Саша Канес - Моя судьба

— Беседа с тобой входит в мои обязанности. Это нормальная процедура при моей должности и при твоих обстоятельствах. Понятно?

Я кивнула.

— И проходит эта беседа в соответствующем месте!

— У Семена действительно все в порядке?

— Все в порядке только у того, кого уже закопали! У тебя есть хороший шанс в недалеком будущем его услышать, а может быть, и увидеть. Он сейчас в Европе. Живет там, ездит по миру. Но по миру не пошел! Все, на сегодня эту тему мы закрыли!

— Что с моими домашними?

— Твоя дочь, мать и этот, как его… Рома в Москве сейчас не живут…

— Почему?

— Потому! Или тебе еще раз объяснить, что тебя, может быть, не все в этом мире любят? До сих пор не дошло?

До меня и впрямь только начало доходить, что обложена я, похоже, со всех сторон.

— У тебя теперь вместо квартиры дом в поселке. Как раз неподалеку от аэропорта. Разумеется, все под охраной.

— А как к этому отнеслась мама?

— Мать твою спрашивать не стали, сказали, что для твоего блага. Дом купили на твои же деньги, отремонтировали и обставили. Дарья здорова, ничем, кроме соплей, за все это время не болела. Пруд там какой-то есть, сосняк вокруг. Пусть воздухом дышат!

— Спасибо, Игорь Борисович! Я очень вам благодарна!

Он холодно кивнул.

— Теперь ты должна кое с кем познакомиться. — С этими словами он поднялся, и мы направились к двери, которую уже открывала нам мрачная толстая дама в форме.

— Все готово? — спросил ее Чертков.

— Так точно!

— Старший следователь прокуратуры Кеменкова, — вроде бы представил мне прокуроршу Игорь Борисович.

На мое «очень приятно» никто не отреагировал. Выпустив нас в коридор, следовательница подозвала стоящую в пяти шагах охранницу, и та с характерным лязганьем затворила за нами дверь. Мы двинулись по коридору.

Я была уверена, что, пока дело мое не будет пересмотрено по месту совершения преступления, мне предстоит провести в стенах этой тюрьмы не один месяц. Но это не так тревожило меня, как полное отсутствие связи с Леней и его семьей. Однако я решила все же не поднимать этот важнейший для меня вопрос прямо сейчас, а выбрать более подходящий момент.

— И с кем же я должна сейчас познакомиться? С паханшей?

— Я вижу, ты тщательно готовишься к новой отсидке — слова учишь! — хмыкнул Игорь Борисович.

— Обижаете, начальник!

— Ты идешь знакомиться с собой, дорогая, с самой собой!

— Меня переводят в психушку?

Чертков не посчитал нужным отвечать. Мы несколько раз повернули и оказались, очевидно, в женском отделении этого чудесного учреждения. К сопровождающей нас тетке присоединилась вторая, весьма крупная женщина с грубо выбеленными перекисью водорода стрижеными волосами. Судя по всему — охранница. Я не поняла — считалось ли, что они меня конвоируют, или я уже шла сама? Мы подошли к одной из камер, и все сопровождающие по очереди приложились к глазку. После Игоря Борисовича настала моя очередь. Эта камера тоже явно предназначалась для допросов. Размером она была меньше предыдущей, но стульев возле стола было не два, а три. На одном из них сидела молодая, одетая в тюремную робу женщина и неподвижно смотрела перед собой. На запястьях ее красовались такие же наручники, с какими я рассталась меньше часа назад.

— Ну как тебе… ты? — негромко поинтересовался Игорь Борисович практически мне на ухо. — Похожа?

— Не знаю… Через глазок не разберу…

— Что ж, зайдем в гости? — то ли спросил, то ли приказал Чертков теткам.

Дверь в камеру была немедленно открыта.

— Только поосторожнее с ней! — предупредила нас охранница. — Она у нас девушка с норовом! — И тут же рявкнула, обращаясь к заключенной: — Встать!

Женщина медленно поднялась. Не будь у нее такого тяжелого, мрачного взгляда, ее можно было бы назвать красавицей. Игорь Борисович не шутил — сходство со мной и впрямь имело место. Она была лишь немного смуглее меня. В камеру мы вошли втроем: Чертков, следовательница прокуратуры и охранница.

Прозвучала команда «Садись!», и женщина, так же нехотя, как и встала, опустилась на свой стул.

— Знакомься с собой! — еще раз произнес Чертков, и я поняла наконец, что это не шутка.

— Здравствуйте! Очень приятно! — произнесла я и протянула заключенной свою ладонь, но стоящая рядом следовательница прокуратуры резко отбросила мою руку.

