Сергей Тютюнник - Кармен и Бенкендорф

Пробка с бутылки срезается окончательно и летит куда-то под стол, отвлекая Анну. Мы оба смотрим на пол, не находим пробку и почти одновременно машем на нее рукой.

— …И говорю ему: я, мол, и правда, засланный казачок, но не со стороны экстремистов, а из ФСБ. Дескать, секретный агент Федеральной службы безопасности.

Тут он и совсем руку отпустил. Все, думаю, теперь ты — мой. И давай ему горбатого лепить, что, мол, имелись сведения о продаже некоторыми сотрудниками федеральных следственных органов секретных сведений (в том числе материалов следствия) за деньги — экстремистам. И мы, агенты, проверяем теперь эту информацию… Короче, уболтала его. Поверил.

Анна устало плюхается на кровать и, глубоко затянувшись, заканчивает рассказ:

— Остальное — дело техники. Влила в него водки. Долго говорила о величии России и кознях врагов. Он вскоре завял. Я уложила его в постель (отдохните часок, товарищ майор!), пистолет спрятала, деньги взяла и ходу. Перчатки, правда, забыла в спешке. Жалко. Такие трудно достать красная кожа.

— Так вы что, даже не ложились? — изумляюсь я, и сердце мое подпрыгивает от радости.

— Да какая тут постель? — таращит глазищи Кармен. — Из него в тот момент такой «Трахтенберг» был, как из козьей задницы гармонь.

— Боже! — хлопаю себя ладонью по лбу. — А мне такого наплел, что конь не перескочит… Но зачем же деньги взяла? — вырывается у меня наивный вопрос.

— Как зачем? — взвивается Анна. — Во-первых, мы договорились с ним о цене еще в ресторане. «Кармен, я забираю тебя до утра. Плачу двести баксов!» — куражился, как настоящий крутой. А во-вторых, мне полночи мозги засирают, к голове пушку приставляют — расстреливать ведут на балкон, а я должна кланяться и вежливо благодарить? Я тебе уже сказала: терпеть не могу, когда из меня дурочку делают. — И я снова замечаю в ее глазах дурной огонек. — Я таких вещей не прощаю. Пусть этот придурок еще спасибо скажет за то, что я его дочиста не обобрала. Могла бы и пистолет, и бумажник с документами «приватизировать». И черта с два нашли бы вы меня в ближайшие полгода. Залегла бы на дно, как камбала, и в песок зарылась.

— Да, серьезный ты человек, — вздыхаю я и наливаю вино в стаканы. Оно клокочет и пузырится. — Ну, давай выпьем за торжество разума над пулей-дурой.

— Не над пулей-дурой, а над идиотизмом, — Кармен берет стакан и чокается, обжигая меня взглядом.

Выпить мы не успеваем. В дверь опять стучат, и я поднимаюсь из-за стола. Выйти в коридор не дают. Как только замок щелкает, раздается мощный удар и я отлетаю от двери, как мяч от стенки. В прихожей стоит разъяренный Олег. Он страшен в жажде мести. И я выставляю перед ним ладонь, как щит:

— Олег, спокойно! — кричу. — Никто тебя не обманывал. Только выслушай!

Красный от гнева, следователь прицеливается свинцовым взглядом поочередно в нас с Анной и рычит:

— Ну, гниды! Теперь я вас буду давить!

Он хватает меня за выставленную вперед руку и швыряет об стену. Я ударяюсь лицом и наблюдаю молнии перед глазами. А когда оборачиваюсь, вижу, что Кармен хватает со стола бутылку. Олег отбрасывает со своего пути журнальный столик, и тот с грохотом переворачивается. Стаканы с вином опрокидываются, и по полу расползается багровая лужа. Рыжая гора, затянутая в камуфляж, Надвигается на Анну с ревом: «Ах ты, сучка!», получает по макушке бутылкой и медленно оседает рядом с кроватью. Звон разбитого стекла я уже почти не слышу — у меня начинает гудеть в голове. Кармен проворно переворачивает рухнувшего Олега на спину — и садится ему на грудь. В ее руке мой охотничий нож. Она щупает залитую вином голову следователя и поворачивается ко мне. В ее глазах огни бешенства, а губы беззвучно шевелятся. Она что-то говорит мне, но я глух сейчас. Я опираюсь спиной о стену, медленно сползаю вниз и, усевшись на пол, тупо фиксирую происходящее: Анна с силой хлещет Олега по щекам…

Сознание возвращается к следователю раньше, чем ко мне — слух. У него мутные глаза, и он долго фокусирует взгляд сначала на перекошенном лице Кармен, затем на ноже, который она держит у его горла. Он молча слушает ее гневную речь. Анна кивает в такт своим словам, и черные волосы ее пляшут на плечах.

Перезвон колоколов в моей голове утихает только с появлением перепуганной Зульфии Тимуровны.

— Что тут у вас творится?! — доносится до меня ее готовый сорваться голос.

