Вероника Батхен - Остров Рай

Однажды, пересилив апатию, она устроила празднество с фейерверком, но, запустив в небо стаю переливчатых райских птиц, расплакалась. Как эфемерно ее жалкое волшебство по сравнению с вечностью. Остаток вечера феечка провела в угрюмом молчании, а потом и вовсе перестала выходить из дома. Сначала знакомые феечки навещали ее, приносили гостинцы и свежие сплетни, но со временем им стало смертельно скучно. К тому же одной из них приснилось кошмарное слово «нравственность», и феечки испугались, что болезнь бедняжки заразна.

Наша же феечка больше не спала в гамачке и перестала загорать под луной. Хрустальный домик ее покрылся паутиной и пылью, в изящной кухоньке громоздились нечищеные кастрюли, уютная спаленка походила теперь на воронье гнездо. Неумытая, непричесанная, одетая в старый халат своей бабушки, феечка целыми днями валялась в постели, читала мудрую книгу «О Тщете Всего Сущего» или думала невеселые мысли. Ничего другого ей не хотелось. Дни казались феечке долгими, ночи — серыми, а загадочный смысл жизни все не определялся. Но вот однажды у входной двери зазвонил колокольчик.

«Кто бы это мог быть?» — подумала феечка — ведь уже много месяцев гости к ней не ходили. Она тихонько подкралась к двери и посмотрела в глазок — если это соседки-феечки, их ведь можно и не впускать. Но на пороге стоял принц — незнакомый и прекрасный до невозможности — никогда еще не встречались ей такие широкоплечие, ясноглазые и бородатые юноши. Феечка приготовила самую свою обаятельную улыбку и распахнула дверь. Принц улыбнулся в ответ, блеснув сахарными зубами:

— Ну что, баба-яга, старая карга, веди меня в баньку, накорми, напои, да спать уложи… — принц задумался на мгновение и твердо добавил, — одного!

Феечка грохнулась в обморок.

С полчаса принцу пришлось трясти ее, бить по щекам и поливать холодной водой. Придя в себя, феечка бросилась к зеркалу, а, заглянув в стекло, залилась такими горючими слезами, что достойный юноша предпочел от греха подальше сбежать. Что увидела в зеркале феечка, я вам не расскажу — вы испугаетесь и сказку не дочитаете. Но, устав плакать, феечка с трудом встала на четвереньки и поползла искать веревку. Подходящий шляпный крючок был в прихожей.

Обшарив прихожую и кладовую, феечка грустно полезла в ящики стола. И в самом нижнем, надежно запертом, нашла нечто. Серо-зеленая плесень устилала весь ящик изнутри, в ней копошились тощие черви, а посредине на любимом фарфоровом блюдце феечки лежала гнилая косточка таинственного плода маракуйя. И все это пахло так отвратительно, что бедная феечка поняла — если сию же секунду она не выкинет эту мерзость, веревка ей уже не понадобится.

Отвернув носик, она вынесла ящик из дома и произнесла страшное заклинание посыла по неизвестному адресу. На душе стало немного легче. Через небольшое время вслед за ящиком последовало содержимое мусорного бачка, затем лохмотья от старых платьев, полведра тараканов и мудрая книга «О Тщете Всего Сущего». Феечка вымылась в озере восемь раз кряду, остригла волосы — расчесать их не удалось, из последних сил наколдовала свежие простыни и легла спать.

На следующее утро она снова взглянула в зеркало и, прорыдав не более часа, взялась за уборку домика. На третий день — неотмытыми оставались только стены и крыша, а феечка плакала ровно восемь с половиной минут. На четвертый… вы зря ожидаете хеппи-энда. Вместо таинственного плода маракуйя и птичьего молока феечка начала есть шаурму и свиные котлеты, вместо легкого, будто флирт, паутинного шелка, надела джинсы, научилась курить и без единой ошибки произносить страшное слово «бизнесконсалтинг». И, наконец, вышла замуж за сисадмина. Говорят, что живут они долго и счастливо.

Только суть этой сказки не в бедной феечке, уважаемые читатели, не в принцах и даже не в смысле жизни. Запоминайте — если вдруг в вашем доме скончается тряпка для пола, издохнет пакет картошки, скиснет дружба, отбросит копыта нежность… Да мало ли что может испортиться в жизни?! Так вот, если что-то прогнило, возьмите самый большой и прочный пакет из надежного полиэтилена, опустите туда тухлятину, завяжите покрепче, а потом, не особенно мудрствуя, выбросьте это что-то к чертовой матери. И не забудьте волшебное слово — «БЫСТРО!»

