Джоджо Мойес - Где живет счастье

Проводить поиски стало уже намного легче, поскольку толпа гостей поредела до небольших скоплений народа, а веселые компании сделались менее аморфными, превратившись в некие сплоченные формирования людей на последнем издыхании. Гости постарше разошлись по своим комнатам, чуть ли не волоком утащив за собой находившийся на их попечении протестующий молодняк, а во дворе первый трактор уже пытался расчищать подъездную дорожку. Дугласа не оказалось ни в игорном, ни в бальном зале, не было его и в проходе за парадной лестницей, ни в Лисьем баре, где кучковались розовые пиджаки. Теперь на Виви практически никто не обращал внимания, стоявшие в воздухе алкогольные пары́ делали ее невидимой, да и время было позднее. Но Дуглас, похоже, тоже стал невидимым. У Виви даже возникло подозрение, а не улизнул ли он, часом, отсюда, тем самым выразив свое неприятие помпезных мероприятий для избранных представителей классового общества. Виви уныло шмыгнула носом, горько пожалев, что не потрудилась узнать у Дугласа, где находится его комната. Девушка настолько увлеклась фантазией на тему, как они с Дугласом возвращаются рука об руку в ее спальню, что ей даже в голову не пришло поинтересоваться, куда его поселили. Я его найду, решила она. Разыщу миссис Блумберг, и она мне все скажет. Или буду стучаться в каждую дверь в другом крыле, пока кто-нибудь не поможет мне его отыскать.

Она прошла по парадной лестнице, перешагивая через устроившиеся на ступенях парочки и прислушиваясь к отдаленному визгу девушек, радующихся тому, что оркестранты снова отважно вступили в бой. Виви устало поплелась мимо галереи фамильных портретов с не потускневшими от времени красками и подозрительно яркими золочеными рамами. Ворсистый ковер у нее под ногами был сплошь усеян окурками сигарет и использованными салфетками. Возле двери на кухню, откуда исходили аппетитные ароматы свежевыпеченного хлеба, она встретила Изабеллу, та в приступе бессильного смеха прислонилась к плечу обходительного молодого человека. Но сейчас Изабелла, похоже, вообще не узнала Виви.

Всего несколько футов – и коридор закончился. Виви посмотрела на массивную дубовую дверь, оглянулась проверить, что ее никто не видит, и широко зевнула. Затем наклонилась, чтобы снять туфли, которые начали жать уже несколько часов назад. Ладно, пожалуй, стоит оставить их здесь, а надеть потом.

Именно тогда она прислушалась и услышала нечто странное: какой-то царапающий звук, хриплый стон, словно кто-то спьяну упал и теперь пытается подняться на ноги. Виви уставилась на дверь, откуда доносился шум, и поняла, что дверь слегка приоткрыта, поскольку из-под нее тянуло холодом. Виви, босиком, прокралась поближе; она стояла, зябко поеживаясь и удивляясь, почему не решается просто крикнуть и спросить, все ли в порядке. Помедлив, она нерешительно открыла дверь и заглянула внутрь.

Поначалу Виви решила, что женщина, должно быть, просто упала, поскольку мужчина, казалось, пытался ее приподнять, прислонив к стене. И первым порывом Виви было предложить свою помощь. Но затем притупленными от усталости органами чувств она уловила, что ритмичный шум, как от работающего поршневого насоса, исходит именно от этих двоих. И что длинные бледные ноги женщины отнюдь не подкашиваются, как у пьяницы, а, наоборот, наподобие змеи, обвивают его талию. А когда глаза Виви приспособились к темноте, она внезапно узнала длинные темные волосы, упавшие на лицо этой женщины, и одинокую, расшитую камнями и блестками бальную туфельку, все еще покрытую снежинками.

Виви застыла на месте от ужаса и отвращения, только через несколько секунд, к своему стыду, осознав, невольной свидетельницей чего ей пришлось стать. Она замерла, прислонившись спиной к полуоткрытой двери, и этот ужасный звук отдавался у нее в ушах, перекрывая громкий стук сердца.

Она собралась было уйти, но чем дольше она стояла, прислонившись к шероховатой поверхности, тем сильнее впадала в ступор, несмотря на то что у нее буквально зуб на зуб не попадал, а руки пошли красными пятнами от холода. Конечно, Виви надо было сломя голову бежать отсюда, но ноги почему-то стали ватными, и, хотя она никогда раньше не слышала звуков, подобных тем, что сейчас доносились до ее ушей, голос мужчины показался ей странно знакомым. А еще его затылок, уши с розоватыми мочками и четкая линия волос, в которую сзади упирался воротничок. Все это было до боли знакомым, таким, как двенадцать лет назад, когда она впервые в него влюбилась.

