Алексей Березин - Интернет-журнал Виноградова №5, 2012

Не понял. Он меня не понял! Точнее понял, но не принял. Он не поверил в то, что можно забыть о друзьях и о девушке не ради «великой» цели, а просто потому, что тебе нравиться воевать! Не поверил, что я ничего, кроме как воевать, не умею. Не умею любить, не умею дружить. Что у меня больше нет ничего и оно мне не надо! Я не хочу возвращаться к тому, что было раньше, не хочу снова влачить свое не очень жалкое, но все-таки, просто существование, которое Белов опрометчиво назвал жизнью.

– Прошу прощения. Уже поздно, а завтра должно быть жарко. Я выспаться хочу, – не дожидаясь ответа командира, я отдал честь, развернулся «кругом» и вышел из блиндажа.

Уйти-то я ушёл, только внутри прочно засел червь сомнения: «А вдруг он прав»? Не думать об этом было невозможно. Отдельные фразы капитана назойливой мухой крутились в голове.

Неужели все так, как он говорит? Неужели я – просто мальчишка, который не нашёл себя? Неужели я до сих пор люблю Анну? Неужели все это так и есть, просто я боюсь в этом себе признаться? Слишком много вопросов. Слишком долгий день. Слишком много всего на сегодня. Я устал, я дико устал. И физически, и морально. После боя болит раненное плечо, да еще Белов мне всю душу наизнанку вывернул. Жалею, что сразу не ушёл. Думал, что он поймет, мне казалось, что он поймет. Ошибся, жаль.

– Эй, солдат, – зову я вестового. – Разбудишь меня на рассвете.

– Слушаюсь, ваше благородие! – бодро рявкнул вестовой.

Я уснул моментально. Просто провалился в такой тяжелый вязкий сон, без единого сновидения. На передовой мне никогда сны не сняться.

Вестовой разбудил меня, как и было приказано – ровно на рассвете. Я умылся и окинул взглядом ничейную землю. Лето есть лето, на выжженной земле зеленеет трава. Она уже сильная, тонкие стебельки оказались сильнее летящего с небес металла. Они растут несмотря ни на что. Траве не помеха обстрелы, атаки, контратаки, наши сапоги, немецкие, ничто ей не помеха. Примятая сапогами, она снова встает и тянется к солнцу, с завидным упорством. Стремление к жизни и выполнению своего предназначения просто поражает. Откуда столько сил у маленькой травинки, чтобы пробиться из земли и пережить все ужасы войны? Эта трава сильнее нас, она маленькая и мягкая, но ее невозможно сломать, её невозможно изменить, она изначально совершенна, в ней не надо ничего менять или что-либо добавлять. А самое главное, что делает простую травинку сильнее тысяч человек, с ног до головы обвешанных оружием – это то, что она не умеет думать. Она просто тянется к солнцу, в ней нет излишнего стремления к самосовершенствованию, она в нем не нуждается. Каждая травинка во всем этом великолепном зеленом ковре занимает свое место, выполняет свою функцию, в отличие от человека, который часто вообще не находит свое место в жизни. Она – сильнее, мы – слабее. Люди считают себя венцом эволюции, но сами гибнут от своих же мыслей, и это уже не говоря о том, что регулярно убивают друг друга. Да еще и какими методами, бедная природа как она все это выносит?

Свежий утренний ветер дул в лицо. Солнце поднималось из-за горизонта, день медленно вступал в свои права. Я стоял в траншее и курил. Нет ничего прекраснее, чем курить по утрам.

На западе загремело. Это уже были «чемоданы», а не легкие орудия, как в прошлый раз. Они с ревом разрезали воздух над линией фронта и ложились точно на наши позиции. Начался ад, подлинный, непритворный: снаряды падали точно на наши траншеи. Мы прижались к земле, но и она надежной опорой не казалась. Земля ходила ходуном, а со всех сторон взлетали огромные фонтаны из чернозема. От грохота можно оглохнуть, поэтому я стараюсь чем-то закрыть уши, но получается у меня это совсем плохо.

Я видел, как один контуженый солдат вылез за бруствер, и его сразу разорвало снарядом на мелкие куски. Траншея перестала быть цельной полосой, теперь она была перерыта воронками от снарядов. Старая фронтовая мудрость гласит, что снаряд дважды в одно место не падает. Я перекатился по дну траншеи в одну из воронок. Мне нужно было посмотреть, что происходит на немецкой стороне. Бинокль разбился, ну да черт с ним. Чтобы увидеть то, что нужно, мне не требовался бинокль. На нас шло огромное зеленое облако. Широкое, высотой сантиметров в десять газовое облако медленно и неотвратимо наступало, гонимое тем ветерком, которым я несколько минут назад наслаждался. Вот оно – воплощение смерти. Концентрированная, зеленая, не знающая преград смерть.