… А началось все банально до невозможного — по улице шел человек. По обычной, узенькой и сырой улочке Замоскворечья — из тех улочек, обрамленных двухэтажными купеческими усадьбами, что прячут в себе совершенно другой, неспешный и милый город, — шел обычный, невысокий, слегка сутулый пожилой человек. Лет пятидесяти с небольшим наверное, в не слишком свежем джинсовом костюме, с маленькой полуседой бородкой, в тяжелых очках, с плетеной авоськой из которой выглядывало горлышко ностальгической бутылки кефира, осененное зеленой фольгой. Человек шел, не торопясь, как ходят люди после работы, огибал лужи, щурился близоруко на толстые фонари (я как раз хотела сказать, что был вечер)… Вот он поскользнулся на мокрой глине, поднял голову, чтобы полюбоваться роскошным тополем — влажные, свежие листья в электрическом свете дают удивительно сочный зеленый тон, вот двинулся дальше… Обычный человек, как вам кажется… Но!

Не последнее место в его жизни сыграло имя — ну подумайте сами, какая судьба ждет в России человека, записанного в свидетельстве о рождении, как Аркадий Яковлевич Вайншток. Тем более, если отца звали Яков Гедальевич, а маму — Лариса Ивановна, и к пятому пункту она относилась разве только фамилией мужа.

Проще говоря, наш герой был «шлимазл» — чудак, лишенный дара удачи, обычно спасающего блаженных… С детства одержимый желанием рисовать, запечатлеть окружающий мир на покорном холсте, он слишком поздно понял, что сил, подобающих для мечты, — просто нет. Малюя афиши в кинотеатрах, оформляя клубы и детские садики, он ждал чуда — и жизнь прошла.

Семья давно кончилась — жена умерла, дети выросли. Единственной его крупной выставки никто не заметил. Звери, да и женщины в мастерской не прижились, друзей не осталось. Коллеги (для поддержания бренной плоти наш герой переквалифицировался в уличные портретисты) в основном пили — а его тянуло блевать с третьей рюмки. Итак, он остался один. Слишком умный, чтобы полагать себя непризнанным гением, слишком наивный, чтобы просто плюнуть на жизнь, слишком неудачник, чтобы разочаровываться…

Что осталось — мокрая улица, темный подъезд, пятый этаж без лифта, но с окнами во всю стену — как и следует в мастерской, бутылка кефира на после ужина и невеселые мысли о том, чего уже никогда не будет… Аркадий Яковлевич не торопясь, но и не останавливаясь — слава богу, он еще не в том возрасте, чтобы отдыхиваться на каждой площадке, поднялся наверх по лестнице. Чуть помедлил у обшарпанной кожаной двери, нащупывая ключи по всем карманам. Вошел, снял ботинки, пристроил кефир в холодильник, сел в любимое мягкое кресло, когда-то обитое красным плюшем, огляделся вокруг… Два мольберта с чистыми холстами по углам, засохшая палитра — под слоем пыли не различить, что за краски на ней мешали. Гипсовая Венера прячется за горшком с засохшим алоэ, смотрит меланхолически… Дура. Жалкие афишки по стенам, книжный шкаф — с грудой альбомов и умных книг — когда его открывали в последний раз? Куча грязной посуды на кособоком столе, серые оконные стекла — все плохо, приятель. Чаю, что ли выпить для поддержания настроения?

Аркадий Яковлевич проследовал на кухню — за новым поводом для расстройства. Чая не было. В заварочнике цвел пенициллин, на дне жестянки сиротливо стыл тараканий трупик, пакетный «Липтон» — подарок заботливой дочери — выпили по случаю дня рождения. И, в довершение несчастий, шум за окнами заверил Аркадия Яковлевича, что на улице начался ливень. Ну что за невезенье! Аркадий Яковлевич задумчиво почесал бороду — а не повод ли это? Да, пожалуй. Он разделся, посидел минутку потирая колени — суставы как всегда являли собой барометр. Набросил халат, подвернул рукава, поплевал на руки… И пошел разбирать кладовку. Покойная жена была запаслива — неудачную зиму девяносто четвертого года Аркадий Яковлевич пережил исключительно благодаря древней гречке и окаменевшему варенью, а чай, между прочим, вообще не портится. Возможных складов в мастерской было три, но обе антресоли себя давно исчерпали. Что день грядущий мне готовит? Пачка старых журналов — перечитать на досуге, что ли; мешок килограмма на два засохшей кураги — в компот пригодится; коробка «ленинградской» акварели — ровесница дочки, судя по упаковке; ботинки, почти не поношенные — еще жена выбирала; а это что? Господи, вот так находка! Кукла. Марионетка — старичок в облезлом балахоне с круглой и лысой как яйцо головой… Давным-давно дедушка Гедальи доставал ее по большим праздникам, чтобы порадовать внука маленьким представлением. Тогда еще Аркаша — толстый мальчик в очках — с замиранием сердца следил за игрушкой, умевшей танцевать и разговаривать и даже подмигивать левым глазом… Господи!.. Покачнувшаяся коробка задела одну из палок марионетки и кукла подмигнула ему — задорно и нагло. Аркадий Яковлевич отправился в ванную за валидолом.