Наталия Терентьева - Куда улетают ангелы

Бабушка-комсомолка, правда, замуж вышла за образцового комсомольца, который вскорости стал областным председателем Совнаркома, получив, как положено, и кухарку, и шофера, и госдачу. А дедушка, молясь и постясь, от астмы застарелой излечился и заодно грехи свои претяжкие замолил. Жить стало легче, болеть перестал, женился вдругорядь…

А я-то что? Мне почему стыдно? Разве не в прекрасный замок увозили принцы Золушку, Белоснежку, Спящую красавицу? Не такая картина мира рисовалась с самого детства, непонятно как укладываясь рядом с тезисами демократического равенства? И разве можно позавидовать женщине, жених которой повел ее жить с собой в грязный сырой подвал? Даже если он пишет прекрасные стихи или картины… А крысы, которые ночью бегают по ногам? И хлебушек с зеленой плесенью на завтрак трудно проглотить даже под чарующие звуки лютни…

Крысы, плесень — это ужасно… Но мечтать о сытости и безбедной жизни — мещанство. Я — мещанка? Нет, нет, я не мещанка. Но я устала от тесноты, я устала от неопределенности, я устала зарабатывать ровно столько, чтобы прокормить Варьку, и зависеть от Сашиной щедрости, прямо связанной с его отношением ко мне…

Я лежала и думала, и плакала, и опять думала, пока не услышала музыку, которой будит меня каждое утро мой телефон. Сегодня «Полонез Огинского», значит, вторник. Плачь — не плачь, а Варьку надо вести в школу.

Вчера, вернувшись домой, первым моим желанием было позвонить Харитонычу, повиниться, и… И — что? Писать заявление обратно? На потеху всем? Как раз вчера и сегодня главная тема в курилке и буфете — «А Ленка Воскобойникова выходит замуж за банкира, за того самого… и уволилась…»

Нет! Она больше не выходит замуж.

На работу возвращаться нельзя. Стыдно. Этот важный резон. И что я буду делать? Писать статьи для «Русского размера»? Тоже выход. Но они пока ничего не заказывали.

За годы встреч с Сашей Виноградовым я как-то порастеряла всех своих институтских знакомых, перестала видеться с одноклассниками, с коллегами из моего первого журнала, где я проработала шесть лет. Во-первых, я не люблю жаловаться, а в постоянной тягомотине «сошлись-разошлись» трудно ответить честно на простой вопрос: «Ты замужем?». «Вроде вчера была, опять, после трехмесячного перерыва…». К тому же гостей моих он мог вытерпеть один раз, второй раз просил приглашать других. Надо признать, своих гостей он тоже не любил, обычно к середине вечера начинал раздражаться и находил повод удалиться с собственной вечеринки. «Сыч», — с нежностью думала я и больше тех друзей не приглашала.

Я посчитала все свои сбережения. Не густо. Но вполне хватит, чтобы спокойно поискать работу. Может, оно и к лучшему. Сидела бы сейчас, ревела бы на глазах у коллег. А так — можно всласть нареветься дома, потом походить в косметический салон, раза… два, привести себя в порядок, выйти на новую работу и…

Так прошел день, другой. Я заскучала. Потом затосковала. Пробовала сама что-то писать. Но я так привыкла к «заказной» работе, что писать просто «что-то» у меня уже не получается. Тогда я стала думать. А не открыть ли мне свое дело? Нет, не журнал. Денег я у Виноградова не возьму, да он больше и не предлагает. Он даже не интересуется, есть ли у нас с Варькой деньги на прожитье. А вот что-нибудь поскромнее… Какой-нибудь свой маленький мещанский бизнес… Что я умею? Я умею ухаживать за цветами, выращивать их, умею хорошо готовить, особенно супы, салаты и горячие блюда… Я умею быстро и ловко шить километры штор, на руках… и новогодние костюмы Варьке…

Мои вполне спокойные размышления прервал звонок.

— Ты спишь?

— Собираюсь Варьку в школу будить. Осталось две минуты полежать…

— М-м-м… — игриво промычал Саша.

Так. Стоп! Я не готова — к таким резким поворотам в судьбе.

— Ленка! Ау!

Я нажала сброс и быстро выдернула из телефонной розетки оба шнура. Мобильный у меня точно разряжен — еще вчера вечером жалобно пищал в коридоре, сообщал об этом, естественно, в тот момент, когда Варя засыпала.

Он что, с ума сошел? Зачем он сейчас звонил? После всех своих «последних» слов? Или это я с ума сошла? Может, он тоже затосковал — без нас, без меня? Может быть, он позвонил, чтобы раскаяться? Ну да, он пошлый, циничный человек, он задавлен своей гордыней, деньгами и комплексами, он не может просто позвонить и сказать: «Прости, я был идиотом…» Я быстро включила телефоны.

