Кирилл Туровский - Каждый сам себе дурак

А вот Латина здесь сегодня не было и никогда здесь больше не будет. Наверное, он уже далеко-далеко, высоко-высоко. С Латином-то как раз все будет хорошо. Потому что он хотя бы отчетливо понимал, что есть ярко выраженный драйв, и есть ярко выраженный не драйв. Он никогда не сядет здесь ни за какой столик, не закажет себе пиво, не спросит у меня зажигалку. Латин не улыбнется шкодливой улыбкой какой-нибудь тине и никогда глупо не поглумится надо мной. Интересно, где же он сейчас шляется? Но я знаю, что он откуда-то все видит. И более чем видит — он понимает. Самое обидное, что все эти олигофрены вокруг все равно останутся такими же. Вот это уж действительно несправедливо.

За другим столом еще пара особей, тоже парень с клавенкой. Радостные такие. Их глаза настолько светились радостью, что было чему подивиться. Парень давал ей время от времени прикуривать, галантно ручки гладил и тихим голоском вкрадчиво грузил ее всяко-разно на разводняк. Тина привычно и покорно выслушивала бредятину и согласно кивала.

Впрочем, перед тем как смыться, лучше, понятное дело, наглотаться ломтиков жизненки по самые баклы. Да и по творческому замыслу бога есть три миллиарда «чужих» как твоего пола, так и три миллиарда противоположного. А такой замысел уж явно неспроста, верно?

Вот эти двое простачков за столиком… Это всегда так начинается. Взгляды… цветы… разговор при свечах… интерес… надуманные мечты и дешевые прогоны… А все равно ведь нажрутся пойлом в коматоз, налижутся друг у дружки слюны, косметики и пота, рухнут куда-нибудь лапать, хватать компаньона за разные куски по периметру оболочки. И разругаются еще в хламешник с утреца несомненно.

Однако такая развернутая диспозиция прибавила мне хорошего настроения. Единственное, что здесь еще бесило, так то, что все посматривали на меня с примерно таким выражением морды лица: «Уж я-то знаю, чего тебе не хватает, парень…»

Впрочем, именно поэтому ты их и терпеть не можешь. Каждый день они выбрасываются на улицу с лозунгошкой нехитрой: «Я живой! Вот еще один многообещающий денек!». Но для подтверждения лозунга им нужно собираться стаями. И чем крупнее стая, тем лучше. Озираясь, они набиваются в концертные залы, театры, дома, кафе, институты, банки, офисы и могилы.

А вот мои милые друзья, суки, к тому же ни копья не скинули по счетам. И хотя я тоже смог вкусить все великолепие еды, счет был астрономический. За столько рыл-то наших! Официантка улыбалась так радостно и злорадно, что все было ясно. Именно для этого мгновения она и жила. Это все, что ей оставалось. Видимо, в эти божественные секунды она общалась с ангелами.

Но тут, что меня искренне обрадовало, драка в кафе завязалась. Какие-то отчаявшиеся в своей жизни парни вдруг стали ловко насаживать друг друга на свои конечности. И вроде безо всяких видимых причин, но с крайней озлобленностью. Они били даже не в другие жизненные субстанции, а били прямо в себя, в свое конкретное одиночество. Наверное, они заранее сюда собрались именно для этой цели. А их девки так откровенно радовались за открытое проявление их космической тоски, как будто они сидели на какой-нибудь комедии или водевильчике. Они, видимо, считали их мальчиками что надо. Но это лишь пока их не трогали. Тогда они сразу визжать начали. Хватит, мол. Но поздняки… В них уже летели тарелки, стулья… рушились стены… мимо пролетали люстры… кометы… облака… моря и целые континенты… Что-то захлюпало… Они все уже были среди звезд. Как оказалось, это делается запросто. В пять сек. И лишь когда брызнула красная гниль, я немного забеспокоился. За свою шкуру, разумеется. С пылу, с жару эти отважные люди могли принять и меня за такого же, как и они, скота. Тут же вполне определенно цифранулось — пора сваливать. Рвать когти! И немедленно!

Волнуясь, я выскочил на улицу. И вовремя. За спиной что-то рухнуло, кто-то в полную мощь заорал, поднялся еще больший шум. Наверное, их захлестнула очередная волна скотства.

Я облегченно отдышался.

На улице было свежо, хорошо, тихо так и умиротворенно. Машины и асфальт. Каменные здания и луна. Все было абсолютно нормально.

А вот сзади все нормально не было. Там горело, дымилось. Вылетали стекла и обваливались перекрытия. Кто-то осатанело и радостно выл.

Возбуждение открыто заворачивающегося брэйна поднесло меня к дороге. Я быстро поймал такси. Несмотря на то что я потерял часть своих денег, оставшись в кабачке и не поехав с пацанами, день не был потерян. К тому же мне не пришлось платить за общий заказ.

Мне было хорошо.

Я уже почти спал.

