Джек Лондон - Белый Клык. Любовь к жизни. Путешествие на «Ослепительном»

Губы его подергивались, глаза стали влажными, он поспешно отвернулся.

Джо сел с ним рядом и обнял его. Движение это было чисто инстинктивное, безотчетное. Неделей раньше положение, в котором он очутился, показалось бы ему невероятно глупым и сентиментальным, но теперь оно казалось ему в высшей степени простым и естественным. Он не понимал почему, но знал наверное, что этот непритворный порыв имел огромное значение для его товарища.

— Расскажите все, и я вас пойму, — настаивал он.

— Нет, нет, вы этого не поймете. Вы не в состоянии это понять.

— Пойму, уверяю вас. Говорите!

Фриско-Кид покачал головой.

— Не сумею. Я чувствую, но словами выразить не умею.

Джо погладил его по плечу, и Фриско-Кид продолжал:

— Ну так вот. Вы видите — я так мало знаю о жизни на суше, о людях и все такое. У меня не было ни братьев, ни сестер, ни товарищей. Я мучился от одиночества, не отдавая еще себе в этом отчета. Мне чего-то вот тут не хватало. — Он указал на грудь. — Приходилось ли вам испытывать голод, острый голод? Такое испытывал я. Только голод какой-то особенный: я и сам не знал, как это понять. Но раз как-то — это было очень давно — мне попался вот этот листок с двумя девочками и мальчиком, которые о чем-то между собой разговаривают. И я подумал: как хорошо было бы вот эдак сидеть с ними вместе, и я стал думать о них, о чем они говорят, что делают; вдруг у меня блеснуло что-то в уме, и я понял, в чем дело. Я понял свое горькое одиночество.

Но больше всего я любовался этой девочкой, которая смотрит оттуда прямо в глаза. Я не переставал о ней думать все время, и она стояла передо мной как живая. Я уверил себя, что она существует — я сознавал, что это одно только воображение, но часто верил, что она действительно живет. Когда я думал о людях, о труде и тяжелой жизни, картинка так и оставалась картинкой, но когда я думал о ней — то нет… Сам не знаю… Я не могу это объяснить.

Джо припомнил, как он сам неоднократно фантазировал, рисуя в воображении различные приключения на суше и на море, и кивнул в знак того, что вполне понимает. Под конец он стал угадывать душевное состояние рассказчика.

— Все это, конечно, глупости, но подружиться с такой вот девочкой казалось мне высшим счастьем на свете. Все это было давно, я тогда был еще мальчишкой; это было в ту пору, когда Красный Нельсон дал мне прозвище Фриско-Кид. С тех пор это прозвище и осталось за мной. Но я никогда не расставался со своей картинкой и постоянно вынимал ее и рассматривал. И когда случалось, что я вел себя скверно, то мне бывало совестно перед ней, перед этой девочкой. Потом, когда я подрос, то, глядя на нее, стал задавать себе следующие вопросы: «А что, Кид, — думал я про себя, — что если бы ты когда-нибудь встретил такое доброе существо, что бы она подумала о тебе? Могла бы она хоть капельку полюбить тебя? Есть за что или нет?» И тогда я хотел подняться, стать лучше, взять себя в руки, чтобы она или такие же, как она, не стыдились знакомства со мной.

Из-за этого я и выучился читать. Из-за этого я и бежал. Грамоте меня научил маленький грек, Ники Перрата. И только научившись читать, я узнал и понял, что ремесло пирата действительно скверное ремесло. Я попал на эту дорогу с тех пор, как помню себя; все люди, меня окружавшие, занимались этим. Но когда я понял, что это скверное дело, то сбежал от них и старался подыскать другую работу. Об этом и о том, что заставило меня вернуться к пиратам, я вам расскажу когда-нибудь после.

Конечно, она потому так живо представлялась в моем воображении, когда я был помоложе (да и теперь кое-когда), что я постоянно носился с мыслью о ней. Но вот теперь, во время нашего разговора, она предстала передо мной как бы в другом свете. Я понял, что она была для меня просто путеводной звездой, манившей к лучшей, более чистой жизни, — к той жизни, которая меня так привлекает. Если бы у меня сложилась такая жизнь, то я, наверно, узнал бы и таких девочек, и других людей, вроде вас. Теперь меня стала занимать мысль о вашей сестре и о вас, а почему — не знаю сам. А вы, наверное, немало знаете таких девочек, правда?

Джо кивнул головой.

— Так расскажите же мне о них что-нибудь, хоть пустяк какой-нибудь, все равно, — добавил он, заметив колебание во взгляде своего товарища.

— О, это будет не трудно, — храбро отвечал Джо. Он как будто понял, чего не хватало этому юноше, и думал, что ему удастся доступно рассказать все Киду.

— Начать с того, что они похожи — гм! Ну да, я хочу сказать, что они похожи на… на девочек… вот именно… как бы это сказать?.. — Он запнулся и почувствовал, что ему не выпутаться.

