Тэру Миямото - Собаки в разгар лета: Рассказы и повесть

В тот же вечер я сказал отцу, что не хочу больше ходить на пустырь, что там бродит аж десять бешеных собак.

— Дурень! А еще мужик называется! У тебя уже пушок на губе пробиваться начал! — Отец накричал на меня, а потом стал уговаривать, что, мол, в сентябре они построят навес и наймут сторожа, а до этого надо потерпеть, потому как больше караулить некому. Я забился в угол и сквозь слезы стал возражать ему:

— Там даже укрыться негде. В машине жарко, я иссохну и в мумию превращусь. А завтра еще больше собак бродячих прибежит. Они все бешеные, небось. Укусят, и я бешенством заболею…

Отец уже открывал дверь, чтобы куда-то уйти, и только крикнул мне с порога:

— Там бродят собаки, но ни одной бешеной я среди них не видел, — и обмахиваясь веером, вышел. Мать молча убирала со стола.

— Завтра возьми мой зонтик от солнца. Залезешь в кузов, и собаки тебя не достанут…

Я молча отвернулся и лег.

— Да ты не знаешь, какая там жарища. Никакой твой зонтик не поможет, — пробормотав это, я пнул от отчаяния стену.

Мы с матерью думали, что отец, как всегда, пошел играть в маджонг, но не прошло и часа, как он вернулся и бросил мне что-то, завернутое в промасленную бумагу. Это была рогатка. Не маленькая, которые продавались в игрушечном магазине, а настоящая железная рогатка. И сама рогатка, и резина были прочными, чувствовалось, что это оружие.

— Из этой рогатки даже человека можно убить, если стрелять с близкого расстояния. Попробуй! Животина, она никогда не будет нападать на того, кто ее сильнее.

Я выспрашивал у отца, где он добыл эту рогатку, но он только посмеивался. В тот момент, когда я пробовал силу рогатки, натягивая резину, отец сказал:

— Запчасти в основном не днем крадут, а вечером. Если ты жары боишься, может, вечером пойдешь? Вечером можно забраться в машину и спать… — В его голосе слышалась настойчивость.

Я смешался и ответил, что лучше буду ходить днем, а про себя подумал, интересно, кто же дежурит там вечерами, и спросил об этом у отца.

— Сын моего знакомого, студент, подработать решил…

В этот день отец лег спать непривычно рано, еще не было и десяти, а вскоре послышался его храп.

На следующий день я налил чай в новый большой термос, завернул в платок коробочку с обедом и рогатку, взял на всякий случай зонтик от солнца, который мне навязала мать, и отправился на остановку рядом с Тидори-баси. На берегу реки я набрал камешков и положил их в карман.

Казалось, что стало еще тише, чем вчера, тишина стояла просто мертвая. Оттого что я все время напряженно ждал, когда появятся собаки, время шло быстро. Сначала я залез под самосвал, положил камешки рядом с обедом и с рогаткой наготове приготовился держать оборону. Время от времени я тренировался, стреляя из рогатки по валявшимся на пустыре битым кирпичам. Я так увлекся, что не заметил, как моя макушка оказалась перемазанной машинным маслом. Рогатка была что надо, не игрушка какая-нибудь, и била точно.

Ближе к обеду появились собаки. Я прицелился и выстрелил, стараясь попасть в пасть вожаку стаи, но угодил ему в глаз. Собака завертелась на месте, глухо и протяжно завывая. Остальные мигом разбежались. Скоро убежала и эта, с подбитым глазом, но я успел еще попасть ей по спине и хвосту. Я выскочил из-под самосвала и заорал: "Вот вам! Будете знать, как нападать на человека!" — и захохотал, подражая герою фильма, который когда-то видел. Настроение у меня улучшилось. Сначала я ради забавы пинал камни, а когда надоело, забрался в кабину самосвала и стал двигать рычагами, переключать скорости, нажимать на тормоз.

Тут я заметил, что в кабине подозрительно чисто — и сиденье, и панель с приборами, и руль. В кабине старой брошенной машины, которая вроде бы должна быть вся в пыли, не было ни соринки. Я машинально открыл бардачок. Было видно, что кто-то и здесь вытер пыль, внутри лежала только начатая бутылка виски и катори-сэнко[11].

Я подумал, что студент, который дежурит по вечерам, тоже выбрал для ночлега этот самосвал, и тут меня охватило чувство, словно я забрался в чужую комнату. Я вылез из кабины, но не из-за этого, а от жуткой жары. Летнее солнце, проникая через лобовое стекло, нещадно раскалило кабину. Оно доставало даже до тесного закутка за сиденьем, где обычно спят водители. Я как будто сидел в раскаленной духовке. Я снова нырнул под самосвал, выпил холодного чая. Студенту, видно, тоже приходится терпеть, потому что, когда он приходит, в кабине все еще жутко жарко… Наверное, виски в бутылке просто кипит.

