Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

— А у них есть основания, как думаешь? — что и говорить, Соня умеет элегантно намазать чьи-то амбиции на хлеб, припечатать их куском подкопченной речной форели и сожрать за милую душу.

И хорошо еще, что при этом она не поминает песню «Jezebel» в исполнении Шаде и песню «Jezebel» в исполнении Пиаф.

Это — разные песни.

— Когда Пиаф, стоя на Эйфелевой башне, пела «Толпу» и «Я ни о чем не жалею», ее слушал весь Париж. «Весь» в данном случае не фигура речи, а голая статистика. Это я называю поклонением.

— Построй для меня Эйфелеву башню здесь — увидишь, чем все закончится.

— Падением с высоты, вот чем.

— Это не фигура речи?

— Это — эвфемизм.

«Эвфемизм» — непрямое, смягченное выражение вместо резкого, нарушающего нормы приличия, Тэ.Тэ. специально посмотрела в словаре.

То, что произошло с ней за два года до того, как она оказалась в этом маленьком городке в Нижней Нормандии (надпись на карте: Lower Normandy), в этом эксцентричном баре «Liola»; то, что ней произошло иначе, как ПАДЕНИЕМ С ВЫСОТЫ не назовешь.

Нет, она не перестала быть интересной тем, кто слушает ее, кто покупает ее диски или качает ее песни из Интернета. По-прежнему найдется несколько сот тысяч человек, которые готовы променять пылесос «Самсунг» на путешествие в никуда по хорошо заасфальтированной трассе.

«Они бродили по дорогам», сказал бы киноман Лева.

«Они бродили по дорогам» — оригинальное итальянское название «Дороги» Феллини. С Джульеттой Мазиной в главной роли.

У Левы был целый блокнот, посвященный Феллини, его мыслям по поводу Феллини, но в основном — хронологии его фильмов и жизни вообще. Сложись его судьба по-другому, Лева смог бы стать хорошим биографом кого бы то ни было. Вдумчивым, внимательным, скрупулезным. До того, как его судьба сложилась по-другому, Тэ.Тэ. предлагала ему стать ее собственным биографом —

вдумчивым, внимательным, скрупулезным.

— He пойдет, — сразу отказался он.

— Почему же? Я не так масштабна, как Феллини?

— Ты лгунья.

О, боже, — это его «ты лгунья» преследует ее с пятнадцати… нет, с двенадцатилетнего возраста!

— В чем же я лгу?

— Во всем. Ты лжешь, что была где-то, хотя на самом деле ты там и близко не была! Ты лжешь, что безумно любила X, хотя на самом деле спала с Y, не испытывая к нему никаких чувств. Ты лжешь, что кололась героином, просидела на игле пять лет и с трудом соскочила, хотя на самом деле курила только траву, и то — три раза, и то — тебя не очень-то вставило. Ты достаешь всех своим мотоциклом, но при этом не водишь его. И автомобиль ты не водишь, и даже прав у тебя нет.

— Я никогда не говорила, что кололась героином.

— Неважно. Просто это отражает твой образ мыслей. Твой стиль жизни. Вот и все.

В пику Леве, и еще чтобы доказать беспочвенность его обвинений, Тэ.Тэ. сдала на права, научилась вполне сносно водить машину и отснялась в нескольких фото-сессиях — в обнимку с мотоциклом «Harley-Davidson».

Сколько же вещей в жизни она сделала в пику Леве!

Начиная с зимнего оздоровительного лагеря, сущего ада для них обоих! То есть сущим адом для Тэ.Тэ. он был вначале, а потом она втянулась. Подружилась с мальчишками, которые третировали Леву, называя его золотушным дурачком и малахольным. Ну его, этого малахольного, говорили мальчишки, айда смотреть как директор харит повариху!..

Толстый директор тискал еще более необъятную повариху в подсобке, на мешках с картошкой — до чего же отвратительным было зрелище!..

Когда мальчишки попытались проделать подобное с самой Тэ.Тэ., то первому же приблизившемуся обидчику она высадила зуб. И вообще — кусалась и царапалась с такой яростью и с таким отчаянием, что от нее сразу отстали. Зауважали, как своего в доску парня, предпочитая отрываться на Леве. Два раза ему устраивали темную бессчетное количество раз разбивали нос, а еще мочились в его кровать и рюкзак, где было сложено самое дорогое. Несколько блокнотов, в которых он постоянно что-то писал.

До Тэ.Тэ. доходили слухи о бесчинствах мальчишек в отношении Левы. И она могла бы пресечь их, но необходимым и достаточным условием для этого являлось только одно: пусть Лева сам скажет ей, что его обижают. Пусть попросит помощи, и тогда она устроит все наилучшим образом, оградит его от нападок, и он будет знать, что это сделала она, никто другой. Но Лева так ни разу и не пожаловался за все две недели. Впоследствии она несколько раз пыталась проанализировать поведение в той ситуации: и свое, и Левино. Левино — иначе как глупостью не назовешь. А ее без всяких к тому усилий подпадает под категорию «предательство».

