Ричард Бротиган - В арбузном сахаре

— Ты пойдешь со мной? — спросила она.

— Нет, мне еще нужно тут кое-что сделать.

— Тебе помочь? — спросила она.

— Не надо, это так, ерунда, я сам.

— Тогда ладно. До встречи.

— Только сначала поцелуй меня, — сказал я.

Она подошла ближе; я крепко обнимал Маргарет, целовал ее в губы, потом она засмеялась и убежала.

Через некоторое время я пошел в Смертидею лепить колокол. Работа не двигалась вообще, и в конце концов я просто сел на стул и стал смотреть.

Резец вяло болтался у меня в руке, потом я бросил его на стол и бездумно закрыл тряпкой.

Подошел Фред и увидел, как я сижу, таращась на колокол. Он ушел, не сказав ни слова. Эта штука даже отдаленно не напоминала колокол.

Наконец, пришла Маргарет и спасла меня. На ней было красивое платье, в волосах лента, а в руках она держала корзину, чтобы складывать туда всякие штуки, найденные в Забытых Делах.

— Как колокол? — спросила она.

— Он закончен, — сказал я.

— Что-то непохоже, — сказала она.

— Он закончен, — сказал я.

По пути из Смертидеи мы встретили Чарли. Он сидел на своей любимой кушетке и кормил крошками хлеба собравшуюся вокруг форель.

— Куда собираетесь, ребята? — спросил он.

— Просто погулять, — сказала Маргарет прежде, чем я успел открыть рот.

— Что ж, хорошей прогулки, — сказал Чарли, — Замечательный день, правда? Сегодня отличное голубое солнце.

— Конечно, — сказал я.

Появидась Полин — сначала она заглянула в дверь, потом подошла ближе.

— Всем привет, — сказала она.

— Привет.

— Что ты хочешь на обед, Чарли? — спросила она.

— Ростбиф, — сказал Чарли в шутку.

— Ну, так ты его получишь.

— Вот так сюрприз, — сказал Чарли. — Сегодня что, мой день рождения?

— Нет. Как у вас дела, ребята?

— У нас хорошо, — сказал я.

— Гулять собираемся, — сказала Маргарет.

— Это здорово. До встречи.

Никто не знает сколько лет Забытым Делам; касаясь нас одной стороной, они теряются в такой дали, до которой мы не можем добраться и не хотим.

В Забытые Дела никто не заходил слишком далеко, кроме того парня, который, по словам Чарли, написал о них книгу, и могу представить себе, как трудно ему было выдержать там так долго.

Забытые Дела тянутся, и тянутся, и тянутся, и тянутся, и тянутся, и тянутся, и тянутся, и тянутся, и тянутся. Теперь ты представляешь, что это такое. Это очень большое место, гораздо больше нашего.

Сквозь голубой солнечный день шли мы с Маргарет, держась за руки, потому что мы были близки, и над нашими головами проплывали светлые облака.

Мы прошли через много рек, миновали много статуй и только тогда увидели, как солнце отражается от крыш трухлявых хижин кипятковской банды, расположившихся у входа в Забытые Дела.

Рядом были ворота. За воротами стояла скульптура забытой вещи. Надпись над воротами гласила:

ЭТО ВХОД В ЗАБЫТЫЕ ДЕЛА

ОСТОРОЖНО

МОЖНО ПОТЕРЯТЬСЯ

Появился Кипяток. Одежда на нем была мятая и грязная, как и он сам. Вид у него был расхристанный и пьяный.

— Привет, — сказал он. — Опять к нам, а? — Он обращался больше Маргарет, чем ко мне, хотя смотрел на меня. Такой человек был Кипяток.

— Просто посмотреть, — сказал я.

В ответ он рассмеялся. Из хижин выползли два мужика и уставились на нас. Вид у них был, как у Кипятка. Злобой и виски, сделанными из забытых вещей, они превратили себя в такой же хлам, как и он.

Один из них, рыжеволосый, сел на кучу непонятного хлама и уставился на нас, словно животное.

— Добрый вечер, Кипяток, — сказала Маргарет.

— Добрый вечер, красавица.

Мужик из кипятковской шпаны засмеялся, но я зверски посмотрел на него, и он заткнулся. Другой вытер рукавом рот и ушел в хижину.

— Это они по-дружески, — сказал Кипяток. — Не обижайтесь.

— Мы пришли просто посмотреть на Забытые Дела, — сказал я.

— Что ж, они ваши, — сказал Кипяток, обводя рукой Забытые Дела, уходившие ввысь до тех пор, пока огромные кучи забытых вещей не превращались в горы, тянувшиеся вдаль на миллионы миль.