Жизнь продолжалась.

* * *

Очередной день. Буду пытаться пробраться сквозь него на отходняшках, как и через многие другие. Дни распускаются и вянут, снимая с меня очередной слой кожи. За окном, конечно, светит солнце, а рядом вечная тревога туч.

Конечно, все никчемно. Глупо и безысходно.

Ползу, ополаскиваю водой свои отростки, впадины, рытвины и клыки. Бреюсь. Я использую какие-то необходимые предметы. Затем что-то съедаю. Пробуждение, болтают, как новое рождение. Но чем старше становишься, чем все отчетливей просекаешь — не то.

Я, значит, еще пока не совсем съехал… Я что-то еще просекаю…

Я хаваю взглядом печатные знаки из свежей газетенки. Понимаю с большими напрягами. Видимо, это опингвинение.

Я включаю ящик. В ящике толпа. Чему-то радуются, кричат и рукоплещут. Ведущий, неприятный такой, с рожей, с усами, с руками — все вроде на месте — в «Поле Чудес» буратин запускает, спрашивает, задает вопросы, лысый умница в зеленой рубашке победоносно отвечает. Он ответил правильно, все ловят неслабый приход. Ему место в Сорбонне или, на крайняк, в Академии Наук. Умнице выносят приз: бочку варенья и ящик печенья. Это от спонсоров… Но это уже не Плохиш… Это уже сам Кибальчиш бросается наземь… благодарит… лопочет… целует ноги, крестик и шины тачки в студии… Бочка с вареньем падает на стол, лопается, разлетается ящик с печеньем… Кибальчиш кидается и кричит: «Мой приз!»… залезает на стол… начинает есть… остальные сыплются со своих сидений… бегут… раздаются норманнские боевые кличи… Все в варенье и крошках… смуглый азиат хватает кого-то за ногу… Довольные айзера… парнишка лет четырнадцати крутит над головой Останкинскую башню… лопаются узорчатые витражи и барабанные перепонки… В зал врываются легавые…

Но что это меня снова переклинивает-то? Бр-р-р! И к окну. Там, слава ангелам, все как обычно. Обычные люди. Обычный магазин. Около шопа бабка с котомкой. Она остановилась и пересчитала мелочь. Она уже ни во что не верила. Она уже все поняла.

Отшвыриваю дистанционочку — пора окончательно приходить в себя. Начинаю подзваниваться. Латина, ясное дело, нет. Да я его и не ожидал услышать. Латин исчез даже с мобильника с той поры, как ко мне заезжал. Болтали, что он в Испании, но я думаю он в Уральском Городе. У Латина в Уральском Городе какая-то девка лет с семнадцати. Он часто исчезал и летел к ней. Доставлял ей монеты, конфеты, любовь и полный пакет вранья. Латин когда-то жил там, до всех расчудесных перемен. А там всего два выхода, наверно, и до сих пор: либо на Уралмашевский завод идти ишачить, прозябать по полной, либо башни кому компостировать. Латин — образный кренделек, он любит путешествовать. Он любит туман, скалы и южные ветра. Но пока Латин нелепо бьется об улицы, кабаки и дешевые вечеринки. Латин пересекает финиш, как стайер, он еще по инерции бежит, непонимающе озираясь. Он бежит тяжело. Он бежит со всхрипами. Но все равно на что-то надеясь. А в это время над его головой распускаются красные бутоны тюльпанов.

Что ж. Я звоню всем остальным.

А никого нет.

Наплевать? А мне что тогда делать?

Наверное, эти гады сняли те евры вчерашние и на рас-кураж подвыдвинулись. Уж что-что, а это они хорошо умеют. Теперь я их в лучшем случае дня три не найду. Если это так, то я, ясен пес, много теряю. Зябнуть буду тут, как дурень кромешный, а другие потом травить будут, разматывать про полные раскуражи неслабейшие. В «Ольштыне» там или на побережье.

Дальше пью кофе и расстраиваюсь. А чего задумываться особо? Пока в молодняке колготишься, грамотно хоть какой-то хэпинесс на разводках оттяпать. Потом-то, болтают во всех источниках, в тридцатник, чапать к радости по позднякам.

Здесь у меня неприятно засвербило на самом глубоком донышке душонки, под ложечкой засосало, отчаяние некоторое мерцающее вдалеке обозначилось, и зябкий страх закарабкался по полушариям.

Ладно, прыгаю в тачку, еду к Эру. Эр, в принципе, был неплохим парнем. Раньше он на легавеньких несколько годков заморачивался в шестом управлении. А теперь в западном филиале «Амок-банка» в службе безопасности суетился. Но сливняки он продолжал за монеты по леговским каналам раскатывать. Позже его вышвырнут уже отовсюду. Какое-то время он будет непонимающе барахтаться, жаловаться, у кого-то что-то просить. А потом дозняк лихой себе присунет и в дамки. Но пока у него все было ОК по тематике.