Там куда доходило облако, трава моментально желтела, а листья сворачивались в трубочки. Смотреть на это было невыносимо. Смотреть и понимать, что ты ничего не можешь с этим сделать. А ведь достаточно лишь встать в полный рост, но артиллерия плотно прижимает нас к земле. Уже многие увидели облако и стали кричать: «Братцы, газы!» – но чем это поможет? Противогазов у нас нет. Солдаты начинают вставать в полный рост, и их разносит в клочья. Особо везучие бегают по траншее. Полная дезорганизация боевого соединения. Я резко встаю в полный рост и, стараясь перекричать гром взрывов, ору, срывая глотку.

– Прекратить панику! Лежать! Лежать, сукины дети!

Облако было уже буквально в десятке метров от нас, я уже чувствую хлорный запах. Самый отвратительный запах на земле, а на передовой – самый смертоносный.

Долго стоять в полный рост я не могу. Мне все же пришлось прыгнуть обратно в воронку. Нет, роту в порядок мне уже не привести, она дезорганизована. Я окончательно потерял управление ротой, понял что мне до солдат и взводных никак не докричаться. А облако все приближается и приближается. И нет ему никаких преград, нет сейчас никакой силы остановить эту зеленую смерть. Оно уже дошло до нашей траншеи.

Солдаты заворачиваются в тряпки, начинают судорожно кашлять. Зеленый тяжелый газ окутывает нас. Я даже не стараюсь закрыть чем-то нос, я знаю, что бесполезно. Газ либо выест мне глаза, либо вызовет химические ожоги. Мне не спастись. По крайней мере, оставаясь здесь.

Да и везде нам уже не выжить.

– Ребята, за мной! – кричу я.

Встаю и стараюсь бежать в сторону немцев, которые уже поднялись в атаку на нас. За мной начинают вставать и наши солдаты.

Они не бегут, они идут. Идут тяжкой поступью, сотрясаясь в судорожном кашле и выплевывая остатки легких на окровавленные гимнастерки, но идут. Они сильны и решительны, несмотря на то, что уже фактически мертвы. Их сейчас ничто не остановит, ничто не сможет сбить их порыв.

– За Бога, царя и Отечество! Ура! – кричу я. Я верю: мы сможем, мы выдержим, мы еще повоюем. Покажем немцам, как нужно умирать!

Рядом со мной разрывается снаряд. Я чувствую, как что-то ужалило меня в ногу. Я делаю еще один шаг и оступаюсь.

Я сделал то, чего нельзя было делать категорически, но от меня это совсем не зависело. Я упал на живот, и даже не успел выставить руки, чтобы не удариться лицом. Я упал прямо в зеленый ковер газового облака. И… вдохнул. Опомнился я буквально через секунду, но было уже поздно. Я попытался подняться, но смог только встать на колени. Кашель разрывал легкие, глаза дико пекло.

Проклятье, умирать приходится на коленях. Нет! Я не умру просто так, я должен убить врага! Своего врага…. А кто мой самый страшный враг? Я сам! Белов был чертовски прав, когда говорил мне все это. Я сам себя заставил мучиться, я сам обрек себя на бессонные ночи и мучения без передовой. Именно я виноват в том, что мне трудно жить и существовать. Я обрел иллюзию счастья, но что такое настоящее счастье так и не узнал.

Мой враг не дает мне существовать в этом мире. Пока он жив, мне не будет покоя, и я не отдам его немцам! Нет! Это мой враг, и я сам должен его убить! Сам! Но Враг мой благороден, как и я. Он – часть меня, а я ни за что не согласен умирать, отравившись немецким газом! Не достойно это дворянина!

Я уже ничего не чувствую, кроме рези в глазах и солоноватого привкуса крови во рту. Силы медленно покидают меня. Я пытаюсь собрать всю волю в кулак. С каждым приступом кашля рука все сильнее сжимает наган. Везде больно, я умираю. Я знаю это, но ни за что не отдам ни себя, ни Врага немцам! Им не убить поручика Милютина, силенок у них на это не хватит! Из последних сил подношу револьвер к подбородку. Руки почти не слушаются, но у меня хватает сил нажать на курок…

На этот раз осечки не было.

***

Немцы боя не приняли, вид полуживых, отравленных газом русских поверг их в такой ужас, что они повернули назад и буквально побежали. Крепость выстояла. В историю мирового военного искусства этот бой вошёл как «атака мертвецов».

Поховаю сам себе у безтолковій голові

Не знаю, що сказати – слова огидні мені!!

SkinHate «Люди=люди»

Власова Анна; ссылка на оригинал

Сегодня я буду твоим негабаритным товаром.

Не заманчивым.