Александр Климай - Наташа. Новая повесть о Ходже Насреддине

— Это что за маскарад?! — удивленно спросил Ходжа.

— Тсс! — толстяк воровато осмотрелся вокруг.

В переулке никого не было, но он, периодически озираясь, зашептал:

— Если бы не эта одежда, я бы был схвачен ими.

— Ты был в харчевне, когда пришли воины эмира?

— Да…

— Так значит, вместо тебя поймали другого, невиновного?!

— Да, да, да, о благородный юноша!

— Ну, раз это произошло, я должен восстановить справедливость! — Насреддин хитрил — он просто хотел таким образом выяснить, с кем имеет дело.

— То есть выдать меня? — вскрикнул толстяк.

Юноша молчал, растягивая время. Вновь грозные нотки в голосе Рустама сменились жалобной мольбой:

— Не выдавай меня, Ходжа Насреддин! Прошу тебя, покинем побыстрее Бухару!.. Тот несчастный сам виноват — он вынудил меня сыграть с ним в кости на мой халат… Чтобы не привлекать к себе внимания, я согласился — и проиграл, слава Аллаху! Он-то ведь не пострадает, когда во дворце выяснится, что он — это не я!

— А кто же ты?! — быстро переспросил юноша.

— О благородный Ходжа! Я еще раз хочу тебе сказать — придет время, и мы назовем тебе свое имя. Только не сейчас!.. Когда выяснится, что произошла ошибка — его отпустят, поверь нам.

Ходжа смерил Рустама взглядом, размышляя не столько об искренности высказываний последнего, сколько оценивая его громоздкие габариты…

«Хорошо, что его ослица покрепче моего ишачка», — подумал он и вслух добавил. — Ладно… Аллах с тобой. Садись — поехали.

— О благородный юноша! Но ведь это опасно! Ты знаешь, что нас могут схватить при выезде из города? И ты пропадешь вместе снами!

— Я это уже давно понял, Рустам! Только вот не знаю — почему до сих пор не оставил тебя!

Толстяк в ответ благоразумно промолчал.

— Ты думаешь, — продолжал Насреддин, — что мы сейчас же поедем через одни из одиннадцати ворот Бухары?.. Очень ошибаешься, дорогой! Мы направляемся в харчевню!

— В харчевню! — взвизгнул купец.

— Не кричи… Ты ведь не у себя в доме. Мы едем в другую харчевню, — вернее сказать, я туда еду, а ты меня сопровождаешь. Мы долго будем путешествовать по самым разным заведениям, в которых я буду кушать, а ты — только присутствовать при этом…

Рустам метнул на Насреддина злобный взгляд, который остался не замечен юношей.

— …пока не похудеешь и не подобреешь, — закончил Ходжа.

— Но мы же умрем с голоду! — в растерянности пробормотал толстяк.

— Да тебя можно месяц не кормить — проживешь за счет своего жира, но я милосерден. Ты будешь получать каждый день по три кусочка дыни.

— Ходжа! Благородный Ходжа! — запричитал Рустам. — Ну зачем это нам?!

— Ты еще не понял? Посмотри на свою ослицу — она с трудом везет тебя! А если нагрузить на нее еще один мешок?.. Как ты думаешь — она потянет?!

— Постой, о многомудрый юноша! Мы никак не возьмем в толк — о каком таком мешке ты рассуждаешь?

Насреддин хитро улыбнулся и, ничего не ответив, слез с ишака у порога очередной харчевни. Здесь тоже успела побывать эмирская стража, но хозяин, придя в себя после их визита, уже заканчивал наводить порядок. Одним словом, юноша расположился в харчевне, оставив своего попутчика коротать время в кустах за дверями, и заказал себе сразу пять блюд…

Для каждого из них эта неделя прошла по-разному: для Ходжи — весело и быстро, а для Рустама дни тянулись медленно и тоскливо. Впрочем, отдадим должное обоим: Насреддину — за изобретательность, Рустаму — за терпение. К концу недели толстяк сильно похудел. Если бы не мешки под глазами, возникшие не столько от недоедания, сколько от беспокойства и тревоги, его можно было бы назвать даже стройным человеком… Особенно тяжело переживал он первые три дня своей вынужденной голодовки, затем ему стало легче. А поначалу даже вид ишачьего корма вызывал у него черную зависть к насыщающимся им животным.

С большим трудом можно было теперь узнать в этом похудевшем, одетом в грязные лохмотья человеке с грязной физиономией прежнего вельможу. Забываясь, он величаво называл себя «мы» и тяжело вздыхал, вспоминая о роскошествах прежней жизни.