— Зульфия Тимуровна, не волнуйтесь вы так, — говорю каким-то чужим голосом. — Мы в момент все уладим.

— Да что ж уладим? Вы тут друг друга щас поубиваете, — и смотрит встревоженно на поднимающуюся с Олега Анну, вооруженную ножом. — Вчера омоновцы спьяну так подрались, что всю мебель переломали. Теперь вы. Я же просила, чтоб все было тихо. Щас военные со всего этажа сюда сбегутся…

Дежурная не двигается с места, следя за Олегом. Тот медленно встает на ноги и, ощупав мокрую голову, обводит всех тяжелым взглядом.

— Главное, мать, что никого не убили, — наконец разжимает он каменные челюсти и подходит ко мне вплотную. — Водка есть?

Я молча иду к шкафу, достаю бутылку и протягиваю пришибленному Олегу. Тот открывает ее тут же, поднимает с пола неразбившийся стакан и наполняет его на две трети…

— Чего ты его поишь! — взрывается затихшая было Кармен; она вдруг удивительно ловко выхватывает у следователя стакан и жадно, в несколько глотков, выпивает.

— Господи! — сокрушенно вздыхает Зульфия Тимуровна.

Олег, почти бесстрастно проследив за действиями Анны, берет у нее стакан со следами губной помады и повторно наливает на две трети водки. Выпивает точно так же, залпом, шумно выдыхает и вытирает рот веснушчатой лапой.

— Я скоро вернусь. Пропусти, мать! — и, потеснив дежурную, протискивается мимо ее большого тела в коридор.

— Перчатки не забудь! — кричит ему вдогон Кармен и закуривает, усаживаясь на подоконник.

— У вас есть веник, Зульфия Тимуровна? — обращаюсь к дежурной.

— Щас принесу, — отвечает женщина и выплывает из номера.

Я успеваю поднять опрокинутый столик и второй стакан, когда за спиной раздается хрипловатый голос Соломина:

— Что за шум, а драки нет?

— Драка уже кончилась, — отвечаю, оборачиваясь.

— Вижу кровопролитие, — золотая оправа очков у Соломина сверкает. Он, как всегда, в белой рубашке с галстуком, но без пиджака и жилета. Серые подтяжки перехватывают его старческие плечи. — Здравствуйте! — кивает Анне.

— Это вино, — поясняю, глядя в темные лужи, разлитые на полу. Знакомьтесь:

Кармен, то есть Анна.

— Очень приятно, Анна Кармен, — кивает седой головой Соломин, вынимая руку из кармана: — Я Виктор Алексеевич.

— Начальник пресс-службы федерального управления на Северном Кавказе, добавляю я, повернувшись к Анне, затуманенной сигаретным дымом, и решаю не уточнять значения слова «Кармен».

— Очень рада, — отвечает моя подруга, не отрываясь от подоконника.

— Вы, Аня, представляете какое-то издание? — интересуется дед как шеф прессслужбы.

— Нет, я вольный художник и представляю только себя, — резко говорит Анна.

Гипертонические, с лиловыми прожилками щеки Соломина вздрагивают. Они долго смотрят друг на друга — Соломин и Кармен.

— Простите за банальность, — наконец подает голос мой шеф, — но у меня действительно такое ощущение, будто я вас где-то видел.

— Вполне возможно, — в глазах Анны разгорается пьяный огонь. — Сегодня на брифинге, например.

— Дело в том, Виктор Алексеевич, что Анна пишет прозу, — раскрываю я «секрет». — Она автор двух повестей, опубликованных в «Юности». Так что вполне может быть…

— Кармен, Кармен, — задумывается Соломин. — Такая фамилия… Я бы запомнил. Но что-то… — он смотрит в грязный пол и качает головой.

— Она печаталась под псевдонимом, — вдруг нахожу выход из создавшегося положения. — Анна Кох.

— Кох? — переспрашивает Соломин и прячет руки в карманы темно-серых, всегда идеально отглаженных брюк. — Что-то знакомое…

— Генерал Кох — комендант Кенигсбергского немецкого гарнизона в годы войны, — хохмит Анна и криво улыбается.

Шеф не успевает отреагировать. Оттерев его от двери, в номер вваливается рыжий следователь.

— Держи, — он бросает Анне пару красных перчаток и, молча кивнув Соломину, поворачивается ко мне: — Уборщица мусор не выбрасывала, в номере не убирала! — и стреляет в Анну свинцовым взглядом. — Я перерыл все. Пушки нигде нет!

В комнате повисает жутковатая тишина. Я слышу гулкое биение своего сердца.

— Сейчас на ваших глазах, — левитановским голосом произносит Олег, — я буду делать этой бабе шмон!

— Что здесь происходит? — ошалев от ситуации, вопрошает Соломин.

— Эта женщина — проститутка, — повернув к деду красное лицо, чеканит Прокуратор. — Сегодня ночью она украла мой пистолет. Я его собираюсь у нее забрать.