Я обедал, а сам все время был настороже. Вдруг на запах опять прибегут собаки? Покончив с едой, улегся на платок, подложив руку под голову. Собаки не появлялись, но все равно часов до трех я продолжал посматривать по сторонам. Наверное, когда подбил глаз вожаку, они решили, что лучше со мной не связываться. От этой мысли мне сделалось веселее, и я расслабился… Время от времени сюда добирался душный ветер, насквозь пропитанный запахами реки. Я снял клетчатую рубашку и лежал, раздетый до пояса, разглядывая грязное и промасленное дно самосвала. На переднем мосту, проходящем прямо под сиденьем водителя, и на заслонке все еще были видны зеленоватые подтеки масла. Казалось, что масло вот-вот потечет с них. Капли были прозрачные, словно отфильтровались через грязь и превратились в экстракт. Но тут я заметил такие же желто-зеленые капли и на акселераторах, и на пружинах, и на крышке от бензобака, и чем дольше я их разглядывал, тем больше они казались мне гноем. Гноем, выступавшим из тела этого мертвого самосвала.

Ко мне вернулся вчерашний страх. В ушах раздавался скрежет оседающей машины. Затаив дыхание, я осторожно вылез из-под нее. Прошелся с рогаткой наготове по стоянке, которую опаляли прямые лучи солнца. Но жара быстро вернула меня назад, к самосвалу, и я уселся в тени переднего колеса. Стал считать, сколько дней осталось до тридцать первого августа, когда заканчиваются каникулы, и мной овладели неподдельные злость и отчаяние.

Я старался подбодрить себя и думал о том, как счастлива сейчас мать. Эта работа наверняка каждый месяц будет приносить постоянные деньги, и мать наконец-то будет спокойна и довольна. Еще немного, и мы даже съедем с этой грязной квартирки и купим новый дом. Все так же опираясь спиной о колесо, я расстегнул брюки и посмотрел на слабый пробивающийся пушок и дунул на него.

До семи оставалось десять минут. Я допил чай, глядя на освещенное предзакатным солнцем место, где были навалены друг на друга пять старых "датсунов". Вот куда я точно решил не приближаться, так к этому месту. Потом залез в кузов самосвала и стал прыгать, но машина даже не дрогнула.

"Конечно, самосвалы не гниют, с чего это я взял? Не может быть, чтобы эта махина взяла и рухнула". С этой мыслью я вылез из кузова, который был залит цементом, нырнул под самосвал и собрал свои вещички — платок, зонтик, коробочку из-под обеда и транзистор, который так и не включал.

— Эй, давайте все сюда! Не в глаз, так в ухо врежу. Как из этой рогатки выстрелю, так и ухо в куски! — крикнул я напоследок невидимым собакам и с чувством исполненного долга зашагал домой.

Пока я ждал трамвая, несколько парней в рабочей одежде сошли на остановке и направились к магазинчикам. Только девушка, на вид ей можно было дать лет двадцать, с длинными и мелко завитыми волосами перешла дорогу и направилась в сторону заводов. На ней было голубое платье, в руке — матерчатая сумка. Почему-то я уставился на нее, разглядывая ее бледное лицо, странное и не подходящее для молодой девушки.

Прошла неделя, и за это время я три раза видел девушку то на остановке, то на мосту, а в последний раз встретил ее на дороге. Перед самым мостом я оглянулся, девушка тоже обернулась и окинула меня взглядом.

До конца моей работы оставалось пять дней, когда небольшой тайфун принес дождь.

— Ура, дождь! Давай, давай, лей! — орал я изо всех сил.

Сегодня можно завалиться в кабину самосвала и спать. Собаки мне нипочем, и вниз, под это страшное чрево лезть не надо. После того случая собаки появлялись каждый день. Но стоило мне стрельнуть из рогатки, как они убегали и больше в этот день не появлялись, даже если я промахивался. Но мысли о каплях масла на дне самосвала, похожих на гной, просто лишали меня сил.

— А куда ушел отец? — спросил я у матери, выходя из дома. В ответ она только недоуменно пожала плечами. Отца не было уже пять дней. Мать гладила его брюки.

К обеду из-за дождя вокруг самосвала образовались лужи. Но когда сидишь, свернувшись калачиком в кабине, и слушаешь звуки дождя, то кажется, что время течет быстрее, и даже не так страшно, что вокруг ни души. Хорошо, если бы дождь лил еще дней пять.

Я решил поесть, и тут между складами появились мокрые от дождя собаки. За последние дни их стало в два раза больше, и мне это не нравилось. Я не спеша открыл до половины боковое стекло кабины и выстрелил из рогатки. Камень явно попал в рыжего пса, вожака стаи, но собаки не уходили. Это удивило меня, и я выстрелил еще три раза подряд, попал по носу одному псу — брызнула кровь и, смешавшись с дождем, полилась по его груди. Обычно собаки сразу же разбегались, но в этот день все было по-другому. Они рыскали между машинами, потом немного отбежали и всей стаей улеглись около складов.