Через полминуты раздался звонок.

— Почему я не слышу Варькиного голоса? Ты с кем?

— Она спит еще. Я сейчас разбужу ее.

— Не надо… Ты лежишь? Ты в чем?

— Саша, прекрати…

— Я хочу встретиться с тобой… Надо, чтобы у нас все было, как раньше, пока мы не стали заниматься огородами и ремонтами… Ты слышишь меня? Я приеду… Отводи Варьку в школу, и я приеду…

— А как же… та женщина? Ты решил с ней расстаться?

— Это, что — условие? Давай объявим вообще на эту тему мораторий, а?

— Но я должна знать…

— Зачем тебе это знать? Ты опять меня прижимаешь к стенке? Ты вроде сказала, что всё поняла…

— Да. Теперь, кажется, всё.

Я положила трубку, перевела дух, пошла в ванную, почистила зубы, выпила несколько бесполезных таблеток валерьянки и стала будить Варьку. С ужасом я услышала, что он звонит снова.

— Прости, наверно, в таком случае вообще ничего не надо. Пока.

И трубку положил он. Старая базарная склочница. Пока не оставит за собой последнего слова, не успокоится.

Но и это было не последнее слово в то утро. Я отвела Варю, мы чуть не опоздали, потому что я все делала как под гипнозом. Положила телефон в холодильник вместе с сыром, заперла дверь на старый замок, которым никогда не пользуюсь, и пыталась повязать Варе второй шарф поверх того, что она надела сама.

— Это ты с ним разговаривала, когда я спала? — спросила меня проницательная Варька, когда я целовала ее на прощание около школы.

— Так ты же спала…

— Но ты же разговаривала! — Варька засмеялась и, чмокнув меня теплыми губами в ледяной нос, убежала по лестнице.

Если бы не она… Иногда мне кажется, что я живу не для нее, а благодаря ей. Что почти одно и то же.

Когда я вернулась, возле дома стояла машина Виноградова.

— Подкрасься, — скривился Виноградов, выглядывая из окна. — Я через пять минут зайду.

— Не надо, Саша.

— Надо.

То, о чем просил Виноградов на этот раз, меня испугало.

Интересно, куда его потянет, когда он пройдет этот путь порока до конца? Скорей всего, он нежно полюбит девочку с тоненькой шейкой и прозрачной кожицей и месяца через два нежной любви начнет потихоньку ее развращать. Гос-по-ди-и-и!!!

Как любой женщине, у которой нет альтернативы, мне трудно расстаться с моим единственным мужчиной, даже осознавая, что он — стареющее развратное животное. Похотливое, невоздержанное, нечистоплотное.

Иногда мне его жалко. Иногда он мне противен. Иногда я думаю, что он болен психически. А иногда я начинаю надеяться, что ему это все надоело — он дает мне повод так думать. Он становится просто нежным и чутким. И именно в эти недели и месяцы, он умудряется влезь так глубоко в мое существо, что порой мне кажется — я вся наполнена им, его желаниями, его голосом, его мыслями… Им, им, им… Я поддаюсь и растворяюсь в его личности и ничего не могу с этим поделать. И когда он вдруг, в самый, самый неподходящий момент, в момент моей открытости и нежности вдруг выдирается наружу из меня — я остаюсь пустая и разорванная. Он не составляет себе труда ни предупредить меня о катапультировании, чтобы я хотя бы собралась, ни сделать это аккуратно. Он просто разрывает живую ткань и уходит.

Уходя в то утро, он попытался дунуть на прощание мне в ухо, но, увидев мои глаза, поцеловал воротник скромной блузки, которую он попросил меня надеть в середине мероприятия.

— Я позвоню… завтра!

Таким тоном говорят новые знакомые, которые хотят продолжить общение. То есть не то, что «Я может, еще тебе позвоню когда-нибудь», а — «Завтра позвоню!» Я замерла. Виноградов засмеялся и ушел.

— Мам, наверно зря мы сажали тюльпаны осенью на даче, — вдруг сказала вечером Варька и напустила полные глаза слез.

— Почему зря, Варюша? Ты что, малыш?

Она пожала плечиками.

— Я чувствую… Что мы никогда с тобой их не увидим…

Это точная копия моих высказываний: грустная сентенция на основе ощущений. Но она говорила это искренне.

Я весь вечер нервничала, мне было неприятно вспоминать нашу встречу, я не знала, что скажу Виноградову, когда он позвонит. Я подумала — не отключить ли телефон, но не стала. Потом я стала все-таки ждать его звонка, потому что мне хотелось как-то донести до него, что мне не просто даются все его фантазии. Сказать, что они вызывают у меня некоторое напряжение. Напомнить, что такое можно делать или за большие деньги — не в моем случае, разумеется, или по большой взаимной любви. Либо по собственной непроходимой глупости.