый год, и до этой гостинцы добрался прогресс, работает кондиционер. Большущая кровать застелена красивым бельем, на прикроватных тумбочках по два полотенца.

Постучали в дверь. До чего хороша горничная! С неё картину писать.

– Добро пожаловать. Просьбы, претензии есть?

– Откуда? Я только вошла.

– Тогда, если нет, предложу вам завтрак в номер. Это входит в стоимость номера.

– Завтрак в номер – это что-то из жизни буржуев.

– У буржуев, как Вы изволили выразиться, не все так уж плохо. Кроме того, бесплатный завтрак в номер предоставляется один раз. В день заезда.

Горничная ушла, оставив запах духов «Красная Москва». Интересно, какое у неё образование. Я слышала, что в гостиницы такого класса берут людей с высшим образованием и со знанием английского языка.

Надо бы распаковать багаж, но откуда я знаю, сколько буду тут жить, и потому решаю выложить из своего чемодана самое необходимое. Задумалась я: а на какой срок снял этот номер Максимилиан? От всей этой роскоши я как-то растерялась и не спросила о сроках администратора. Опять постучали. Горничная вкатывает тележку. Быстро, однако. Я не успела и умыться с дороги.

– Приятного аппетита, – улыбнулась и ушла.

Завтрак. Яичница из двух яиц, два бутерброда, с колбасой и сыром, черный кофе в кофейничке и сливки. Большое красное яблоко и сдобная булочка с маком. Так я никогда не завтракала. Даже тогда, когда хозяйство вела Антонина.

После такого завтрака и ночи без сна и в тревогах меня, естественно, потянуло в сон. Спать на свежем, хорошо пахнущем белье одно удовольствие, а снился мне желтушный мужчина. Будто он пытается овладеть моим телом, я извиваюсь, как змея. От него разит серой. «Он черт!» – кричу я и просыпаюсь.

Надо же такому присниться. Определенно, в Москве мне не жить. Все началось с дороги. Сначала Максимилиан Максимович заболел, потом этот желтушный из соседнего вагона. И эти двое, носильщик и его бывший командир, какие-то не нормальные.

Номер слишком шикарен для меня, бывшей подсобницы на складе Метизов, девочки из Жданова, у которой папа был стивидором в порту, а мама работала в рабочей столовой. Ну и что, что некоторое время работала в обкоме профсоюза, а уволилась с должности начальника управления. Сидит во мне провинциалка. Ох, как сидит.

В номере душ; стоя под горячими струями его, я постепенно прихожу в себя. Поживу тут столько дней, сколько оплатил Максимилиан Максимович, и уеду в Ленинград. Не пропаду. А что МГИМО? Не удалось стать дипломатом или кем-либо иным из сферы внешних сношений, так и это не трагедия.

Хороший завтрак, душ сыграли свою роль, я взбодрилась. Пора выйти в Москву. Именно так я определила свою прогулку. Грех не воспользоваться случаем и не побывать в Третьяковской галерее, Музее изобразительных искусств и, если удастся, посетить мавзолей Ленина. Но прежде я уточню срок своего пребывания в гостинице. У стойки администратора небольшая очередь. Встала в конец. Жду. А пока какой-то человек в тюбетейке пытается на плохом русском языке объясниться с портье, я разглядываю публику. Народ все солидный, хорошо одетый. Открывается дверь, и показывается человек, облик которого мне знаком. Секунда-другая, и я узнаю: это Игнатьев Петр Петрович. Честное слово, я обрадовалась так, как будто увидела родного человека. Он почти не изменился, если только немного раздобрел, появился животик. Одет скромно: серый костюм, белая сорочка и не броский галстук. Идет сюда, на ходу надевает на нос очки. Мгновения, и мы встречаемся взглядами.

– Ба! – громко, так, что люди оборачиваются, говорит он. – Это же Ирина Тиунова!

Народ вперился взглядами в меня: что за фигура?

– Петр Петрович, – отвечаю я. – Это я.

Нашу встречу наблюдали все, кто находился в этот момент в холле. Стоят двое и обнимаются.

– Ты что тут делаешь? Мест нет? Это не проблема.

– У меня номер на девятом этаже.

Он не дает договорить.