«Сейчас, пожалуй, и отец родной не признал бы его», — думал Ходжа, наблюдая, как Рустам грустно поедает тонко отрезанную дольку дыни. — Сегодня вечером, — добавил он вслух, — мы хорошо поужинаем, а завтра… завтра, да хранит нас милосердный Аллах, тронемся в путь.

С минарета послышался призыв муэдзина к послеобеденной молитве, и люди приступили к разговору со Всевышним…

Когда стемнело, наши путешественники остановились в харчевне, расположенной у городских ворот. Перед этим они купили на базаре два вместительных крепких мешка, один из которых заполнили дынями.

— Что ты собираешься с ними делать?

— Тебя кормить буду!

— Нет уж! Лучше пусть мне отрубят голову! — взвизгнул Рустам.

— Отрубят, отрубят, — тихо пообещал Насреддин. — Что ты кричишь, посмотри, на тебя люди оглядываются!

Купец втянул голову и теперь уже со страхом посмотрел на окружающих… Наконец, принесли миски с пловом, блюдо, на котором горой возвышались пирожки и приправа. Почти все это Ходжа составил возле себя. Затем взял чашку с пловом Рустама и отсыпал половину порции.

— Грабитель! — тихо прошипел обделенный. — На мои же деньги и нас же объедаешь!

— Ради твоего же блага, — невозмутимо ответил юноша. — Как говорил великий мудрец и врачеватель Абу-али-ибн-Сина: «Всякое нарушение духовного состояния приведет к нарушению телесного здоровья». Иными словами, съев сейчас целую миску плова после такого продолжительного голодания и нервного расстройства, ты получишь заворот кишок.. Да, да, что ты на меня так смотришь? Нам и это преподавали…

Глотнув слюну, Рустам медленно, по крупинкам стал отправлять жирный рис в рот. Несмотря на кипевшую внутри него бурю, он внял мудрым словам и больше не требовал себе пищи.

На следующее утро Рустам почувствовал неприятное ощущение в животе. Он молча поморщился, не показывая вида. Мысль о том, что Ходжа Насреддин снова оставит его голодным, придала силы и уверенность в себе. Постепенно урчание в кишечнике затихло, и Рустам забыл об этом. Юноша справился у него о самочувствии и, получив удовлетворительный ответ, предложил подкрепиться. Завернув в харчевню, они славно позавтракали. Отъехав в укромное место, Насреддин остановил ишака и сказал:

— Я обещал тебе помочь и сегодня намереваюсь это сделать. Все эти дни я внимательно следил за обстановкой в городе и у городских ворот. Я заметил, что шпионов стало меньше, и паника, поднятая в Бухаре, пошла на убыль. И хотя ты стал не похож сам на себя, чтобы не рисковать, тебя придется вывезти в мешке с дынями.

В ответ Ходжа вновь увидел недовольное лицо Рустама. Помолчав немного, юноша добавил:

— Я также слышал, что во дворце пропали два министра и эмир… — От проницательного взгляда Насреддина не ускользнула тень тревоги, мелькнувшая в глазах его попутчика. — А еще ищут двух опасных преступников, сбежавших из тюрьмы… Кто бы ты ни был — полезай в мешок.

Прошептав слова молитвы, Рустам натянул на себя мешковину… Когда Ходжа, наконец, взгрузил на ишачиху тяжелую поклажу, солнце успело подняться высоко. Городские ворота давно были открыты, и Насреддин тронулся в путь… У самого выезда из Бухары стоял караван, который тщательно проверяла эмирская стража. Ходжа с невозмутимым видом пристроился в самый хвост очереди и, казалось, беззаботно ждал проверки. На самом же деле нервы его были натянуты до предела, и он напряженно ждал своей участи.

— Что они так тщательно ищут? — услышал Насреддин. Разговаривали два его соседа почтенного возраста.

— Не что, а, скорее всего, кого, — ответил седобородый купец. — Говорят разное… — Седобородый наклонился к уху собеседника и что-то некоторое время ему нашептывал. По тому, как поднимались и опускались веки слушавшего, юноша понял, что говорят о чем-то, очень важном…

— Но как это может быть?! — раздался удивленный возглас.

— Когда вероятной добычей становится власть — все средства хороши, — вполголоса произнес седобородый, — особенно если тот, кто над нами, недостаточно заботится о своей безопасности. — Теперь для Ходжи не было секрета в этом разговоре — говорили о пропавших визирях и эмире.

Мешок, где сидел Рустам, вдруг зашевелился, и купцы заметили это движение.

— Ах ты, проклятый ишак! — воскликнул Насреддин. — Тебе не терпится переколоть все мои дыни, прежде чем я доставлю их домой?! — и он легонько стегнул ослицу. Животное осталось стоять на своем месте, и только печально посмотрело на нового хозяина.

«Прости меня, дорогая, — мысленно проговорил юноша. — Это полагалось не тебе… а он еще получит свое…»