Джо Мино - Сделай погромче

Пока Гретхен запрыгивала обратно в худший на свете «форд-эскорт» и мы набирали скорость, в голове у меня вертелась только одна мысль — одна-единственная: В этом году. В этом году все на хрен изменится к худшему.

Мы жили тогда в южной части Чикаго. Обстановка там была не из приятных: кирпичные бунгало, выстроенные в ровную линию квартал за кварталом, с их маленькими опрятными лужайками скрывали то, что никогда не произносилось вслух. Но это сквозило всюду: в одинаковых почтовых ящиках и статуях девы Марии, в повторяющихся цветочных горшках, в белых детишках, играющих на своих лужайках, в их родителях, переговаривающихся через забор, в пенсионерах, сгребающих в кучу листья: те же лица и те же фамилии, улица за улицей, квартал за кварталом, дом за чертовым домом. Мне было ясно это безмолвное послание: Если ты не белый, то не смей, мать твою, пересекать Западную авеню. Не делай этого. Не появляйся в этом районе. Не нарушай границу, если не хочешь серьезно пострадать.

Мы жили в южной части, я — в Эвергрин-парк, а Гретхен в Гринвуде — два района, примыкающие друг к другу, но разделенные 103-й улицей, — в городе, всемирно известном своей расистской историей. Летом 1919 года здесь, на юге, вспыхнул мятеж, в результате которого тридцать восемь человек погибло, пятьсот пострадало и еще больше осталось без крова, и начался он из-за убийства черного подростка на 26-й улице. Может показаться, что это просто выбранный наугад исторический факт, только все не так, хотя я действительно готовил об этом доклад по истории. Потом была эта эксплуатация и дегуманизация грузчиков, несчастных черных юнцов, с которыми железнодорожный босс обошелся столь несправедливо, что перед смертью потребовал, чтобы его гроб залили бетоном, из страха, что его могила будет осквернена разъяренными рабочими из южных районов. Лет десять назад Гарольд Вашингтон, толковый черный политик, баллотировался и был избран в мэры, но лишь пройдя сквозь месяцы самых разнообразных проявлений расовой неприязни, включая тот эпизод, когда на фасаде католической церкви Святого Бена за день до его «тронной» речи появилась надпись «ниггер».

Районы, где жили мы с Гретхен, были вполне нормальными и довольно схожими. Дома здесь в основном маленькие, кирпичные бунгало в стиле, ставшем популярным на юге Чикаго в сороковые. Оба были населены в основном ирландскими католиками, в обоих проходил пресловутый парад Святого Патрика, на который собирались дебилы со всей округи, чтобы поглощать на улицах национальный напиток. Между 103-й и 111-й улицами в каждом квартале был свой ирландский паб. И в младшей школе, и в старшей я постоянно встречал ребят из обоих районов в футболках и куртках с надписями, гордо гласившими: «Ирландец из южного района».

Эвергрин-парк представлял собой пригород, с трех сторон граничащий с Чикаго, но не считающийся частью города, несмотря на то, что в обоих районах жили одни и те же люди, белый рабочий класс, ирландские католики — люди неплохие, но страдающие излишней терпимостью.

Дело в том, что в Эвергрин-парк не было черных и в Гринвуде не было, хотя он считался частью города. Видеть их там не хотели и к себе не пускали. Почему? Гринвуд населяли семьи белых чикагских пожарных и копов, у которых всю жизнь была репутация отъявленных расистов. Но не просто репутация; так оно и было на самом деле. И было это блин не в каком-нибудь 1919 году. И даже не в сороковых. Это был мать его 1990-ый. Я не знаю, как им это удавалось, честное слово, если не считать, конечно, запугивания и угроз применить силу. Может, этого было вполне достаточно.

Там жили эти копы-расисты и еще их дети, которые росли на расовых предрассудках и неудовлетворенности своих родителей — ниггеры то, ниггеры се — и бегали по округе, называя себя Белой Силой. Белая Сила? Да эти дети понятия не имели, что такое Белая Сила. По крайней мере, мне так кажется. По-моему, это были слова, которые эти идиоты ассоциировали с собственной злостью, с невежеством. Это как назвать себя панком — просто еще один ярлык, помогающий самоопределиться, придать всему иллюзию смысла. Но этих ребят терпели, и не просто терпели, а поощряли, смотрели на их поступки сквозь пальцы, полностью игнорировали, даже когда они укладывали в больницу какого-нибудь черного парня, пересекшего воображаемую расовую границу, пролегавшую вдоль Западной авеню. Среди них были крутые парни, парни, которым наскучило играть в футбол, или которые год или два занимались борьбой, до того как превратиться в наркотов и купить себе подержанный фургон или «нову», парни, отрастившие волосы на затылке, парни, одетые в куртки из вареной джинсы, борцовки «Найки» и все в таком роде.

