Ведьмина кровь - Рис Селия

Ей помогает Джонас. Они с Тобиасом тоже пуритане, но едут не с нашей общиной, они сели на корабль в Лондоне. Джонас — дружелюбный, невысокий и, смуглый, с пронзительным взглядом из-под кустистых седеющих бровей. Волосы, обрамляющие лысину, тоже седые. Он двигается проворно и точно, а руки у него маленькие и белые, как у женщины. У Джонаса есть диковинный сундучок с кучей ящичков и дверок, где он хранит лекарства в склянках и глиняных горшочках, и все это аккуратно упаковано, чтобы не разбилось. Желая помочь сраженным морской болезнью, Джонас даже изготовил снадобье, которое, как он уверяет, подавит симптомы и ускорит выздоровление. Я рассказала об этом преподобному Корнуэллу, но он отказывается принимать лекарства, поскольку уверен, что Господь испытывает его болезнью, как испытывал Иова. Марта считает, что это глупо. Она умеет лечить, видит способности к целительству в других и полагает, что аптекарь Морси нам еще очень пригодится — не только на борту, но и в Америке.

Тобиас совсем не похож на отца: он голубоглазый и светлокожий, долговязый и широкоплечий. Ему около девятнадцати, и он только что выучился на плотника. Тобиас немногословен и разговаривает только по делу. Как и отец, он интересуется всякого рода механизмами, но на этом их сходство заканчивается.

Джонас много времени провел в путешествиях. Он доехал до самой России, где служил царю, а также был в Италии и встречался с великим Галилеем. У него бесконечный запас историй. Марта считает, что всё, что Джонас говорит, нужно делить на два, а мне кажется, что нет повода ему не верить. У него есть специальная труба, через которую он изучает звезды. Часто он приносит постель на палубу и спит под открытым небом, как матросы. Он понимает в навигации и знаком с инструментами, при помощи которых рассчитывается наш маршрут. Он также один из немногих пассажиров, кому дозволено общаться с капитаном. Ночами они вдвоем смотрят на звезды, прогуливаясь по палубе, и Джонас рассказывает, какие явления наблюдает в небесах.

Растущая луна кажется отсюда совсем маленькой, а Полярная звезда находится гораздо ниже, чем я привыкла видеть в Англии.

14.

Апрель (?) 1659

Сегодня было первое настоящее чудо.

Мы с Джонасом стояли на верхней палубе. Я стараюсь проводить здесь как можно больше времени: жизнь внизу стала невыносимой. В тесноте зависть, вражда и ненависть разрастаются, словно плесень в сырости. Ссоры случаются на ровном месте — на меня огрызались девушки, которых я даже по имени не знаю.

Капитан разрешает нам оставаться наверху, когда погода хорошая и мы не мешаем матросам. Те говорят, что нам крупно повезло: некоторые капитаны заставляют пассажиров безвылазно сидеть на нижней палубе, словно рабов из Африки. Я испытываю благодарность каждый раз, когда мне удается сбежать из душного полумрака, где воняет испражнениями и рвотой вперемешку с едой, мокрой шерстью и немытыми телами. Я счастлива вырваться на воздух оттуда, где плачут дети, ссорятся взрослые, и все это под свист ветра и звуки волн, бьющихся о деревянные бока «Аннабеллы».

Итак, мы с Джонасом наблюдали за морскими свиньями, которые ныряли вдоль корпуса, но это еще не чудо: они сопровождают нас уже много дней и перестали казаться удивительными. Чудо появилось в небе, а не в море. Огромная птица лениво кружила над нами, едва шевеля крыльями, временами заслоняя солнце, возникая и исчезая как по волшебству. Я смотрела и смотрела, пока не заслезились глаза. Матросы таращились, разинув рот и показывая пальцем. Они сказали, что это птица южных морей, которая не водится в этих широтах. Джонас принялся их расспрашивать — он всегда хочет знать все обо всем. Матросы предположили, что птица сбилась с курса из-за сильной бури. Поскольку моряки ужасно суеверны и во всем ищут знамения, они теперь принялись спорить, добрый это знак или дурной. Однако когда Натаниэль Вейл достал охотничье ружье и выстрелил в южную птицу, чтобы полакомиться ее мясом, остальные всполошились, словно он выстрелил в самого капитана; матросы набросились на него, отобрали ружье и с ужасом уставились в небеса. Все сошлись в одном: причинить вред такой птице — это, безусловно, очень, очень плохой знак.

