Григорий Ряжский - Портмоне из элефанта : сборник

Помыв Даньке лапы, он пошел на кухню, включил чайник и зажег газ.

— Гошк! Ты чего будешь? — крикнул он сыну, задумчиво глядя на пламя.

— Мне бутерброд с красной рыбкой и яйцо, слюнявое… — ответил влетевший на кухню двенадцатилетний отпрыск и с размаху бухнулся на кухонный диван. Подушка перевернулась и отскочила на пол. Кастрюлька с гречкой, заботливо укутанная женой сначала в газету, а затем в одеяло, для достижения надлежащего разбухания и рассыпчатости, как все они любили, завалилась набок. Лева успел перехватить посудину. Он взвесил кастрюльку в руках и сказал:

— Все равно надо уже вынимать. Уже, наверное, набухла…

Сначала он развернул одеяло, потом газету. Это был теперь уже смятый «Московский комсомолец».

— Пап! А мне надо сочинение сочинить, про Каштанку… К завтра… Нам на выходные задали… — сообщил ему Гошка, жуя бутерброд. — Напишем?.. Мама говорила, ты про нее умеешь…

— Про кого?.. Про маму? — рассеянно переспросил Лева.

Сын хмыкнул:

— Да про Каштанку, про собачку… Нам задали… Ну, как она потерялась…

Лева поставил кастрюльку на стол и прикрыл газетной шапкой. На самый верх газеты жирным курсивом пришлись слова «V. I. P. Досуг». Он приподнял газету и заинтересованно прочел еще: «Апартаменты пять звезд. Центр».

— Напишем, пап, а? — Сын не унимался.

— Я тебе что, писатель, что ли? — ответил Лева, не отрывая глаз от раздела объявлений. — Я — конструктор, главный инженер, а не бумагомаратель какой…

— А мама говорила, писатель — инженер человеческих душ, — продолжая жевать, предложил нахальную версию Гошка. — А ты, значит, главный по душам. А ты свое яйцо будешь? — промычал он, не придавая особо серьезного значения смысловому недострою.

— Буду! — ответил Лева с непонятным раздражением и стукнул ложкой по известковой макушке. Удар оказался раза в четыре сильнее, чем того требовала жизнь, и на завтрак ему достался лишь розовый пластмассовый подъяичник, перепачканный растекшейся яичной жижей вперемешку с осколками скорлупы. Гошка удивленно, с легким испугом, посмотрел на отца и попятился к выходу из кухни.

— И вообще, залезь в Интернет и возьми там чего надо, — в легком раздражении предложил отец. — Когда не надо — часами сидишь, позвонить не даешь…

— Я уже заходил, — с искренним энтузиазмом ответил сын. — Даже «Оувер Ультра Плюс» поставил, специальную программу для поиска редких и особо сложных объектов. Нет там ничего про Каштанку, а чай я не буду…

Что-то было не так. Странный зуд, прицепившийся с самого утра и вызвавший такие странные реакции в давно исследованной им в молодости и уже порядком подзабытой в суете конструкторских буден области основного инстинкта, не отпускал… Этот же самый зуд заставил Леву зависнуть где-то посередине между тупой необъяснимой злобой неизвестно к кому и тянущим за нутро позывом в таинственную неизвестность.

«Хорошо, что Юльки дома нет… — подумал он, — а то бы сейчас ей точно досталось за что-нибудь… ни за что…»

Он еще раз передумал последнюю мысль по новой, убедившись в ее справедливости, но в то же время отметил ее стилистическое несовершенство:

«Вот тебе и писатель… — Желание прокопать в себе что-то совершенно новое не проходило. — Даже думать грамотно не научился, не то что писать…»

Юлька была женой любимой и красивой. Однако и она обладала серьезнейшим, на Левин взгляд, недостатком, который постепенно усугублялся с количеством прожитых вместе лет. И заключался он, как ни странно, в отсутствии каких-либо, сколь угодно малых недостатков, которые могли быть зафиксированы как недремлющим оком, так и прочими бдящими органами чувств мужа, отца и начальника. Стерильная Юлькина чистоплотность, доброжелательная отзывчивость, забота о каждом в отдельности и немного обо всех, включая малознакомых друзей своих плохознакомых соседей, глубочайшая порядочность, несмотря на хорошее образование, семейная преданность и, наконец, пугающая в своем постоянстве доминантная убежденность о невозможности нарушений супружеской верности — постепенно перевели вышеизложенный гармонический ряд в несложный перечень вещей удобных, приятных, порой совершенно необходимых, но в то же время — привычных, обыкновенных и легко прогнозируемых.