Большинство из них слушало металл или хардкор — он вырывался из окон их тачек, когда они с ревом проносились мимо, «Убей себя!» — и все же они выглядели в точности так же, как остальные придурки. Парни из Белой Силы терпели других торчков и панков нашего района, если они были белыми, даже если те и выглядели как уроды, и никто из них ни разу не докопался до Гретхен или Ким и не высказался по поводу их одежды. Наверное, они считали панков вполне безобидными. Наши музыкальные вкусы кое-где пересекались, например, The Misfits и Samhain, а некоторые девчонки встречались и с панками, и с Белой Силой, в общем, у них не было проблем со мной, или Ким, или Гретхен. Но когда я видел Тони Дегана и его верзил-кроманьонцев, не знаю… Я сжимал в карманах кулаки с яростью персонажа какого-нибудь кунг-фуистского фильма, но ничего не говорил и в конце концов просто удалялся.

Иногда, разъезжая по окрестностям в вонючем «эскорте», мы видели, как копы из Эвергрин-парк останавливали черных и докапывались до них, обыскивали их тачки и их самих лишь за то, что они пересекли границу. И я не вру про всю эту хрень. Однажды мы с моим старшим братом Тимом пошли играть в баскетбол в Хэмлин-парк — на баскетбол мне глубоко было насрать, но мой старший брат Тим заставлял меня играть, потому что, как он говорил, я должен был как-то доказать, что не превращаюсь в девчонку, я думаю, это папа ему велел. Ну и когда мы с братом играли, к нам подошли два копа и сказали: «Вы тут не утащите сетки с корзин, как какие-нибудь ниггеры», и один из них постучал своей дубинкой по ладони, а другой кивнул, и они ушли. И, клянусь, эта история — чистая блин правда!

Вся эта расовая фигня очень волновала Гретхен, из-за всего этого панк-рока, который она слушала.

— Мир — расистский и шовинистский по своей природе, — говорила она. — Как так интересно получается, что в «Макдоналдсе» или другой какой херне работают только черные или латиносы? Ты когда-нибудь видел, чтоб белый в «Макдоналдсе» работал? Ну может быть. Может быть, на кассе, но уж точно не картошку жарит.

Она говорила это, кивая сама себе, и в такие моменты мне особенно хотелось ее поцеловать, из-за того, что она верила во что-то такое, о чем я никогда даже и не задумывался.

Опять-таки в школе.

Охуенные названия для ужастиков, существующих только на видео, в которые можно было бы включить как минимум две неполные постельные сцены, как в тех жутких копиях Хэллоуина и Пятницы, 13, из проката «Эвергрин-видео», в которых я могу сниматься как главный потрошитель, по возможности.

1. Ночь агонии, ночь боли

2. Очарованные злом

3. Как воскресшие рыдают

4. Рука повешенного

5. Убей с восторгом

6. Ночные соблазны

7. Игра в смертельное

8. Берегись кровавого дома

9. Смертельная инъекция

10. Вечеринка в палаточном лагере

11. Склеп заговорил

12. Брат Муни со своим самым зловещим рассуждением о чудовищной грамматике, которая пожирает блин твою душу по меньшей мере в течение часа каждый гребаный день без остановки, и это длится и длится и длится, пока твои глазные яблоки, мать их, не вытекут из черепа и их надо будет вытирать этими гребаными красными опилками, но даже после ты вынужден будешь это слушать, так что придется заткнуть уши карандашами, но я уверен, что и тогда вы найдете способ, да ведь, брат Муни? Вы, обязьяна.

А вот еще одна кассета с коллекцией песен, отобранных для меня Гретхен. Она посвящена прошлому лету и названа «Лучшие дни», когда все, казалось, было прекрасно, и слушать ее — как возвращаться в прошлое, хоть это и было всего год назад, когда Гретхен только купила «эскорт», а я встречался с этой девчонкой Колин, встречался не в смысле ходил на свидания, а в смысле встречал ее за стойкой кафе «Чайниз Вок» в торговом центре и выяснил, как ее зовут, и она знала, кто я, и, ну, как я сказал, казалось, на этой кассете были тайные послания о том времени, когда все было хорошо.

Полицейские и воры / The Clash

Эту мы пели в один из вечеров тем летом на стоянке боулинг-клуба «Арена-Лейнз», после того как сперли по паре мокасин для боулинга.