Она могла бы и не стать Дебютанткой года, а теперь, когда она сделалась вполне респектабельной, никто уже не упоминал, почему такое могло произойти. Впрочем, нашлось несколько светских обозревателей, сомневавшихся относительно того, что свадьбу Афины Форстер, которую называли Последней Дебютанткой, светской львицей, а иногда, особенно в кругу достопочтенных дам, – несколько менее лестно, и Дугласа Фэрли-Халма, сына крупного суффолкского землевладельца Сирила Фэрли-Халма, можно считать Бракосочетанием года.

В списке гостей было достаточно обладателей старых денег и двойных фамилий, чтобы отвести описанию знаменательного события вкупе с зернистыми черно-белыми фотографиями достойное место на страницах светской хроники. Прием организовали в одном из лучших элитарных мужских клубов на Пикадилли, его привычную помпезно-хвастливую атмосферу, пропитанную клубами табачного дыма, на сей раз несколько смягчили весенние первоцветы и обильные драпировки из белого шелка. Отец невесты, у которого после отставки Профьюмо[2] возникло стойкое убеждение о нравственном разложении общества, решил, что лучшей линией защиты против моральной анархии станет создание некоего оплота из уважаемых людей как доказательство того, что старая гвардия не сдается. В результате гости, в числе которых были политики, фронтовые товарищи и даже один епископ, оказались в основном пожилыми и непьющими, а с учетом неоднократно повторяющегося в речи отца невесты тезиса о необходимости «неукоснительно придерживаться высоких стандартов» все это не могло не вызвать насмешки у некоторых представителей молодого поколения. Однако присутствие молодежи, и тут гости были единодушны, делало мероприятие чуточку веселее. А новобрачная, вопреки ожиданиям, не стала эпатировать общество и нарушать каноны приличия; наоборот, она с легкой улыбкой сидела во главе стола и смотрела влюбленными глазами на своего молодого мужа.

Так вот, там был жених, бесспорно считавшийся завидной партией. Его хорошие манеры, приятная наружность и семейное состояние разбили сердца потенциальных тещ из нескольких графств. Даже когда он стоял, строгий и чопорный в своем свадебном костюме, а важность сегодняшнего события слегка давила на его широкие плечи, его безграничное счастье безудержно прорывалось наружу: он постоянно оборачивался на невесту и глаза его сразу теплели. И несмотря на то что рядом с ним были члены семьи, близкие друзья и сотня других людей, жаждавших передать свои наилучшие пожелания и поздравления, ему явно хотелось поскорее остаться наедине с невестой.

А еще там была невеста. Ее глаза с поволокой и скроенное по косой платье, буквально струившееся по фигуре, которая иначе казалась бы слишком тонкой, заставили даже самых ярых злопыхателей признать, что каким бы ни было ее поведение (а в данном случае диапазон мнений оказался достаточно широк), но эта девушка – редкостная красавица. Ее волосы, обычно в беспорядке разбросанные по плечам, сейчас были укрощены, покрыты лаком, изящно уложены на макушке и украшены тиарой с настоящими бриллиантами. И если у других девушек белый шелк наверняка придавал бы коже чуть-чуть сероватый цвет, то у нее она казалась гладкой и белоснежной, как мрамор. Ее аквамариновые глаза были умело подведены и подкрашены серебряными тенями, придававшими ее взору некий загадочный блеск. Она сдержанно улыбалась уголками губ, не разжимая рта, но, поворачиваясь к мужу, одаривала его широкой белозубой улыбкой. Иногда они незаметно обменивались сдержанными ухмылками, и в этом интимном жесте сквозила такая неприкрытая страсть, что гости начинали нервно смеяться и смущенно отводить глаза.

И если в ответ на замечание гостей, какой сегодня удивительный день и по какому замечательному поводу они здесь собрались, на лице матери невесты читалось нечто большее, чем просто облегчение, все считали своим долгом деликатно промолчать. В такой день было не слишком уместно вспоминать, как еще несколько месяцев назад общество вынесло единодушный вердикт, что ее дочери не суждено найти себе приличную партию. А если некоторые дамы искренне недоумевали, почему столь грандиозную свадьбу устроили в такой спешке – через четыре месяца после первого знакомства, – причем невеста была явно не в том положении, когда промедление смерти подобно, то присутствующие на свадьбе мужчины вполне справедливо замечали, с определенной долей игривости, что раз уж единственный законный способ получить свою долю удовольствий – это вступить в брак, ведь невеста и впрямь лакомый кусочек, тогда зачем ждать?