На самом деле Тэ.Тэ. никого не хотела предавать, а уж Леву особенно. Просто в то время ей очень хотелось, чтобы он зависел от нее. Хоть в чем-то. Тогда зависимость не представлялась ей тягостной, наоборот, в ней вызревало зерно власти над Левой, и — шире — над человеком вообще. Над людьми. Над как можно большим количеством людей.

— Помнишь зимний лагерь? — спросила она у Левы лет шесть спустя.

— Нет, — ответил он.

— Прости меня за все, пожалуйста.

— За что? — совершенно искреннее удивление озадачило Тэ.Тэ.

— За то, что тогда случилось.

— Не понимаю…

— Ладно, проехали.

Так она и осталась в неведении: действительно ли Лева забыл, что происходило той зимой, или просто предпочел не вспоминать об унижениях, которым подвергся. Или вообще — решил изощренно наказать ее постфактум, помни и мучайся, не будет никакого отпущения грехов. Или это были первые симптомы болезни, которая в конечном счете забрала его с собой навсегда.

Кажется, он не сразу выкинул безнадежно испорченные, залитые мочой блокноты — сначала переписал их, терпеливо, страница за страницей. Эти его блокноты долгое время были наваждением Тэ.Тэ. С тех пор, как на берегу зимнего моря к ней пришел обрывок мелодии в стиле совершенно неведомого ей Жака Бреля и она попробовала нашпиговать его словами.

Это были не стихи (она так и не научилась писать стихи) — так, худо-бедно зарифмованные предложения. Не слишком сложные для восприятия и не перегруженные излишней метафоричностью.

— Одной метафоры на песню достаточно, — не раз говорила ей Соня. — Больше могут выдержать только интеллектуалы, но они слушают совсем другую музыку.

— Какую?

— Без слов. Чужие слова, а уж тем более — мысли, им не нужны. У них этого добра и без тебя навалом.

У Левы тоже было навалом «этого добра». Вдруг он прячет в блокнотах сочиненные им стихи? Глубокие, самобытные, завораживающие? Он сочиняет стихи и делает это намного, намного лучше, чем сама Тэ.Тэ. Вдруг можно будет что-нибудь выудить из них?

О банальном плагиате речь не идет.

Но можно подсмотреть в щелочку за какой-нибудь оригинальной мыслью. Как она снимает колготки и юбку, ходит голой по комнате, бреет лобок и подмышки, красит когти на ногах. А потом, когда она совсем разомлеет и раззевается, — ворваться в комнату и отметелить так, что она станет вообще не похожа на себя. И после этого — после того, как она, изуродованная до основания, перестанет быть собой, — мыслью можно пользоваться как своей собственностью.

Вот что задумала Тэ.Тэ.! Украсть, перелицевать и выдать за свое.

Но в Левиных блокнотах ее поджидает полный облом.

Ничего сверхвыдающегося в них нет. Никаких стихов, никаких набросков к более крупным литературным формам (роману, рассказам). Нет даже намеков на путевые заметки или эссеистику. Все Левины записи вертятся вокруг кино. Вокруг отдельных режиссеров и фильмов, ими снятых. Это — своего рода досье, включающее и околокиношные подробности. Подробности носят не светский характер — скорее, прикладной: где какие картины снимались и когда; кто был приглашен на пробы и кто, в конечном итоге, утвержден; в каких реальных отелях жили съемочные группы, какие машины брали напрокат; как долго длились натурные съемки, как долго — павильонные, и сколько шампанского было выпито по окончании последнего съемочного дня. Зачем это Леве, а главное, — где он черпает все необходимые материалы, непонятно. Тэ.Тэ. решила было, что он сочиняет, придумывает свои собственные истории для того или иного фильма — так, забавы ради. Она даже не поленилась влезть в Интернет и выборочно проверить цифры, даты и места — все самым чудесным образом совпало! К тому же Левины записи намного обширнее, полнее и обстоятельнее, чем информация, которую можно скачать из инета. Как будто он сам работал на этих съемочных площадках. Был ассистентом по актерам у Антониони. Был реквизитором у Аньес Варда. Ставил свет у Феррери. Писал звук у Ромера с Риветтом. Может быть, это тоже было одно из проявлений болезни?

Никто не может сказать точно.

Как нельзя точно определить дату ее ПАДЕНИЯ С ВЫСОТЫ.

Да и было ли падение? Конечно, дворцов спорта она больше не собирает, но любой дворец культуры (особенно на периферии) соберет без проблем. А ее выступление в клубах вообще может начаться с аншлага и закончиться грандиозной фанатской потасовкой. Не проходит и дня, чтобы ей не предлагали участвовать в корпоративах. Совсем недавно она посылала просителей подальше, в довольно резкой форме. Она посылает их и сейчас, правда уже без указания конкретного гинекологического адреса. Но что будет завтра, послезавтра, через 365 дней, через 600 — когда закончатся деньги и один за другим уйдут в небытие дворцы культуры?