Фриско-Кид выжидал терпеливо, как внимательный ученик.

Джо добросовестно напряг все свои умственные способности и мобилизовал весь запас своих сведений.

Перед ним промелькнул целый ряд девочек, с которыми он учился в школе, — сестер школьных товарищей и сестриных подруг, худеньких и пухленьких, высоких и низеньких, голубоглазых и черноглазых, брюнеток и блондинок, с завитушками и без завитушек, — словом, целая процессия девочек всевозможного вида. Но что о них можно сказать? Решительно ничего. Если бы еще он сам был девчонкой, а то ведь нет.

— Все девчонки одинаковы, — заключил он растерянно. — Они все на один манер и ничем не отличаются от тех, которых вы сами знаете.

— Но я не знаю ни одной.

Джо свистнул…

— И никогда не знали?

— Одну я знал — Карлотту Джиспарди. Но она не умела говорить по-английски, а я по-датски. И она умерла. Ну да ладно! Оставим об этом. Видно, вам не до них, и вы знаете о них, пожалуй, меньше, чем я.

— А я смыслю больше вашего в морских приключениях, — отпарировал Джо.

Оба мальчика весело расхохотались. Но разговор этот заставил Джо призадуматься. У него в голове шевельнулась мысль, что он неблагодарный, что он не ценил, как должно, тех благ, которые выпали на его долю. Хотя значение домашнего очага и родителей уже выросло с некоторых пор в его глазах, то теперь он спохватился еще и насчет сестры и друзей. Он не ценил их, как должно, но отныне… да, отныне будет иначе!

Тут раздался резкий голос Француза-Пита, и мальчики выбежали на палубу.

— Поднимайте парус, берите якорь! — крикнул Пит. — Идем за «Оленем» и без огней!

— Сюда! Отвязывай сезни — живо! — командовал Фриско-Кид. — Теперь навались на дирик-фал,[21] спусти с нагеля[22] вон тот канат! Отойди в сторону, крепи вот там! Подтянем после. Беги назад и стань у паруса! Берись за румпель!

Под внезапным давлением надувшегося паруса «Ослепительный» дрогнул, закачался на якоре, как ретивый конь, и сорвался с места, как только якорные лапы отцепились от дна.

— Отпустите шкот! Сюда, ко мне! Помоги втащить цепь! Готовься поднять кливер! — Фриско-Кид преобразился: от мечтательного мальчика с драгоценной картинкой не осталось и следа — на палубе распоряжался строгий и властный моряк. Он перебежал на корму и в тот момент, когда кливер, поднятый Джо, затрепался в воздухе, повернул на другой галс.

В эту минуту во мраке под ветром пронесся мимо них «Северный Олень», напоминавший собою огромную летучую мышь.

— Что за мямли эти мальчишки! Вы тут целую ночь собираетесь провозиться, я вижу, а? — ворчал Француз-Пит.

С борта «Северного Оленя» донесся грубый голос Красного Нельсона:

— Не мели вздора, французик, ведь Кида вышколил я! Этот малый не промах!

У «Северного Оленя» был более быстрый ход, чем у «Ослепительного», но он нарочно не ставил всех парусов, и мальчики не теряли его из виду. Ветер дул с запада и постепенно усиливался. Звездное небо застилали быстро мчавшиеся густые облака, что указывало на быстрые воздушные течения в верхних слоях атмосферы. Фриско-Кид присматривался к небу.

— К утру здорово посвежеет, — заметил он. — Как я и предсказывал.

Прошло несколько часов. Подойдя к Сан-Матео, оба судна остановились и отдали якоря на расстоянии не более одного кабельтова от берега. В море вдавалась небольшая пристань. Неподалеку от набережной колыхалась маленькая яхта, стоявшая около буйка.

На судах согласно обычаю все было приготовлено к быстрому отплытию. В одну минуту по данному знаку можно было поднять якоря и поставить паруса. Оба ялика бесшумно отчалили от борта «Северного Оленя». Красный Нельсон уступил одного человека из своей команды Французу-Питу. На каждом ялике сидело по два человека.

Нельзя сказать, чтобы физиономии этих людей внушали доверие, — так по крайней мере сдавалось Джо, которого невольно пронизывала дрожь при виде этих свирепых, мрачно-суровых лиц. Капитан «Ослепительного» опоясался ременным поясом о двух кобурах с револьверами и уложил в лодку ружье и крепкие тали с двойным блоком. Затем он поднес каждому соучастнику по стакану вина, и все они выпили в темной каюте за успех экспедиции. Красный Нельсон тоже был вооружен с ног до головы, а у его людей на бедрах висели матросские ножи. Они осторожно разместились в яликах, стараясь не производить ни малейшего шума. Француз-Пит уселся последним; он приказал мальчикам соблюдать полную тишину в его отсутствие и не затевать никаких фокусов.