Незнакомка повернулась ко мне, и взгляд, и все выражение ее лица мгновенно переменились. Она улыбнулась мне ослепительной улыбкой.

— Извините, дорогая! К сожалению, я не имею возможности поприветствовать вас достойным образом! Сами видите мои обстоятельства! — Она подняла вверх руки, чтобы продемонстрировать, что запястья ее скованы.

Речь женщины совсем не соответствовала моим представлениям о грубых и опустившихся узницах российских тюрем. Тембр голоса ее также был очень приятен, хотя и несколько высоковат. Она повернула голову в сторону наших с Игорем Борисовичем спутниц.

— Я извиняюсь, гражданочки! Хочу напомнить вам, что пропустила сегодня и завтрак, и обед, а при моих известных вам печеночных проблемах очень опасно нарушать режим питания! Мне было обещано, что меня накормят!

— Через пять минут тебе все принесут, — раздраженно ответила охранница.

— О, благодарю вас!

— Ну, — обратился к заключенной Игорь Борисович. — Может, представишься?

— Разумеется! С удовольствием! — Продолжая улыбаться, она выпалила без запинки мое имя, отчество и фамилию, дату и место моего рождения, после чего осведомилась: — Все правильно, я надеюсь?

— Да, конечно! — пробормотала я.

— Насколько я понимаю, именно под вашим именем я буду иметь счастье провести немало времени в гостеприимных стенах учреждений Главного управления исполнения наказаний Министерства юстиции Российской Федерации, не правда ли?

Я повернула голову в сторону Игоря Борисовича.

— Совершенно точно! — ответил он женщине. — И при этом вам гарантируются условия, соответствующие самым высоким нормам содержания заключенных, принятым в Европе.

— Замечательно! — проговорила она то ли в ответ на реплику Черткова, то ли отреагировав на появление в камере еще одной пожилой толстой тетки, одетой в некогда белый, а теперь грязно-серый халат. Она несла узнице обед в металлической миске.

— Потом! — прикрикнула работница прокуратуры.

— Потом, простите, простынет! — ответила ей заключенная. — Может быть, мне все-таки позволят быстро поесть? Как было сказано в одном любимом нами всеми фильме Эльдара Рязанова: «Женщину надо вначале накормить, а потом уже… все остальное!» Героиня Татьяны Догилевой это произносила, вспоминаете?

— Ну что, давать ей еду? — спросила тетка в халате.

Игорь Борисович пожал плечами. Мне же стало стыдно, что мы обсуждаем сейчас, можно ли накормить голодную, закованную в наручники женщину. Лично я за всю свою тюремную эпопею не голодала ни единой минуты.

В итоге миска все же оказалась на столе, и наша собеседница, извинившись, приступила к еде. Держать ложку ей было крайне неудобно, и я не понимала, почему здесь, в закрытом тюремном помещении, с нее не сняли наручники. Однако мое собственное положение не позволяло задавать лишние вопросы.

— Значит, теперь у меня будет пожизненное заключение? — задумчиво проговорила она, прихлебывая дымящийся суп.

— Для тебя-то уж любое будет пожизненное! — вставила Кеменкова.

В глазах заключенной блеснула злоба.

— Пожизненное, по законодательству страны, где состоялся суд, — это шестнадцать лет! — сказал ей Чертков.

— О, как это мило! — воскликнула женщина. — Всего шестнадцать лет!

— Но на вас сейчас висит двадцатка! С вами все это уже обсуждали. Не вижу смысла тратить на это время! К тому же есть определенная уверенность, что дело будет пересмотрено.

— Разумеется! Простите, ради бога! Я все забываю, что это я такая счастливая!

После каждой своей реплики заключенная прихлебывала неаппетитно пахнущий суп.

— Да, а если меня будут содержать по европейским, как вы сказали только что, нормам, могу ли я рассчитывать на улучшение качества питания и медицинского обслуживания?

— Рассчитывать можешь! — мрачно ответила ей прокурорша.

По лицу заключенной вновь пробежала тень. Она наверняка хорошо знала эту жутковатую даму в форме и не любила ее.

— Разумеется, — спокойно проговорил Игорь Борисович. — Все наши договоренности будут соблюдаться. При этом еще раз напоминаю, что есть большой шанс на успех пересмотра дела. Будем надеяться, что в результате этого пересмотра срок будет сильно сокращен. Если вы будете вести себя разумно и в соответствии с нашими договоренностями, то…

— Смогу, может быть, выйти на свободу еще до наступления климакса? Я правильно вас поняла?