Птица вскоре показалась вновь, невредимая — Натаниэль промахнулся, — но, очертив в небе дугу, она улетела прочь от нас. Сверху упало перо — ослепительно белое, с черным кончиком, — зацепилось за снасти над моей головой, а затем заскользило дальше вниз.

Я схватила его, пока другие не успели опомниться. Из него получится отличное писчее перо, гораздо лучше того, которым я сейчас пользуюсь. Я уже почистила и заострила кончик.

И еще я нашла тихое место, где можно вести дневник: кладовка с запасными канатами и парусами. Здесь сухо, сюда не задувает ветер и не долетают брызги. И здесь можно побыть одной.

15.

Ветер, пригнавший к нам птицу, теперь усилился и дует с юга, толкая «Аннабеллу» все дальше на север. С каждым днем воздух все холоднее. Пишу, завернувшись в покрывало. От дыхания образуется пар, ужасно мерзнут пальцы. Море темно-зеленого цвета и прозрачное, как стекло. Мимо дрейфуют льдины самых разных размеров, сверкая на солнце белым и синим. Бывают огромные, как острова. Матросы качают головами и говорят, что ветер и течение слишком сильно сбили нас с курса. Многие уверены, что это все из-за птицы, и наблюдают за плавучими архипелагами с дурным предчувствием.

Льдины меня завораживают, особенно когда лучи восхода или заката окрашивают их в розовый и медовый. Они вздымаются над водой, как великие скалы неведомой холодной страны, пронизанные темно-синими пещерами и ходами.

Красота льдин обманчива. Они тверды как камень, и основная их часть скрыта под водой. Некоторые запросто могут проломить дыру в корпусе корабля. Джонас, любитель приключений, знает об опасности: он уже видел подобное, когда плавал в государство Московское. Но лед его тоже восхищает.

Матросы каждый день измеряют глубину и выкрикивают проклятья в морозную тишь. Капитан бродит по палубе, нахмурившись и теребя бороду. Время от времени он отдает приказы, которые передают дальше крики и свисток боцмана. Корабль едва заметно скользит мимо ощерившихся ледяных скал. Вода стала иссиня-черной. Мы почти не движемся.

16.

Льдин становится все больше, но они теперь меньше размером, и кораблю стало проще лавировать. По-прежнему становится все холоднее. На палубе скользко, на снастях морозный нарост. Стоит жутковатая тишина, ветра нет. Лед оттягивает паруса, которые безвольно болтаются в ожидании малейшего движения воздуха. Среди пассажиров пошли тревожные слухи, но капитан уверяет, что нет причин беспокоиться: судно всего лишь отклонилось от курса на север. Однако мне начинает казаться, что мы заплутали, как та птица в небе, и обречены вечно бороздить холодные темные воды, забыв надежду снова увидеть землю.

17.

С тех пор как мы отбыли из Саутгемптона, прошло девять недель. Заплутавшую птицу прокормит море, а нас — нет. Запасы еды иссякают. Дождей давно не было, так что вода тоже подходит к концу и зацветает в бочках. Пассажиры волнуются, что, когда мы доплывем, уже не успеем построить дома перед американской зимой, которая может оказаться лютой.

Преподобный Корнуэлл все это записывает в свой журнал. Он давно не нуждается в моей помощи, но все равно требует, чтобы я ежедневно приходила с докладом о происходящем. Он редко выходит из своей каюты, все молится и размышляет, а когда я приношу новости, пытается толковать их как Божьи послания. Сегодня он говорил о том, почему мы отклонились от курса и заблудились во льдах. Мы провинились, погрязли в грехе и навлекли на себя гнев Господа. Либо же среди нас отродье Сатаны, богомерзкая тварь, которая хочет всех погубить.