«Это мне повезло еще, что она в Бога не верит, — иногда такая странная мысль залетала в Левину голову, — а то жизнь могла бы в какой-то части осложниться…»

Мысль была весьма сомнительного достоинства, и Лева прекрасно об этом знал, но все-таки отгонял ее не сразу, а чуть-чуть погодя, слегка сначала переварив и успев немного понаслаждаться гипотетическим эффектом неслучившегося. Все это, а также самоотверженная забота о сыне, от витаминов до уроков у-шу и английского, в сочетании с гениально вкусными картофельными котлетами с грибной подливкой и обожаемым всеми гороховым супом с копченой рулькой, делали Юльку не только Гошкиной, но и его, Левиной, мамой. Добрым, любимым и необходимым всем мамусиком…

Он взял кастрюльку с гречкой и переставил ее на подоконник. «Шапка» из «Московского комсомольца» все еще находилась сверху. Лева взял газету в руки, разгладил ее на кухонной стене и продолжил прерванное несвоевременными раздумьями расследование преступного «досугового» раздела. Очередное объявление гласило: «Киски! Дешево! Всегда! Тел…». Лева поморщился… Далее шли: «Скорая помощь, 48 часов, тел…», «Суперлюкс, очень дешево, тел…», «Евростиль, модели, тел…». Лева перестал морщиться, но сердце почему-то чаще тоже не забилось. Он задумчиво пошуршал еще чуть-чуть, и тут взгляд его упал на объявление в рамке: «Сказка Востока. Только для вас. Экзотика! Круглосуточно! Тел…».

«Вот оно… — вздрогнул он, — экзотика…»

Все срослось и сразу сомкнулось. Он взял телефонную трубку…

— А почему, собственно, и нет? — спросил он у Левы. — Вильнер, вон, когда рассказывал, аж задыхался…

— Подумай хорошенько… — ответил ему Лева. — Тебе это надо, мудило?.. Из Нижнего Тагила… Чего тебе не хватает-то, а?

— Адреналина! Адреналина мне не хватает, понял? Пересохло все уже без адреналина, понял?! — заорал внезапно Лева.

— Чего понял?! — крикнул из своей комнаты Гошка в лихорадочном поиске возможной провинности. — Мне сочинение надо писать, пап! Ты поможешь?

— Так, все… Пора с этим кончать! — Второй Лева определился окончательно и снова взял в руку телефонную трубку. — Сам ты из Нижнего Тагила! — бросил он первому Льву и закрыл на этом дискуссию.

И пока он вздрагивающей от слишком нервической прелюдии рукой набирал отсортированный внутренним чутьем номер, первый все-таки успел вставить последнее слово:

— Кстати, по Уралу… Боюсь, Нижнетагильский медеплавильный к среде тоже не успеет со спецификациями по недокомплекту… Имей в виду…

Через полтора часа он припарковал свою «Тойоту» в подозрительно глухом дворе, в самом центре Сухаревки. Сначала он хотел оставить ее на Садовом кольце, под бдительным оком золотопряхих воров из муниципальной службы, но после передумал.

«Я лучше этот червонец в «Сказку Востока» отнесу, — решил он. — Они хоть за дело берут…»

Лева похлопал «Тойоту» по новенькому плечу.

— Ну, давай, шиншилла, не скучай тут…

Он нашел подъезд и нажал кнопку домофона.

— Это Лев? — раздался тоненький девичий голос. — Проходьте…

Замок щелкнул, и Лева зашел внутрь. Квартира была на первом этаже. Дверь уже приоткрыли, и гостя ждали. Он зашел в полутемную прихожую и осмотрелся.

— Здравствуйте! — Перед ним стояла молодая девушка в короткой юбочке и розовой мохеровой кофте на голое тело. — Вы Лев? — спросила она.

— Я Лев, но рак, — ответил Лева.

— Ой, а мы Льва ждем, — растерянно сказала девушка, — нам сказали, Лев будет…

— А кто сказал? — поинтересовался Лева.

— Так диспетчер наш, тетя Зина. Она позвонила, сказала Лев будет, сильно пожилой…

— А как же она возраст определила? — Его действительно это заинтересовало. — Ну-у, что пожилой…

— Мы не знаем, — ответила девушка, — по голосу, наверное, или чтобы нас заинтересовать. Пожилые… они добрее и иногда еще добавляют, потому что, бывает, во время не укладываются, ну… из-за проблем… А вы кто?

— Я — Лев, — окончательно вынес себе приговор Лева, — не бойтесь, не рак…

— Ой, да я рака и не боюсь совсем, — воспрянула духом девушка, радуясь успешно проведенной идентификации. — Я спида боюсь, ужас как. Меня Анжелка звать, вы раздевайтесь сюда…

Лева вздрогнул, перспектива была не из приятных. В коридоре сильно пахло жареной картошкой.

— Со шкварками? — по-отцовски улыбнувшись, а может, из-за легкого волнения, спросил ее Лева.

— С кем? — не поняла она. — Кого?

Лева смутился. Контакт постоянно обрывался из-за глупых мелочей, которые все время наползали на нелепейший разговор, затеянный в полутемной коммуналке.