– Хочешь выше или ниже? Устроим.

Граждане поселяющиеся как вперли взгляды в нас, так и не отводят глаз. В этой заводи шика, люкса и престижности – и такое: громкое, откровенное, раскованное явление. Думаю, она меньше бы удивлялись, появись перед ними сам Иисус Христос.

– Да ничего я не хочу. – Мы престали обниматься. – Хотела спросить, сколько дней я смогу тут ещё прожить.

– Денег нет. Не проблема. Все равно из Москвы не уедешь, пока я не разрешу.

До того занятый разговором с узбеком портье вскинул голову. Старая выучка: если человек так говорит, значит, он из «тех». «Те» – это тот, кто имеет если не власть, то большое влияние. Он что-то говорит узбеку, и тот, тряся головой, как китайский божок, семеня уходит к лифтам. Портье выходит из-за своего укрытия.

– Товарищу что-то надо? – спрашивает он Петра Петровича.

– Надо, товарищ, ещё как надо. Ты чего бросил пост? Народ же.

В голосе товарища Игнатьева сталь. Портье почти бегом вернулся за стойку и на удивление быстро разобрался со всеми, кто стоял в очереди передо мной. Прямо как в кино с Аркадием Райкиным.

– Товарищ администратор, подскажите, в каком номере живет товарищ Павлов.

Товарищ Павлов, оказалось, жил тоже на девятом этаже, только в конце коридора.

– Пойдем, Ирина, к моему старому другу. Отметим, так сказать, его вхождение во власть.

Мне что? В Третьяковку схожу как-нибудь потом. Мне с Петром Петровичем интересно. Даже стоять с товарищем Игнатьевым приятно. А о том, чтобы провести с ним время, и говорить не приходится.

Кабина лифта, едва мы вошли в неё, наполнилась благоуханием одеколона для мужчин. Честно говоря, мне никогда не нравилось, когда мужчина перебарщивает в использовании одеколонов, но тут мне и это приятно. Сильна матушка природа, заложила в нас инстинкты, и они прут из нас. Лифт скоростной, и потому я не успела задохнуться. Инстинкты инстинктами, а дышать-то надо.

Товарищ Павлов, судя по всему, а вернее по тому амбре, что ударил нам в носы, едва мы переступили порог номера «Люкс», накануне не пожалел свою печень. Водочно-коньячный перегар повис в воздухе.

– Петр Петрович, с твоей стороны просто свинство не предупредить, что придешь с дамой.

Так нас встретил мужчина в «олимпийке», с налысо бритым черепом, «под Котовского», и, как ни странно, в отличных полуботинках. Последний факт объяснился тут же.

– Купил в Синем зале ЦУМа чешские полуботинки, а они жмут. Жаль выбрасывать. Вот залил коньяк и разнашиваю.

– Добро переводишь, Илюша, коньком ботинки поишь. Все равно выбросишь.

Надо так понимать, что товарищ Игнатьев пошутил.

Мужчины обнялись. Какие телячьи нежности! Я отвернулась.

– Ирина Анатольевна, прошу любить и жаловать, мой друг со студенческих годов. Илья Семенович Павлов. Его в сорок третьем определили в Красную Армию. Это он придумал, как наши тэ-тридцатьчетверки побыстрее в бой возвращать.

– Совершенно верно, сударыня. Он их работал на Урале, я их ремонтировал на фронте.

Илья Семенович скинул пахнущие коньяком полуботинки и теперь ходил по номеру «Люкс» в носках.

– Илья! Постеснялся бы дамы.

Петр Петрович нарочито сердится. Как это хорошо – иметь друга! Пожалуй, у меня это Антонина. Нет. Тут что-то иное.

– После войны Илья вернулся к нам в Сталинград. Помнишь, Илюша, какие это были времена?

Что же, пускай товарищи вспоминают, мне будет интересно их послушать.

Илья Семенович обул-таки ноги, сменил и костюм, вместо тренировочного трико надел парусиновые брюки и рубашку с воротником апаш. Красавец мужчина. Тут и горничная явилась. Опять она катит тележку, но большую, нежели мне. Стоило ей приоткрыть одну из крышек, пахнуло чем-то очень вкусным.