МОЖНО ПОТЕРЯТЬСЯ

и мы вошли через ворота в Забытые Дела. Маргарет огляделась вокруг в поисках вещей, которые могли бы ей понравиться.

В Забытых Делах не растут растения и не живут животные. Здесь не найдешь ни травинки, и даже птицы не хотят сюда летать.

Я сел на что-то, напоминающее колесо, и стал смотреть, как Маргарет, подобрав палкообразную забытую вещь, разгребает ею кучу других вещей.

Я увидел что-то, лежавшее у моих ног. Это был кусок льда, формой напоминавший большой палец руки, только с горбом.

Это и в самом деле оказался горбатый и очень холодный палец, но едва я взял его в руку, он начал таять.

Когда растаял ноготь, я бросил палец на землю, теперь он лежал около моей ноги и больше не таял, несмотря на то, что воздух был теплым, а с неба светило горячее голубое солнце.

— Нашла что-нибудь? — спросил я.

Подошел Кипяток. Мне доставило мало радости видеть его вновь. В руках он держал бутылку виски. Нос у него был красным.

— Нашли что-нибудь? — спросил Кипяток.

— Нет еще, — сказала Маргарет.

Я бросил на Кипятка презрительный взгляд, который скатился с него, как с гуся вода.

— Я видел сегодня настоящие хорошие интересные вещи, — сказал Кипяток. — Перед тем, как идти на ланч.

Ланч!

— В четверти мили отсюда. Могу показать, — сказал Кипяток.

Я не успел сказать нет, Маргарет сказала да, она уже готова была идти за ним куда угодно, что меня совсем не радовало, но я не хотел устраивать сцену, особенно на глазах у Кипятка, чтобы он пересказывал потом своей банде, и они смеялись бы над нами.

Это отнюдь не поднимало настроение.

Мы двинулись за пьяным уродом туда, докуда, по его словам, было не больше четверти мили, а на деле оказалась целая миля, и, то карабкаясь вверх, то сползая вниз, поднимались все выше и выше в Кучи.

— Отличный день, правда? — сказал Кипяток, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, у большой кучи чего-то, отдаленно напоминающего консервные банки.

— Правда, — ответила Маргарет, улыбаясь и показывая рукой на облака, которые ей, очевидно, нравились.

Это вывело меня из себя: приличная женщина не должна улыбаться Кипятку. И я не мог отделаться от мысли: что же дальше?

Наконец мы добрались до того, что Кипяток считал необычайно интересным, и ради чего тащил нас в такую даль по Забытым Делам.

— Ой, как красиво, — радостно воскликнула Маргарет и принялась складывать их в корзинку — специальную корзинку, которую она принесла для таких вещей.

Я смотрел и не видел в них ничего особенного. Они были даже уродливы, сказать по правде. Кипяток стоял, прислонившись к забытой вещи, оказавшейся одного с ним роста.

Мы с Маргарет долго и молча возвращались в Смертидею. Я не предложил ей помочь нести корзину.

Корзина была тяжелой, Маргарет вспотела, и нам несколько раз приходилось останавливаться, чтобы она могла отдохнуть.

Мы сидели на мосту. Этот мост был сделан из камней, собранных далеко и сложенных по правилам этого далека.

— Что случилось? — спросила Маргарет. — Что я не так сделала?

— Ничего не случилось. Ты ничего не сделала.

— Тогда за что ты на меня злишься?

— Я на тебя не злюсь.

— Злишься, я же вижу.

— Нет.

Случилось через месяц, и никто не знал, что это будет. Откуда мы могли знать, что Кипятку придет в голову такое?

Столько лет потрачено на то, чтобы избавиться от тигров и ужасов, которые они с нами творили. Как ему могло захотеться чего-то еще? Я не знаю.

Целый месяц в Смертидее все было хорошо. Я работал над новой статуей, а Маргарет продолжала свои походы в Забытые Дела.

Работа двигалась плохо, и очень скоро я стал просто приходить в Смертидею и смотреть на недоделанную скульптуру. Ничего не получалось, и это не было для меня новостью. Мне не везло со статуями. Я уже давно подумывал о том, чтобы найти работу на Арбузных Делах.

Иногда Маргарет уходила в Забытые Дела одна. Я волновался. Она была слишком красива, а Кипяток и его банда слишком уродливы. Мало ли что взбредет им в головы.

И что ее все время туда тянет?

Примерно через месяц из Забытых Дел поползли слухи: говорили о жестоком обвинении, которое Кипяток предъявляет Смертидее.

Говорили, будто он произносит бредовые обличительные речи насчет того, что в Смертидее мы все делаем не так, и что он один знает, какой она должна быть; потом он стал говорить, что с форельным питомником мы тоже обращаемся неправильно. Это был позор.